Внимание!
Записи с темой: мое: перевод (6)
А кто влез на последнюю подножку уходящей ФБ? Я влезла 
Сцуко, как я ржу с доставшегося мне вирта
Команда Дилана ОБрайена, внеконкурс
Название: Серафим
Автор: DevilDoll
Переводчик: Лунный дождь
Беты: Domino69, Audispen, madchester
Разрешение на перевод: получено
Размер: мини, 1400 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи: Стайлз Стилински/Дерек Хейл
Жанр: ангст
Рейтинг: R
Краткое содержание: АУ, в котором Дерек – оборотень, а Стайлз – ангел.
Предупреждения: типичное для канона насилие и намеки на суицидальные мысли
Посвящение: Matty_ju и Vikara ♥
читать дальшеСначала Дерек почувствовал смрад сухих костей и старой кожаной куртки и только потом увидел его во плоти. Но в этот раз он почувствовал невероятное облегчение. Хрипение разорванного горла, кровь, заполняющая легкие, – Дерек знал, что теперь-то все закончится, хвала Господу. Дерек был омегой, не чета целой стае. Не стоило даже отбиваться, когда они его окружили.
– Можешь звать меня Джерард. Мы сейчас не соблюдаем старые традиции, – сказал Жнец, когда они встретились впервые. Тогда Дерек стоял возле зловонных дымящихся руин всего, что было ему дорого. – Я вернусь за тобой. Быстрее, чем ты думаешь, но не так быстро, как бы тебе хотелось.
Он выглядел как чей-то дедушка, но от его голоса животное внутри Дерека испуганно дрожало, желая убежать и спрятаться.
Дерек чуть не попросил забрать его сразу – такой выбор казался проще, чем бесконечная череда дней с осознанием того, что он наделал. Но рядом была Лора, по ее опухшему лицу слезы стекали, и она до боли в костях сжимала его руку. Одиночество бы ее уничтожило. И она не знала, что натворил Дерек.
К тому времени, как он принял решение молчать, старик исчез сам. Годами Дерек сомневался, не был ли тот плодом его воображения, но он ошибался. Шесть лет спустя Жнец явился снова, как и обещал, но не за Дереком, нет. Он забрал Лору.
– И снова здравствуй, Дерек, – сказал Джерард в этот раз, ступая на поляну. Неприятная улыбка растянула его тонкие губы, кожу, походившую на пергамент, и обнажила кривые зубы. – Должен признать, очень жаль, что с горлом так вышло. Я предвкушал, как ты будешь благодарить меня за то, что я наконец-то избавляю тебя от мучений.
Ночь выдалась по-весеннему холодной, лес был полон запахов зелени и новой жизни, а на небе сияли звезды. Хороший день, чтобы умереть. Дерек вытащил когти из влажной земли и втянул клыки. Они ему больше не понадобятся.
– Мы не виделись где-то с год, да? – Джерард присел на корточки рядом с Дереком и костлявой рукой вжал его плечо в траву. Волны боли разошлись по левому боку Дерека. Он бы закричал, но из месива на месте разодранного до крови горла вырвался только влажный хрип.
– Озеро. Я уже был уверен, что ты мой, – Джерард искривил губы в разочарованной улыбке, – почти.
В тот раз Дерек пытался скрыться в горах от целой оравы охотников, но они загнали его на застывшее озеро. Он провалился под лед, и они со смехом бросали в него пустые пивные бутылки, пока он пытался выбраться. Дерек был изможден, из его тела торчали две стрелы, и он наконец ушел под воду. Несколько минут он лихорадочно царапал когтями лед, пытаясь найти дыру, через которую он туда упал, и не в силах пробить новую. В конце концов он даже удивился, зачем старается.
Дерек очнулся от собственных рвотных спазмов на ледяном берегу и в ярости закричал в сторону равнодушного леса. Неважно, что Дерек не помнил, как выбрался из озера, – он знал, что четыре раза подходил к черте вплотную, но так и не пересек ее. Он знал, кто его спас. Но тогда Дерек впервые посчитал свое спасение напрасным. С того момента все стало по-другому. Сложный был год.
Теперь же Дерек чувствовал, как жизнь из него утекала, все вокруг серело и расплывалось. Он сам угасал, и там, где его касался Джерард, расползался холод. В мозгу билось только «Наконец-то. Наконец-то». Дерек закрыл глаза и стал ждать.
Но тут повеял пронизывающий ветер, и в воздухе отчетливо запахло им, его спасителем. Это был запах самой холодной и яркой зимней ночи, когда в небе сверкают миллионы звезд, и в свежем бодрящем воздухе волчий вой разносится на мили вокруг. Запах чистой воды в горном роднике, что обжигает пересохшее горло. Запах полной луны – белоснежной, прекрасной, совершенной.
И совсем как луна, он ослеплял своим светом и холодом и был недосягаем даже через вечность. И, как от луны, даже через вечность Дерек не мог от него скрыться.
– Тебе он не достанется, – сказал Стайлз, и Дерек услышал, как тот легко приземлился рядом с ним, шелестя крыльями. Дерек открыл глаза и не увидел звезд – их сияние приглушил странный рассеянный свет, в присутствии Стайлза исходивший сразу отовсюду и из ниоткуда.
Он был белый мрамор сильных крыльев и худощавых бледных рук, изгиб его рта и наклон скул создал мастер, знакомый с совершенством, его глаза сверкали золотом. Выше пояса он не был похож на настоящего человека. Ниже пояса он выглядел как подросток, у которого низко на бедрах болтались черные штаны, а за кроссовками по земле волочился развязанный шнурок.
– Но ты опоздал, – рассмеялся Джерард.
Если бы Дерек мог говорить, он умолял бы Стайлза отпустить его в этот раз и просто позволить Жнецу его забрать. Джерарда он бы никогда не стал ни о чем просить.
– Он уже мой.
Стайлз склонился к Дереку, балансируя распахнувшимися крыльями, и взял его за руку.
– В нем все еще есть свет, – мягко сказал Стайлз, улыбаясь Дереку. А потом он наклонил голову и поцеловал его в губы – невесомое касание принесло с собой сладкое тепло, что разлилось по всему телу Дерека, разгоняя парализующий холод. Дерек чуть было не впился когтями в собственное горло, когда оно начало срастаться.
Джерард с шипением отдернул руку. Он вытер ее о брюки и плюнул на землю, будто у него во рту появился неприятный привкус.
– Знает ли твой Отец, что Его любимый сын завел себе грязную дворняжку в качестве питомца?
– Да, – просто ответил Стайлз, и, должно быть, так и было, потому что серафимы не умели лгать. После поцелуя с Дереком на губах у Стайлза оставалась кровь.
– Он – ничто, – презрительно усмехнулся Джерард, пиная Дерека ногой. – Он не имеет значения.
– Если это так, почему ты столь отчаянно хочешь его заполучить? – спросил Стайлз, и при взгляде на Джерарда его крылья дрогнули. Глаза Стайлза вспыхнули белым, и Джерард нахмурился в ответ, прежде чем исчезнуть.
Дерек откашлялся заживающим горлом, давясь густой кровью, и Стайлз повернул его голову, чтобы он мог сплюнуть ее на траву. Плечо закололо иголками, а кости вставали на место с отвратительным хрустом. Дерек встал на четвереньки, выкашливая оставшуюся кровь. Стайлз провел рукой по его спине, пока глубокие раны на груди и руках до дрожи ощутимо затягивались, будто кто-то застегивал молнию.
– Лучше бы ты меня отпустил, – сказал Дерек, с трудом поднимаясь. Его голос было не узнать. – Я сказал тебе в прошлый раз…
– Я сказал тебе в прошлый раз, что ты нужен здесь. Когда придет время, тебя заберу я, а не Джерард.
– Мне плевать, кто это сделает, – Дерек просто хотел, чтобы это случилось поскорее, – абсолютно… – одно слово, и они очутились возле машины Дерека, в милях от места, где его нашел Джерард, – плевать. И я ненавижу, когда ты так делаешь, – прорычал Дерек, откидываясь на крыло автомобиля.
Стайлз протянул Дереку ключи, а потом коснулся его шеи сзади и сжал руку. Дерек не мог сопротивляться – он качнулся к Стайлзу, все еще чувствуя злость и слабость, но не в силах противиться прикосновению.
– Тебе не было бы плевать, знай ты, что ждет тебя после, – сказал Стайлз, отпуская Дерека. Он расправил крылья и взмыл в воздух, так и не вытерев с губ кровь Дерека, а потом исчез.
Сцуко, как я ржу с доставшегося мне вирта
Команда Дилана ОБрайена, внеконкурс
Название: Серафим
Автор: DevilDoll
Переводчик: Лунный дождь
Беты: Domino69, Audispen, madchester
Разрешение на перевод: получено
Размер: мини, 1400 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи: Стайлз Стилински/Дерек Хейл
Жанр: ангст
Рейтинг: R
Краткое содержание: АУ, в котором Дерек – оборотень, а Стайлз – ангел.
Предупреждения: типичное для канона насилие и намеки на суицидальные мысли
Посвящение: Matty_ju и Vikara ♥
читать дальшеСначала Дерек почувствовал смрад сухих костей и старой кожаной куртки и только потом увидел его во плоти. Но в этот раз он почувствовал невероятное облегчение. Хрипение разорванного горла, кровь, заполняющая легкие, – Дерек знал, что теперь-то все закончится, хвала Господу. Дерек был омегой, не чета целой стае. Не стоило даже отбиваться, когда они его окружили.
– Можешь звать меня Джерард. Мы сейчас не соблюдаем старые традиции, – сказал Жнец, когда они встретились впервые. Тогда Дерек стоял возле зловонных дымящихся руин всего, что было ему дорого. – Я вернусь за тобой. Быстрее, чем ты думаешь, но не так быстро, как бы тебе хотелось.
Он выглядел как чей-то дедушка, но от его голоса животное внутри Дерека испуганно дрожало, желая убежать и спрятаться.
Дерек чуть не попросил забрать его сразу – такой выбор казался проще, чем бесконечная череда дней с осознанием того, что он наделал. Но рядом была Лора, по ее опухшему лицу слезы стекали, и она до боли в костях сжимала его руку. Одиночество бы ее уничтожило. И она не знала, что натворил Дерек.
К тому времени, как он принял решение молчать, старик исчез сам. Годами Дерек сомневался, не был ли тот плодом его воображения, но он ошибался. Шесть лет спустя Жнец явился снова, как и обещал, но не за Дереком, нет. Он забрал Лору.
– И снова здравствуй, Дерек, – сказал Джерард в этот раз, ступая на поляну. Неприятная улыбка растянула его тонкие губы, кожу, походившую на пергамент, и обнажила кривые зубы. – Должен признать, очень жаль, что с горлом так вышло. Я предвкушал, как ты будешь благодарить меня за то, что я наконец-то избавляю тебя от мучений.
Ночь выдалась по-весеннему холодной, лес был полон запахов зелени и новой жизни, а на небе сияли звезды. Хороший день, чтобы умереть. Дерек вытащил когти из влажной земли и втянул клыки. Они ему больше не понадобятся.
– Мы не виделись где-то с год, да? – Джерард присел на корточки рядом с Дереком и костлявой рукой вжал его плечо в траву. Волны боли разошлись по левому боку Дерека. Он бы закричал, но из месива на месте разодранного до крови горла вырвался только влажный хрип.
– Озеро. Я уже был уверен, что ты мой, – Джерард искривил губы в разочарованной улыбке, – почти.
В тот раз Дерек пытался скрыться в горах от целой оравы охотников, но они загнали его на застывшее озеро. Он провалился под лед, и они со смехом бросали в него пустые пивные бутылки, пока он пытался выбраться. Дерек был изможден, из его тела торчали две стрелы, и он наконец ушел под воду. Несколько минут он лихорадочно царапал когтями лед, пытаясь найти дыру, через которую он туда упал, и не в силах пробить новую. В конце концов он даже удивился, зачем старается.
Дерек очнулся от собственных рвотных спазмов на ледяном берегу и в ярости закричал в сторону равнодушного леса. Неважно, что Дерек не помнил, как выбрался из озера, – он знал, что четыре раза подходил к черте вплотную, но так и не пересек ее. Он знал, кто его спас. Но тогда Дерек впервые посчитал свое спасение напрасным. С того момента все стало по-другому. Сложный был год.
Теперь же Дерек чувствовал, как жизнь из него утекала, все вокруг серело и расплывалось. Он сам угасал, и там, где его касался Джерард, расползался холод. В мозгу билось только «Наконец-то. Наконец-то». Дерек закрыл глаза и стал ждать.
Но тут повеял пронизывающий ветер, и в воздухе отчетливо запахло им, его спасителем. Это был запах самой холодной и яркой зимней ночи, когда в небе сверкают миллионы звезд, и в свежем бодрящем воздухе волчий вой разносится на мили вокруг. Запах чистой воды в горном роднике, что обжигает пересохшее горло. Запах полной луны – белоснежной, прекрасной, совершенной.
И совсем как луна, он ослеплял своим светом и холодом и был недосягаем даже через вечность. И, как от луны, даже через вечность Дерек не мог от него скрыться.
– Тебе он не достанется, – сказал Стайлз, и Дерек услышал, как тот легко приземлился рядом с ним, шелестя крыльями. Дерек открыл глаза и не увидел звезд – их сияние приглушил странный рассеянный свет, в присутствии Стайлза исходивший сразу отовсюду и из ниоткуда.
Он был белый мрамор сильных крыльев и худощавых бледных рук, изгиб его рта и наклон скул создал мастер, знакомый с совершенством, его глаза сверкали золотом. Выше пояса он не был похож на настоящего человека. Ниже пояса он выглядел как подросток, у которого низко на бедрах болтались черные штаны, а за кроссовками по земле волочился развязанный шнурок.
– Но ты опоздал, – рассмеялся Джерард.
Если бы Дерек мог говорить, он умолял бы Стайлза отпустить его в этот раз и просто позволить Жнецу его забрать. Джерарда он бы никогда не стал ни о чем просить.
– Он уже мой.
Стайлз склонился к Дереку, балансируя распахнувшимися крыльями, и взял его за руку.
– В нем все еще есть свет, – мягко сказал Стайлз, улыбаясь Дереку. А потом он наклонил голову и поцеловал его в губы – невесомое касание принесло с собой сладкое тепло, что разлилось по всему телу Дерека, разгоняя парализующий холод. Дерек чуть было не впился когтями в собственное горло, когда оно начало срастаться.
Джерард с шипением отдернул руку. Он вытер ее о брюки и плюнул на землю, будто у него во рту появился неприятный привкус.
– Знает ли твой Отец, что Его любимый сын завел себе грязную дворняжку в качестве питомца?
– Да, – просто ответил Стайлз, и, должно быть, так и было, потому что серафимы не умели лгать. После поцелуя с Дереком на губах у Стайлза оставалась кровь.
– Он – ничто, – презрительно усмехнулся Джерард, пиная Дерека ногой. – Он не имеет значения.
– Если это так, почему ты столь отчаянно хочешь его заполучить? – спросил Стайлз, и при взгляде на Джерарда его крылья дрогнули. Глаза Стайлза вспыхнули белым, и Джерард нахмурился в ответ, прежде чем исчезнуть.
Дерек откашлялся заживающим горлом, давясь густой кровью, и Стайлз повернул его голову, чтобы он мог сплюнуть ее на траву. Плечо закололо иголками, а кости вставали на место с отвратительным хрустом. Дерек встал на четвереньки, выкашливая оставшуюся кровь. Стайлз провел рукой по его спине, пока глубокие раны на груди и руках до дрожи ощутимо затягивались, будто кто-то застегивал молнию.
– Лучше бы ты меня отпустил, – сказал Дерек, с трудом поднимаясь. Его голос было не узнать. – Я сказал тебе в прошлый раз…
– Я сказал тебе в прошлый раз, что ты нужен здесь. Когда придет время, тебя заберу я, а не Джерард.
– Мне плевать, кто это сделает, – Дерек просто хотел, чтобы это случилось поскорее, – абсолютно… – одно слово, и они очутились возле машины Дерека, в милях от места, где его нашел Джерард, – плевать. И я ненавижу, когда ты так делаешь, – прорычал Дерек, откидываясь на крыло автомобиля.
Стайлз протянул Дереку ключи, а потом коснулся его шеи сзади и сжал руку. Дерек не мог сопротивляться – он качнулся к Стайлзу, все еще чувствуя злость и слабость, но не в силах противиться прикосновению.
– Тебе не было бы плевать, знай ты, что ждет тебя после, – сказал Стайлз, отпуская Дерека. Он расправил крылья и взмыл в воздух, так и не вытерев с губ кровь Дерека, а потом исчез.
@музыка: 헤이즈 - 돈 벌지마 (Feat. EXO 찬열 )
@темы: фандом: Teen Wolf, пометка: упрт чтл ск, мое: перевод
Комментарии (4)
20:23
10 пингвинят
Нет, все, конечно, хорошо, но, делая этот баннер, я не подозревала, что мне еще и участвовать придется
В общем, я потренируюсь с переводами, но у меня не всегда будут однострочники, их нереально найти, еще и на заданную тему. И бетить мои драбблы будет зачинщик безобразия 
День 1. Учебные заведения
Экзо, Кёнсу/Чонин, 87 слов, перевод
автор: goopeculiar
читать дальшеКогда во время ланча к нему поворачивается Минсок, Кёнсу в тот же миг понимает, что попал. Его подозрения подтверждаются — тот бросает взгляд на дверь столовой, а потом драматическим шепотом выдает:
— Смотри, твой парень.
Кёнсу сопротивляется порыву пнуть своего так называемого друга и шипит в ответ:
— Никакой он мне не парень, мы только целовались, подумаешь!
Исподтишка он смотрит туда же — и видит, как Чонин, ярко улыбаясь, глядит на него в ответ. Секунду назад Кёнсу был мрачен, но сейчас он смущенно улыбается Чонину и краснеет.
День 2. Криминальное/детективное ау
Экзо, Минсок/Лухань, 112 слов, G
автор: я
Драббла я не нашла, мне пришлось тт И я считерила, что видел мои работы на зимнем, тот поймет хддчитать дальшеСлова «Лухань» и «неприятности» вызывали у Минсока ряд ассоциаций: с отвязными вечеринками, с которых тот всегда возвращался под утро и всегда очень-очень пьяным, с драками — «я мужественный», говорил Лухань, и Минсок верил, увы, не все верили, — и одной почти заваленной сессией, тогда Лухань больше паниковал, но потом взялся за ум. А вот к беспорядку в их общей квартире, встретившему его по возвращении с очередной подработки, и подозрительным следам — подозрительно напоминающим кровь на минуточку! — Минсок оказался не готов. Совсем не готов. «Боже, за что мне такой сосед-то достался?» — подумал Минсок, но беспокойство взяло свое. В конце концов, теперь соседа полагалось спасать, а кроме Минсока это делать было некому.
~+ бонус (новое!)~
Экзо, Сухо/Чен, 707 слов, PG-13, перевод
автор: aprismorae
«Чем сны отличаются от реальности»
читать дальше— В твоей голове творятся ужасные вещи, правда?
Ужасные вещи. Так много ужасных вещей. Но что это означает? Это означает кровь и внутренности и нескончаемые крики, но, в конце концов, Чондэ всегда просыпается в пустой белой комнате, где пахнет латексом — так разве это ужасно?
— Не знаю.
— Ты знаешь, чем сны отличаются от фантазий, Чондэ?
Он смотрит на мужчину напротив и на миг задумывается, какой сегодня день недели. Лето на улице или весна, и как далеко те люди, что прячутся на задворках его сознания. В комнате пахнет субботой, но это запах горького шоколада и остывшего кофе, так что Чондэ решает, четверг тоже вполне подходит.
Мужчина напротив прочищает горло, и хоть он делает это деликатно, Чондэ все равно вздрагивает.
Он переводит взгляд на старый глобус в шкафу за спиной мужчины — сегодня Австралия сверху — и думает о черной именной табличке справа на столе и напротив него, на которой простыми золотыми буквами написано «Доктор Ким». Он думает, что даже столько времени спустя она все равно иногда сбивает его с толку. И что в голосе мужчины, когда тот говорит с Чондэ, есть что-то, что сводит на нет все значение этих аккуратных золотых слов.
Что-то чистое, решает Чондэ. Что-то мягкое и чуть неуверенное.
Что-то ужасно испуганное.
— Я знаю, чем сны отличаются от реальности.
Доктор Ким смотрит прямо в глаза Чондэ, и тот думает о пятнах кофе, крови и цвете чернил, и что белок глаз всегда восхищал его больше. Когда он отводит взгляд, Чондэ едва заметно улыбается.
— Хорошо, Чондэ. Не хочешь рассказать мне, в чем разница?
Чондэ ерзает в большом кресле. У доктора Кима самые лучшие кресла во всем отделении. Намного лучше, чем в его комнате или в общем зале — пусть ему никогда и не разрешали там сидеть.
— Чондэ?
Доктор Ким произносит его имя странно и чуть ли не в каждом предложении, и, хотя Чондэ нравится думать иначе, он знает — это для того, чтобы удержать его здесь. Удостовериться, что он не отключился.
Никто из них не хочет, чтобы он перестал быть Чондэ.
— Сны — это когда я разрезаю вас на кусочки и весь в вашей крови. Реальность — когда я здесь, в этом кресле, и мои руки не запачканы.
Он смотрит, как доктор сглатывает.
— Тебе продолжают сниться эти вещи так же часто как и раньше? — спрашивает он, и Чондэ не может не заметить, что доктор сжимает ручку чуть сильнее.
— Каждую ночь, — выдыхает Чондэ, расстояние между ними совсем небольшое.
Звучит почти как угроза, но только почти, потому что он здесь пациент, а Ким Чунмён его врач. Почти, потому что сейчас Чондэ — Чондэ, и они хотят, чтобы ему стало лучше.
— На сегодня это все, Чондэ. Спасибо.
Чондэ уже слышит вдалеке шаги идущих за ним. Может, сегодня ему разрешат почитать. Он скрещивает пальцы, загадывая, чтобы сегодня его конвоиром был Кёнсу. В отличие от остальных, у него мягкий голос, Чондэ ни разу не убивал его в своих снах.
— Эй доктор, — говорит Чондэ, — Когда я стану нормальным, как думаете, мы с вами сможем встречаться?
Чунмён замирает, и из его рук выскальзывают два листа бумаги. Чондэ встает с кресла и поднимает их.
— В смысле, я знаю, что это займет много времени, но все равно было бы неплохо.
Чунмён цепляет на лицо улыбку, когда парень протягивает ему бумагу. Он смотрит на слова на бумаге, и улыбка его сползает. На миг Чунмён думает о том, что значит нормальность для такого, как Чондэ. Потом — о крови и внутренностях, и разнице между снами и реальностью.
Согласно документам Чунмёна, реальность такова, что этот паренек со взъерошенными волосами и любопытным взглядом — убийца. Сейчас он нервно ерзает и прикусывает губу, а раньше вскрывал людям грудь и раздирал конечности.
Сны, говорит себе Чунмён, это вера Чондэ в то, что он поправится.
А что касается фантазий, то он старается не думать о том, как за семь месяцев работы с Чондэ его фантазией стало желание самого Чунмёна того же.
На самом деле хотя бы с того, что для таких грешников нет исцеления.
— Конечно, можем, Чондэ, — наконец говорит Чунмён. Если за все годы, проведенные среди белых стен и серийных убийц, Чунмён и выучил что-то, так это то, что для таких людей, как Чондэ, грань между правдой и ложью безмерно тонка.
— Хорошо, — кивает Чондэ, когда дверь открывается, — Ведь доктор, знаете — в моих снах вы всегда умираете безумно красиво.
И Чунмён ему улыбается, потому что в комнате, где реальность ужасна, он ничего больше сделать не может.
День 3. Историческое ау -
День 4. Фэнтези/сказка
Экзо, Крис/Чонин, 531 слово (т_т), G, перевод
автор: thesockmonster
«За горизонт»
читать дальше— Хватит на меня так смотреть, — рявкает Чонин, глядя на чудище рядом, как будто то малый ребенок. Большой черный дракон фыркает с такой силой, что поднимается облако пыли. Чонин хочет закатить глаза и оставить того голодать, но он слишком о нем заботится, чтобы так поступить. — Если голоден, придется перекинуться. Иначе не хватит еды.
На маленьком костре поджариваются два зайца — и их достаточно, чтобы утолить голод одного человека. Но не для мужчины и чудища.
Чонин слышит хруст ломающихся костей, стон, а потом — тишину. Когда он оборачивается, на месте дракона стоит мужчина. Его глаза все еще отливают желтым, а розовые губы поджаты. Так их двое, но двое людей, и еды может хватить.
— Перестань пялиться, — вздыхает Чонин. Ифань смотрит на него сквозь пламя костра, его глаза темнеют и теряют хищный блеск, но взгляд все так же прожигает насквозь.
— Ты знаешь, что я думаю о жареном мясе, — рычит Ифань, после нескольких глотков воды его голос уже не такой хриплый.
— Тогда забирай свою часть и ешь так.
Ифань задирает нос и кривится. Чонин смеется и переворачивает зайцев на вертеле, чтобы те не подгорели. Высокомерие Ифаня всегда проявляется, когда ему приходится иметь дело с бытовыми мелочами, он считает себя выше всего, что необходимо людям для выживания. Но сейчас Чонин делает все, чтобы выжить смог Ифань.
Они едят быстро и в тишине. Ифань не жалуется на вкус пережаренного зайца, хотя по его лицу и так все понятно. Этого мало, чтобы поддержать силы, Ифань старается не подавать виду, но Чонин давно его знает. У Чонина что-то тянет внутри от воспоминаний об ушедших днях, когда они могли жить спокойно и без охотников, следующих за ними по пятам. Когда им не приходилось каждый день охотиться за едой посреди скудной на дичь пустыни.
Чонин смотрит, как Ифань гордо расправляет плечи, даже слизывая с пальцев жир, чувства, которые он изо дня в день так тщательно подавляет, грозят вырваться наружу.
Ифаню всегда плохо спится в теле человека, он ворочается на твердой земле — когда его чувствительная кожа защищена чешуей, та намного мягче. Из-за этого Чонин тоже не может сомкнуть глаз до тех пор, пока Ифань не затихает, обхватив Чонина за талию и уткнувшись ему в волосы. Когда они вот так спят при свете звезд, все остальное отступает, кажется маленьким и незначительным. В груди Чонина болит еще сильнее.
Они просыпаются от жжения в запястьях. Метки, связывающие их как дракона и наездника, будут пульсировать болью, пока не приложить их друг к другу. Ифань сплетает пальцы с Чонином и продолжает держать, даже после того, как боль проходит, оставляя после только ощущение чужой кожи и желтый блеск в глазах Ифаня.
Им нужно бежать.
— Ты можешь взлететь? — шепчет Чонин, понимая, как много просит.
Ответный взгляд Ифаня разбивает ему сердце, но тот все равно кивает. Они оба измотаны и расстроены, их подстегивает страх неизвестности и того, что однажды их могут разлучить. Чонин тянется к Ифаню, но слишком поздно, и слова замирают на языке, когда его кожа начинает чернеть, а на спине вырастает гребень, сгибая пополам, а из пальцев тянутся когти.
Теперь вместо мужчины перед ним могучий черный дракон, и Чонин привычно взбирается на насест на его шее. Позади них те, кто желает им смерти, а впереди — надежда на убежище. Ифань взмывает высоко в небо, используя солнце как прикрытие, пока они ищут спасение.
День 5. Пост-ап -
День 6. Путешествие -
День 7. Мистика
Экзо, Бэкхён/Кёнсу, 459 слов, G, перевод
автор: peacockzitao
«Ценою многих слов»
читать дальшеКёнсу не обращает особенного внимания на свои татуировки. Большинство появляются и исчезают просто так, а те, что действительно имеют значение, разгадать легко.
Одна появилась, когда он встретил Пак Чанёля. Это феникс, отливающий на коже красным, и Кёнсу знает, что это Чанель, потому что Чанель и есть феникс. Яркий как огонь и всегда, всегда восстающий из пепла, даже когда все думают, что он, наконец, погас.
Нужна особая стойкость, чтобы быть лучшим другом Кёнсу, но Чанель не подвел его ни разу, несмотря на ответную холодность. Чанель — любимый человек Кёнсу, и феникс — любимая его татуировка, какой бы вызывающей она не была.
Еще одна — от хёна, который нравился ему в школе, его звали Чунмён. У него был приятный смех и улыбка, способная растопить самое холодное сердце — в конце концов, она растопила сердце Кёнсу. Но оно разбилось, стоило ему увидеть, как Чунмён нервно оглядывается, а затем целует парня с улыбкой змеи и красивыми изогнутыми губами.
Чунмён — солнце, сейчас почерневшее, но сиявшее ослепительным золотом тогда. Кёнсу думает, оно почернело потому, что его чувства больше не соответствуют улыбке Чунмёна.
Еще одна — для парня, с которым он когда-то и правда встречался. Кёнсу не может точно определить форму татуировки, но от нее исходит такое же сожаление, какое он почувствовал, когда Чонин прошептал ему «Хён, прости», а потом встал и вышел из кафе.
Он так и не оглянулся. Кёнсу никогда не мог его за это винить.
Но сейчас он хмурится своему отражению в зеркале.
Обычно Кёнсу и не думает о татуировках, но это что-то новенькое.
Эта — затейливая, с завитушками и ответвлениями, она тянется от одной руки к плечу другой через спину. Она светится на коже ярким белым цветом.
Кёнсу знает, что татуировка постоянная — это можно сказать уже сейчас. Временные тату, те, что появляются и исчезают, никогда не бывают настолько большими, никогда — настолько яркими.
Он ломает голову, думает, пытается вспомнить какую-либо деталь, и тут понимает.
Был один парень.
Он представился как Бэкхен, сел с ним рядом и шутил на всю аудиторию. Он пошел рядом с Кёнсу по пути на следующую лекцию и беспечно приобнял его за плечи.
Кёнсу тут же оттолкнул его и рявкнул, чтобы тот уважал его личное пространство.
Бэкхен рассмеялся, и Кёнсу, взбешенный, умчался прочь.
Кёнсу зачарованно смотрит на татуировку в отражении. Он неуверенно касается особенно яркой части и вздрагивает.
Его озаряет значением татуировки, он чувствует смесь нервозности и предвкушения, а под его кожей танцует электричество.
Бен Бэкхён скоро сыграет очень важную роль в его жизни — понимает Кёнсу. В следующий момент он задается вопросом, есть ли у Бэкхёна парная татуировка, но давит мысль на корню и яростно натягивает на себя свитер, пряча новую татуировку.
«Это не произойдет, если я не позволю», — решительно говорит он себе.
Стараясь не думать о том, что судьба никогда не бывает настолько благосклонной.
День 8. Повседневность
Экзо, Сехун/Чонин/Тао, 421 слово, G, перевод
котиковое АУ (ну как еще перевести kitty!AU? хдд)
автор: thesockmonster
«2+1»
Саммари: Сехун и Тао находят Чонина в приюте.
читать дальшеСехуну нравится оборачивать свой хвост вокруг Тао, он восхищается тем, как хорошо кремовый сочетается с черным. Ему интересно, как бы рядом смотрелся третий цвет. Уже давно они только вдвоем, и было бы неплохо иметь еще друга, греться с кем-то еще — снаружи сейчас холодно. Эта мысль мимолетна, но в последнее время она часто посещает Сехуна. Он не устал от Тао и тот ему не наскучил, это невозможно, но Тао долго работает, и Сехун не любит оставаться один.
Сегодня у Тао редкий выходной, и они вдвоем этим пользуются, выбираясь из дома. Они рассматривают витрины, лениво прохаживаясь по улицам, и раскачивают сцепленными руками. Колкий ветер ерошит волосы Сехуна, и, несмотря на теплое пальто и шарф, по спине пробегает дрожь. Это все из-за ушей. Они всегда замерзают быстрее всего, а этим утром Сехун не смог найти шапку.
Они останавливаются у приюта, чтобы на время укрыться от непогоды. Навес почти развалился, по углам слазит краска. Это грустное и маленькое место, но у Сехуна щемит в груди, когда он вспоминает магазин, где выросли они с Тао. Тут он встречает в окне взгляд темных глаз и охая, чуть не роняет стаканчик с горячим шоколадом. На него, склонив голову, изучающе смотрит темноволосый кот, а затем прижимает руку к стеклу. Невольно Сехун тоже касается стекла. На вид они примерно одного возраста, и Сехун по собственному опыту знает, как ничтожно мал шанс, что того заберут из приюта.
На лице Тао тоже заметны мысли, и пока он наблюдает за котом — тот отодвигается от стекла, чтобы мир за окном смогли увидеть котята. Сехун вздыхает и с надеждой смотрит на Тао.
— Мы сможем?
Кивок, и они направляются внутрь, за котом.
— Как тебя зовут? — спрашивает Сехун, пожалуй, у самого красивого кота, которого он только встречал. Он высокий, почти с них ростом, и мог бы с легкостью выйти за ворота, которые удерживают их внутри. Большие карие глаза моргают, осматривая их обоих.
— Чонин, — отвечает от хриплым и глубоким голосом, и Сехун улыбается.
— Хочешь отправиться с нами домой?
Чонин выглядит потрясенным и мечется взглядом между ними двумя, а потом быстро кивает. То, что они сами — коты, не имеет значения, они прекрасно справляются, и втроем им будет еще лучше.
Тао уходит к стойке обслуживания посетителей, пока Сехун представляется и нерешительно проводит холодными пальцами по гладким волосам Чонина. Он первого же касания тот начинает мурлыкать, и Сехун подпрыгивает. Чонин, должно быть, изголодался по вниманию.
Когда все формальности улажены, они выходят втроем, на Чонине пиджак Тао и шарф Сехуна. Они идут домой. Чонин идет чуть не вприпрыжку, и его щеки покраснели не от холода. Сехуну не терпится начать жизнь новой семьей.
День 9. Путешествия во времени -
День 10. Кроссовер -
И я заканчиваю этот челлендж на "оптимистической" ноте драббла с сученами
Всем мимими :3
@темы: музыка: K-Pop - K-Rock, формат: флешмоб, группа: EXO (K/M), мое: перевод
А еще я ходила на фест виртом, так что да хд
[фикбук]
Название: Ловушки и традиции
Автор: eexiee
Переводчик: Лунный дождь
Беты: Domino69, olya11, Kaisla
Разрешение на перевод: получено
Пейринг: Крис/Чен (EXO)
Рейтинг: R
Жанр: фентези, романс
Размер: 7000 слов
Саммари: Ифань родился в деревне Ловцов драконов и всю жизнь готовился к тому, чтобы убить своего дракона. Увы, не все пошло как планировалось.
читать дальшеУже с неделю он наблюдает за летающим драконом. Каждый день тот появляется над деревьями, и Ифань запоминает, где именно.
Ифань представляет, что будет дальше. Он закончил обучение на Ловца драконов несколько дней назад и знает, что последнее задание неизбежно. Вообще-то, он не должен быть в курсе, но у его друга Луханя язык без костей. Ифаню нужно будет убить дракона – настоящего, взрослого дракона, а не ящерицу, на которых он практиковался до сих пор.
Вот почему он присмотрел себе этого. Этот дракон не такой большой, как его сородичи, встреченные Ифанем раньше, но кажется коварнее. По опыту Ифань знает, что умного дракона убить куда тяжелее, чем просто сильного, да и в историях говорится о том же. К тому же, у выбранного им дракона красивая и гладкая черная чешуя, которая станет отличным напоминанием о первой охоте.
Сегодня дракон снова здесь. На его спине вспыхивают солнечные блики. Ифань любуется, с каким изяществом дракон ныряет в воздухе, охотясь на орла, чтобы им полакомиться. Он явно питает слабость к орлиному мясу, и Ифань этим непременно воспользуется.
Он устроит ловушку. Дракон не сразу ее заметит, а когда заметит, будет уже поздно. Хорошо, если дракон будет ранен и не сможет сопротивляться, но Ифань не хочет сильно повредить чешую, она слишком хороша. Пожалуй, он использует орлов как приманку – и пора бы начать их ловить. Может быть, получится уговорить Сюмина, и тот сделает это за него.
Через несколько дней старейшины вызывают Ифаня. Он следует за опытными Ловцами, усмехаясь.
Церемония оказывается очень торжественной. Ифань не особо вслушивается. Он ждет, когда старейшины дадут ему задание, и после нескольких часов мучительного ожидания – по крайней мере, по ощущениям – этот момент настает.
– Ифань, тебе предстоит убить дракона и принести его чешую в качестве доказательства. Если ты не сумеешь сделать это в течение двух месяцев, тебя понизят до охотника, и возможность выполнить задание еще раз появится только через два года тренировок, – объясняет старейшина.
Глава клана откашливается:
– Принимаешь ли ты, Ифань, условия задания?
– Принимаю, – четко отвечает Ифань, и радость предвкушения растет в его душе.
– Да будет так, – объявляет глава, и Ифань низко кланяется. Затем его выводят из дома. Лухань и Сюмин уже ждут снаружи, чтобы поздравить.
– Готов? – возбужденно спрашивает Лухань. Ифань фыркает в ответ.
– Не смеши. Я давно готов.
Ифаню хватает всего пары дней, чтобы продумать устройство ловушки. Дракон отправляется на охоту, и Ифань сразу это замечает. Он идет в лес, к тому месту, где, по его мнению, находится драконье гнездо. Ловушка представляет собой сложную систему веревок и хорошо спрятанных лезвий, почти вся она пропитана сильным запахом лесной дичи. Пара лезвий направлена так, чтобы точно и глубоко поразить задние лапы дракона, а одно поменьше – в грудь. Если Ифаню повезет, это лезвие повредит еще и шею дракона, так что дышать огнем он не сможет, пусть и недолго. В итоге дракон окажется в большой клетке с крепкими прутьями – расстояние между ними такое маленькое, что не выберется и собака.
Дракон хитер, но Ифань считает себя чуть умнее голодного дракона. Ловушка идеальна, он в этом уверен.
Ифань устанавливает все самостоятельно, как и требуется. Ему это несложно, он много практиковался с веревками и узлами и со спрятанными лезвиями. На сооружение ловушки уходит примерно час. А больше времени у него и нет – дракон скоро закончит охоту.
Ифань ненадолго возвращается в деревню, чтобы выждать время, и встречает Сюмина с Луханем: они играют в кобу.
– Ну как, поставил ловушку? – спрашивает Лухань, отрывая взгляд от фигурок на доске.
– Да, – отвечает Ифань. – Дракон попадется сразу же.
– Ты ужасно самоуверен, – говорит Сюмин, не отвлекаясь от игры ни на минуту. – Видимо, думаешь, что все пройдет без сучка без задоринки.
Ифань смеется.
– Конечно. Тут не о чем волноваться. Я годами это планировал, и все получится идеально, мне даже не придется напрягаться. Ты, кстати, только год в деревне. А еще ты охотник и не знаешь, каково это, убить дракона. Лухань знает, а ты нет. Это будет легко.
Сюмин пожимает плечами, а Лухань препротивно усмехается.
– Как скажешь, – говорит Сюмин, обдумывая следующий ход.
– И долго ты будешь ждать, пока сработает ловушка? – интересуется Лухань.
Ифань убирает с глаз волосы.
– Где-то с час, за это время дракон успеет прийти в ужас, – отвечает он. Дракон будет слаб и напуган – отличный шанс его убить. Ифань, конечно, мог сделать такую ловушку, чтобы дракон погиб прямо в ней, но Ловцу следует убивать драконов своими руками, и он поступит именно так.
– Раз ждать целый час, наверняка есть время сыграть, – говорит Сюмин, и теперь уже Ифань пожимает плечами.
– Не вопрос, – отвечает он, присаживаясь рядом с друзьями. Они доигрывают – побеждает Сюмин, – а затем в игру вступает Ифань.
Проходит чуть больше часа, и Ифань идет убивать дракона. С собой у него черный полупрозрачный клинок из кремния, что острее бритвы, – таким сразить дракона легче всего.
Он горделиво шагает по лесу, предвкушая победу. Наконец-то Ифань уничтожит дракона, за которым наблюдал несколько недель. То тут, то там он видит части своей ловушки, как и ожидалось. Она обязана была сработать безупречно.
Так Ифань думает, пока не доходит до того места, где должен дожидаться его пойманный дракон. Но дракона там нет и в помине.
Ифань, ругаясь, бежит к клетке и клянет всех богов подряд.
Издали он не заметил, но сейчас, когда он рядом с клеткой, на земле внутри нее ясно видна фигура человека. Ифань рычит, недоумевая, кто, мать его, посмел сломать ловушку, да еще и застрять в ней.
Он отпирает клетку, но человек не двигается. Ифань прикусывает язык, то ли от любопытства, то ли от возмущения, и подходит к человеку – тот лежит к нему спиной.
Это парень с гладкими черными волосами. Он поменьше Ифаня, но в том, что он человек, сомнений быть не может. Он полностью обнажен, жилистое белое тело выставлено напоказ. Ифань громко вздыхает – может быть, это один из дикарей, живущих на юге? Он слегка касается его плеча, а когда тот не реагирует, пинает его уже посильнее. Парень переворачивается на спину, и тут Ифань видит, что он весь изранен.
– Ну твою же мать, – ворчит он, наклоняясь. Он отвешивает парню несколько пощечин в надежде, что тот очнется. Он открывает глаза, и Ифань не может отрицать: в глубине души он рад, что парень жив.
– Кто ты? – требовательно спрашивает он. – И откуда ты взялся?
– Ой, даже не знаю, – отвечает парень слабо, но с явным сарказмом. – Может, прилетел.
Ифань не собирается слушать всякую чушь.
– Отвечай, – рявкает он.
– Я ответил, – парирует парень, тут же сморщившись от боли.
– У меня с собой кремниевый клинок специально для дракона, но если ты станешь упорствовать, я без колебаний использую его на тебе, – рычит Ифань, и парень смеется, хотя в его легких осталось явно мало воздуха.
– Тогда ты нашел, что искал, – говорит он. – Давай, не стесняйся. Возьми прядь моих волос и отнеси своим старейшинам. Уверен, они останутся довольны.
Ифань удивленно отшатывается: откуда дикарь знает обычаи Ловцов драконов? – и хорошенько присматривается к ранам парня.
Две глубокие раны на бедрах, одна поменьше – на шее и… Синяки на шее.
– Т-ты дракон? – вопит Ифань и, спотыкаясь, отступает на шаг.
Взгляд дракона исполнен равнодушия:
– О, молодец. Надо же, какой ты проницательный!
Ифань опустошен.
– Я не могу тебя так убить! – восклицает он. – Я не могу убить человека, и вообще, я не могу просто взять и принести старейшинам твои волосы!
– Тогда почему бы тебе не принести им мой зуб? – спрашивает дракон ехидно. – Или глаза?
– Что мне делать? Во имя всех богов, ты что, не можешь превратиться обратно в дракона? А? – допытывается Ифань, подступая к нему.
Тот оскорбляется.
– Ага, чтобы ты меня убил? Нет уж. И даже если бы я хотел, с такими ранами не получится.
– С чего ты вообще превратился в человека? – Ифань чуть не плачет от злости. – Никогда не слышал, чтобы такое случалось!
Дракон вздыхает:
– Это из-за моих ран, но больше я ничего не скажу – не собираюсь облегчать тебе убийство. Я не дамся так просто.
Ифань падает на землю и сжимает голову руками.
– Значит… значит, я должен буду выходить тебя, и…
– С чего ты взял, что я позволю тебе себя выхаживать? – осведомляется дракон.
– Ты умрешь с такими ранами, – отвечает Ифань, поднимая глаза.
Дракон презрительно усмехается.
– Я и так умру, верно? Ты вылечишь меня, чтобы затем убить.
– Ты готов умереть от ран вместо того, чтобы драться? – спрашивает Ифань. Дракон впервые выглядит так, будто лишился дара речи. – Позволь же мне тебя вылечить. Я не убью тебя в человеческом обличье, обещаю.
– Ладно, – выплевывает дракон и отворачивается.
– У тебя есть имя? – спрашивает Ифань. Он начинает понимать: если им с драконом придется некоторое время жить вместе, надо хотя бы попытаться наладить контакт.
– На нашем языке это Чондэ, – отвечает дракон, но Ифань качает головой.
– Я же собираюсь отвести тебя в деревню, такое имя не пойдет… Что, если мы назовем тебя Чен? – Чондэ кривится, но не возражает.
– Хорошо, Чен. Твоя история будет такой: ты дикарь с юга, и я нашел тебя раненым, когда пытался поймать дракона. Пока твои раны не заживут, побудешь у меня.
– И что потом? Ты меня отпустишь? Я не вернусь обратно, зная, что ты поджидаешь меня, чтобы убить. Или засунешь меня в клетку? Я не подчинюсь молча, даже не надейся.
– Какой-то ты неуверенный, – замечает Ифань.
– Зато у тебя уверенности через край, – парирует Чондэ. Ифань громко вздыхает.
– Вставай, – говорит он.
– Благодаря тебе я не могу. Ты эти порезы видишь? – спрашивает Чондэ, указывая на ноги.
– Да, вижу. Боги, понесу я тебя, ты этого хочешь? – спрашивает Ифань, и Чондэ смотрит на него. Во взгляде мелькает отвращение, но Ифань трактует его как согласие и осторожно берет Чондэ на руки, стараясь не потревожить раны. – Тебе надо как-нибудь одеться, прежде чем мы пойдем в деревню… Подожди-ка, вот, возьми мою рубашку.
Он кладет Чондэ на землю, снимает с себя рубашку и помогает Чондэ ее надеть. Потом снова поднимает его, и тот молчит всю дорогу.
– О Боги! – восклицает Лухань при виде Ифаня, входящего в деревню с Чондэ на руках – по дороге тот потерял сознание.
– Что случилось? – Сюмин следует за Луханем и встает рядом с ним, пока тот глядит на Чондэ.
– Где твой дракон? – спрашивает Сюмин.
– Ловушка… ловушка не сработала. Но этот парень – я нашел его раненым в лесу. Он дикарь с юга, – отвечает Ифань, надеясь, что друзья не раскусят его ложь. Но Сюмину, видимо, не особенно интересно, а Лухань больше озабочен ранами Чондэ, нежели его происхождением. Ифань вздыхает с облегчением, и друзья помогают ему нести Чондэ дальше.
– Как его зовут? – интересуется Сюмин.
– Чен, – быстро отвечает Ифань.
– О, прям как кота, который был у тебя в детстве, – замечает Лухань, и Ифань деланно смеется.
– Ага, какое совпадение.
Деревенский лекарь Исин рад вылечить раны Чондэ. Все это время Чондэ без сознания, и Ифань где-то в глубине души боится, что тот не проснется вообще. Он высказывает свои опасения вслух, но Исин только смеется и мягко похлопывает Ифаня по спине:
– Все будет в порядке. Раны будут заживать долго, но все-таки заживут. Не волнуйся, Ифань. Уже вечером его можно будет перенести к тебе в дом, а я буду часто его навещать и делать перевязку.
Исин поглаживает Ифаня по спине круговыми движениями, и тот отступает.
– Что ты делаешь? – возмущается он. Исин удивленно на него смотрит.
– Мне показалось, что ты сильно переживаешь, и я всего лишь пытался тебя поддержать, – отвечает Исин со смешком. – Не волнуйся, я не пытаюсь к тебе клеиться, как когда-то Цзытао, если ты подумал об этом.
– Любой волновался бы – посмотри на его раны. Конечно, я обеспокоен. Я хочу, чтобы он поправился.
И снова Исин удивляется.
– Гм. Это ново, – наконец выдает он, нанося на шею Чондэ мазь от синяков. Несколько секунд Исин задумчиво смотрит на Ифаня. – Знаешь, у него очень темная кровь, почти багряная. В первый раз вижу такое интересное содержание кислорода в крови. Ну, кроме Сюмина, но мы и так знаем, что он немного отличается от всех нас. А вот твой друг…
– Он… он хорошо дышит, – поспешно выпаливает Ифань первое пришедшее в голову объяснение, и Исин фыркает. Конечно, это потому, что он на самом деле дракон, но так Ифань сказать не может.
– Ладно. Его приведут к тебе, как только ему станет лучше, идет? И тогда проследи, чтобы за ним ухаживали хорошо, – говорит Исин с угрозой в голосе.
Ифань пялится на него.
– С чего ты взял, что я не смогу нормально за ним ухаживать? – недовольно спрашивает он.
– Опыт показал, что ты довольно небрежен, только и всего, – жмет плечами Исин. – А теперь кыш, мне надо работать.
Выведенный из себя, Ифань уходит, недоумевая, что Исин вообще имел в виду.
Чуть позже в тот же день он заводит об этом разговор с Луханем, и тот смотрит на Ифаня, будто у него выросла вторая голова.
– Ифань, ты не очень дружелюбный человек, – отвечает он невозмутимо. – О себе ты заботишься больше, чем о других, ты очень спесив. И я это говорю, потому что я твой лучший друг, ясно? Я все это знаю, но все равно с тобой общаюсь, так что не подумай чего.
– О, и что же я должен подумать, а? – требовательно спрашивает Ифань, и Сюмин тычет в него пальцем.
– Вот! Недружелюбный.
Ифань бы ему врезал, но это только подтвердит слова Сюмина. Поэтому он просто уходит домой, сердито ворча. Остаток дня Ифань проводит в одиночестве.
Когда тем же вечером на пороге дома Ифаня появляется Чондэ, его сопровождает Цзытао. Ифань открывает дверь. Цзытао весь сияет и тащит Чондэ за руку.
– Привет, Ифань, – Цзытао широко улыбается. – Я привел к тебе Чена!
Ифань потирает переносицу. Непохоже, что Чондэ доволен кривлянием Цзытао.
– Спасибо, Цзытао, – с трудом выдавливает Ифань. Он хватает Чена за плечи и тянет в дом. Надо признать, тот выглядит намного лучше, щеки уже не такие бледные, и он почти…
– Ифань! – прерывает Цзытао его размышления, махнув рукой перед самым лицом. – Слушай, как прошла ловля дракона? Я слышал, тебе задание дали, ты уже поймал дракона, да? Ты его убил?
– Цзытао, иди давай, – недовольно отвечает Ифань, вспоминая сегодняшний провал. – У тебя будет шанс узнать все самому, когда получишь свое задание.
– Ага! – смеется Цзытао и машет рукой на прощание. – Я поймаю радужного дракона! – напевает он, уходя. Ифань закрывает дверь и поворачивается к Чондэ – судя по всему, поход к дому Ифаня дался тому нелегко.
– Хочешь присесть? – Чондэ явно борется с гордостью, но потом вздыхает и медленно кивает. Ифань хочет помочь дойти до стула, но Чондэ упрямо идет сам. – Тебе хоть стало получше?
– Тебе это на руку, да? – спрашивает Чондэ. Ифань вздыхает и садится рядом.
– Я уже говорил, что не убью тебя, пока ты человек, – напоминает он. – Клянусь, что не убью.
– А что, если я никогда не обращусь в дракона снова, а? Что, если останусь человеком навсегда? – спрашивает Чондэ, и Ифаня обуревает внезапное желание встать и швырнуть что-нибудь. Но каким агрессивным бы не был тон Чондэ, в его глазах испуг, и Ифань остается на месте.
– Пожалуй, тогда мне придется найти другого дракона с такой же черной чешуей, – отвечает Ифань, и Чондэ хмурится.
– Взял бы да просто сделал это, – голос Чондэ чуть надламывается. Ифань поднимает взгляд.
– Ты готов пожертвовать жизнью из-за гордости? – спрашивает Ифань, и у Чондэ отваливается челюсть. – Что?
– Это ты приносишь жизнь в жертву гордости! – восклицает Чондэ. – Вот почему я ненавижу людей, все они такие же эгоисты, как ты!
– Себя послушай – ты такой же! – защищается Ифань. – Ты сам эгоист!
Чондэ скрипит зубами от злости.
– Я пытаюсь сделать так, чтобы ты вообще никого не убивал, – наконец признается он. – Я не хочу умирать.
Внезапно Ифаню хочется крепко обнять Чондэ и уверить, что он его не убьет.
Но он не может этого сделать, ведь в конечном счете это случится.
– Это моя кровать, – бурчит Ифань. Чондэ усмехается из-под одеяла.
– Самый умный, да? – с сарказмом говорит он. Ифань сердито смотрит на него. Уязвимый Чондэ ему нравился больше, чем язвительный.
– Выметайся, – рявкает Ифань, но Чондэ не двигается с места.
– Исин сказал, что ты должен обо мне заботиться, – ноет он. – А раз должен, то спать я буду здесь.
Ифань недовольно ворчит.
– Знаешь что? Будешь себя так вести – я тебя и в этом виде убью. Ты невыносим.
– Привыкай, я здесь надо-о-олго, – тянет Чондэ и устраивается в кровати поудобнее. У Ифаня нет выбора.
Он забирается в постель к Чондэ, и тот сразу отодвигается, поспешно натягивая маску безразличия.
– Эта кровать тесновата для двоих, – говорит Чондэ, и нарочитая небрежность выдает его с головой. Ифань ухмыляется.
– Мы можем сделать вот так, – отвечает он, обнимая Чондэ и притягивая к себе. Тот ерзает и пытается увильнуть, но Ифань его не отпускает. В конце концов Чондэ затихает.
– Удобно, правда? – дразнит Ифань.
– Да, – удивляет его Чондэ тихим ответом. Ифань еще больше удивляется, когда Чондэ прижимается даже ближе и засыпает за считаные минуты.
Очень странно.
Ифань наблюдает за спящим Чондэ. Черты его лица и сейчас напоминают драконьи – острые скулы, изогнутая линия рта, красивые алые губы…
А еще у него длинные ресницы. Он весь гибкий, и Ифань чувствует, как перекатываются упругие мышцы, когда он ворочается в постели. Чондэ совсем не похож на Цзытао – у того жесткие мышцы и избыток энтузиазма.
Минутку, зачем он вообще их сравнивает? С Цзытао у него была связь на одну ночь, и тот прекрасно это понимает. А Чондэ… с Чондэ у него в принципе ничего не может быть. Хватит сравнивать.
Но этой ночью он позволяет себе крепко обнимать Чондэ – он давно уже не чувствовал рядом чье-то тепло.
Ифань просыпается, едва начинает светать. Чондэ практически распластался на нем. Он улыбается во сне, и в этой улыбке нет и тени обычного сарказма или горечи – она светлая и настоящая. Ифань знает, что не должен об этом думать, но не в силах перестать.
Он отрывает взгляд от лица Чондэ и смотрит в окно. Солнце пробивается сквозь занавески – судя по всему, погода сегодня будет хорошей. Ифань непроизвольно придерживает Чондэ, чтобы он не свалился, пока Ифань ворочается под одеялом. Ифань любит солнечные дни, особенно когда с запада дует бриз.
– Эй, – внезапно подает голос Чондэ, и Ифань чуть не падает с кровати от неожиданности.
– Ты проснулся, – запинается Ифань, и Чондэ вновь равнодушен донельзя.
– Хочу есть, – говорит Чондэ, не обращая на него внимания. – И кстати, что твоя рука делает на моей талии?
– Я… не хотел, чтобы ты упал! – оправдывается Ифань.
Чондэ понимающе кивает.
– Если бы я упал и набил синяки, весь труд вашего лекаря пошел бы насмарку, и мое убийство пришлось бы отложить еще больше. Верно я понимаю? – спрашивает Чондэ.
Ифань сердито смотрит на него:
– Хватит вспоминать об этом. Я тебе уже несколько раз говорил, что…
– Да, я знаю, и я тебе не верю. Хочу есть, – повторяет Чондэ. Ифань громко стонет, но встает с постели, отправляясь на поиски еды. В буфете он находит соленый окорок, хлеб и масло.
Ифань не уверен, подойдет ли такая еда дракону, но Чондэ съедает все в один присест, так что долго волноваться не приходится.
– Ты хорошо ешь, – отмечает Ифань. Чондэ поднимает взгляд.
– И дышу тоже, – ухмыляется он.
Ифань опять смущается.
– Так ты был в сознании? – восклицает он.
– Да. Я должен был убедиться, что ты не убьешь меня во сне! – парирует Чондэ. – Но ты так мило волновался. Мы с лекарем неплохо поговорили, знаешь? Он мне все о тебе рассказал.
Ифань сглатывает.
– Что он говорил? – спрашивает Ифань, стараясь не выдать волнения. Он не хочет, чтобы Чондэ что-то говорили о нем.
– Сказал, что никогда не видел, чтобы ты о ком-то так волновался и был так нежен, – певуче говорит Чондэ, будто ходит вокруг него кругами. Отчасти так и есть. – Ты очень заботлив, но не знаешь обо мне и половины. Есть кое-что, от чего бы ты покрылся мурашками.
– Н-например? Я не делал ничего настолько безумного…
– Ой, не все же о тебе, – невозмутимо отвечает Чондэ. – Скажу только, что мне кажется, ты меня все-таки не убьешь.
Ифань закатывает глаза и ничего не говорит, потому что ответ в духе «нет, убью» – явно не самый лучший вариант. Чондэ усмехается, будто и так понимает, что Ифань хотел сказать, доедает последний кусочек окорока и потягивается. Ифань не может оторвать взгляд от красивого и изящного тела Чондэ, завороженно смотрит, как напрягается каждая его мышца. Чондэ насмешливо оглядывает Ифаня и резко встает.
Но он забыл, что его ноги все еще слабы. Чондэ валится на Ифаня.
– Все в порядке? – встревоженно спрашивает Ифань. Чондэ ухмыляется:
– Абсолютно.
Затем они отправляются в деревню, и Чондэ заставляет Ифаня терпеть его «это ты виноват, что у меня ранены ноги, вот и возись со мной теперь» целый день.
Лухань взволнованно предвкушает встречу с пришедшим в сознание Чондэ, но особенно заинтересован Сюмин.
– Как долго ты здесь пробудешь? – осторожно спрашивает он у Чондэ. Тот с улыбкой прижимается к Ифаню.
– Так долго, как смогу, – отвечает он. К удивлению Ифаня, Сюмин доволен таким ответом. Лухань тоже счастлив, что Чондэ собирается остаться подольше, и Ифаню ужасно хочется согласиться.
– Ифань хорошо о тебе заботится? – интересуется Лухань. – Как тебе спалось?
– Могло быть и лучше, – отвечает Чондэ, и Сюмин с Луханем неловко смеются. Ифань тоже смеется, хотя не совсем понял, что здесь смешного. Он тоже мог бы спать лучше.
Сюмин готовит обед. Цзытао с Исином тоже приглашены. Чондэ все время сидит очень близко к Ифаню, то и дело воруя у него куски мяса с тарелки. Лухань внимательно за этим наблюдает, замечая, что сделай это кто другой, Ифань бы уже оторвал наглецу голову.
Цзытао, напротив, абсолютно все равно. Он сообщает всем, что утром заметил на горизонте радужного дракона.
Чондэ кивает со знанием дела.
– Да, это…
Ифань обрывает его тычком под ребра в тот самый момент, как Сюмин давится хлебом, а Лухань бьет его по спине пару раз, чтобы выровнять дыхание.
– Извини, – поворачивается Цзытао к Чондэ после того, как суматоха улеглась. – Что ты хотел сказать?
– Я хотел сказать, что это хорошо. Радужные драконы очень ласковые и любящие… я так слышал, – быстро добавляет Чондэ.
Исин улыбается.
– Какая разница, любящий он или нет, – жмет плечами Цзытао. – Я хочу убить дракона и получить красивую чешую в качестве награды. Эй, Лухань, какая чешуя у тебя? Ты же убил медного дракона, да?
– Пронзил его, – скалит зубы Лухань, и Сюмин закатывает глаза. Лухань встает и уходит в свою комнату за чешуей. Он возвращается и протягивает ее Цзытао; Ифань тоже не может не взглянуть. Чешуя красивого медно-красного цвета, цельная и блестящая.
– Ух ты, – выдыхает Цзытао. – Так вот как выглядит награда Ловца драконов.
Он произносит это так, будто быть Ловцом драконов замечательно, и несколько месяцев – даже дней – назад Ифань с ним согласился бы. Но сейчас это почему-то кажется ему не так уж и важно. Лухань все равно больше не охотится на драконов, и все, что требуется для доказательства его статуса, – это чуть ли не кусок гладкого камня.
Ифань бросает взгляд на Чондэ: тот выглядит на удивление спокойным, будто не видел только что трофей, напоминающий о мертвом сородиче. Но не это больше всего интересно Ифаню. Волосы Чондэ черные и блестящие, совсем как его чешуя. Ифаню не нужна чешуя – ее он не желает.
Чего он желает, так это фарфоровую кожу Чондэ, его кошачьи глаза, изящные движения. Он желает его тугие мускулы, тонкую талию и высокие скулы.
Тут Чондэ замечает, что Ифань на него пялится, и кладет руку ему на бедро. Улыбается он невыразимо лукаво. Ифань негодует, но не может не признать, что это ощущение ему нравится.
Что в него вселилось?
Цзытао без умолку трещит о радужном драконе весь вечер, и, по мнению Ифаня, это не так уж и плохо. Он начал чувствовать угрызения совести из-за того, что переспал с Цзытао, хоть и не разделял его чувств, и тому будет на пользу отвлечься от всего, связанного с Ифанем.
Пока Цзытао болтает о том, как он рад, что его обучение подходит к концу, Ифань замечает на лице Чондэ усталость.
– Ты как? – спрашивает он, подсаживаясь ближе к Чондэ. – Мне жаль, что Цзытао все говорит о драконе… Ты ведь знаешь, что мы этим занимаемся?
К удивлению Ифаня, Чондэ не язвит в ответ.
– Знаю. И Цзытао безвреден, так что все будет хорошо, – отвечает Чондэ. Ифань хочет возразить, ведь как бы Цзытао не был безвреден, ему нужно убить дракона, и вряд ли это закончится хорошо. Но Чондэ продолжает говорить, и Ифаню приходится прикусить язык. – Я правда устал.
– Вернемся ко мне? – спрашивает Ифань. Чондэ качает головой. – Ты точно в порядке?
– Я немного запутался, только и всего, – говорит Чондэ, кладя голову Ифаню на плечо и закрывая глаза. Ифань гадает, в чем Чондэ мог запутаться, но не уточняет. Он игнорирует Исина, когда тот очень нескромно подмигивает, и старается не замечать настойчивое желание зарыться в волосы Чондэ.
Лухань подходит и садится на скамейку рядом с Ифанем.
– Ты попал, – говорит он с улыбкой.
– О чем ты? – огрызается Ифань. Но не может отрицать, что в словах Луханя есть доля правды. Может, из-за того, что Ифаню нужно убить Чондэ, желание заботиться о нем возникает так легко. Их время ограничено.
– Ты влюбляешься в него на глазах, – говорит Лухань, но Ифань качает головой.
– Что за глупости. Мне нужно убить дракона, а не отвлекаться на такие бесполезные вещи, как любовь, – отмахивается Ифань.
– Мне это не помешало, – говорит Лухань, и тут Ифаня озаряет – вполне возможно, что два его лучших друга находятся в романтических отношениях. В конце концов, Сюмин появился в деревне как раз, когда Луханю дали последнее задание. Они были не разлей вода целых два месяца, пока Лухань, наконец, не убил дракона в самый последний день.
– Лухань, ты и Сюмин…
– Ифань, мы живем вместе, – Лухань широко улыбается, как будто это все объясняет, но Ифань по-прежнему в недоумении. Он знает, что они живут вместе – с того самого дня, как Сюмин появился в деревне.
– Я не это имел в виду.
– Мы как ты и Чен, – отвечает Лухань.
– Сильно в этом сомневаюсь, – говорит Ифань. Он не понимает, как вообще кто-то может на них походить, но Лухань все равно улыбается.
– О, ты будешь удивлен. Кстати, чтоб ты знал, лучший способ выполнить задание – пронзить дракона. Я сделал именно это.
– С-спасибо, – удивленно говорит Ифань. Лухань не советовал этого раньше. И он не уверен, что к совету стоит прислушаться – Лухань начал хихикать, как юнец, выдавший пошлую шутку. Ифаня это даже пугает.
Чондэ ворочается во сне, и Ифань размышляет, не бодрствует ли он на самом деле, слушая их разговор.
К вечеру ноги Чондэ слабеют от того, что он был в движении весь день, и Исин выражает желание помочь Ифаню довести его до дома и заняться ранами Чондэ. Они оба поддерживают Чондэ по дороге, но тот все равно громко жалуется.
– Неси меня, Ифань, – требует он. – Раз ты виноват, что я ранен.
Ифань с рыком его поднимает, глядя на Исина.
– Он преувеличивает, – отпирается Ифань, а Чондэ прижимается к нему сильнее. Так удобнее его нести.
Исин мягко улыбается. По нему не скажешь, что это заявление его ужасно взволновало. Ифань размышляет, не рассказал ли ему Чондэ о происхождении своих ран.
– Знаешь, что, я считаю, лучше всего? – мечтательно начинает Исин. В другой раз Ифань закатил бы глаза – Исин всегда был немного странным, – но сегодня он реагирует иначе.
– Что? – спрашивает он, и Чондэ тоже с любопытством смотрит на Исина.
– Смелость. Делать то, что, по твоему мнению, правильно, – отвечает Исин.
– Хм, – Чондэ кивает, склоняя голову Ифаню на плечо и отворачиваясь от Исина.
– Любовь – это тоже хорошо, – продолжает Исин. Чондэ издает странный звук, и Ифань не может понять, смех это или сопение. В любом случае, он уже сообразил, к чему клонит Исин.
– Как мило, – отвечает Ифань. Он не возражал бы против этого разговора, если бы Чондэ не было или если бы он спал, хотя Чондэ, кажется, никогда не спит крепко. Но Чондэ как раз рядом, спать вовсе не собирается, и Ифаню не нужно, чтобы он узнал о его не совсем платонических мыслях.
С него начинает лить пот, ведь он несет Чондэ домой уже с четверть мили. Ночь выдалась жаркой, и такая физическая нагрузка только ухудшает дело. Исин, похоже, ничего не замечает. Вместо этого пожимает плечами, а когда они подходят к дому Ифаня, вдруг вздыхает.
– Ой! Я забыл свой ключ у Луханя и Сюмина. Что ж… я приду перевязать твои раны с утра, Чен. Прости!
Ифань качает головой.
– Ничего страшного, Исин. Спокойной ночи.
Исин улыбается Ифаню и тут же убегает вниз по дороге, оставляя Чондэ и Ифаня наедине.
Внезапно Чондэ снимает рубашку, и Ифань хватает воздух ртом.
– Что ты делаешь? – спрашивает он, и Чондэ смотрит на него, как на умалишенного.
– Жарко. Мы будем в одной кровати, и я не хочу кутаться больше, чем нужно, – отвечает Чондэ. – Ты тоже раздевайся.
Уж не пытается ли Чондэ его соблазнить, думает Ифань, потому что не представляет, как переживет ночь, если они будут соприкасаться голой кожей. Но все же снимает рубашку и тащится в кровать вслед за Чондэ. Чондэ льнет к нему, не скрывая, как ему уютно с Ифанем. А Ифань не пытается отстраниться.
– Знаешь, – шепчет Чондэ, и у Ифаня встают дыбом волосы, когда дыхание Чондэ раздается прямо под ухом, – в словах Исина есть смысл.
– В каких? Когда он говорил… о смелости?
– Ага. Сделать то, что считаешь верным. Ты знаешь, как поступить правильно, ведь так? Ты мог бы просто сказать старейшинам, что не хочешь меня убивать.
– Откуда ты знаешь, что не хочу, а? – возмущается Ифань, но Чондэ только ерзает в его руках.
– Поверь мне, – добавляет он едко. – Я знаю. Не убивай меня, Ифань. Мы могли бы остаться вместе, быть как Лухань с Сюмином. Просто сделай вид, что я дикарь с юга, еще откуда-нибудь, и ты сможешь сказать им, что не хочешь убивать дракона, вот и все.
– Они понизят меня до звания охотника, Чондэ, – со вздохом отвечает Ифань. – А я всю жизнь готовился.
– Ну и будешь ты охотником, это что, так страшно? Разве это не лучше, чем убить меня? Твоя карьера важнее моей жизни?
«Нет», – хочет ответить Ифань, но гордость не дает ему это сделать.
– Ты знаешь, что правильно, – повторяет Чондэ. Он проводит рукой по боку Ифаня, и тот вздрагивает: прикосновение Чондэ подобно огню. Еще одно движение Чондэ – и теперь его колено между ног Ифаня. – Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, – отвечает Ифань, с трудом сглатывая.
Его голова забита множеством мыслей, и самая яркая из них – о колене Чондэ.
Проходит пять недель, и Ифань по уши втрескался в Чондэ. Есть что-то неуловимое в его язвительных, саркастичных репликах – и одновременно покладистости, что зачаровывает Ифаня. Не говоря уж о том, как он хорош собой и совсем не стесняется касаться Ифаня.
Тот, конечно, паникует – нельзя влюбляться в дракона, которого должен убить.
Ифань хочет рассказать кому-нибудь, объяснить всю сложность положения, но по понятным причинам не может.
Однажды вечером он вышагивает по дому, когда появляется Чондэ – он был у Исина на осмотре.
– Я почти выле… что случилось? – внезапно спрашивает Чондэ. Ифань расстроенно смотрит на него: Чондэ такой красивый, интересный – и совершенно недосягаемый. Это несправедливо.
Чондэ смеется:
– Ты чем-то озабочен. Что, кто-то снова тебя доставал?
– Нет, ничего такого, – отвечает Ифань. – Я просто правда… в смятении, наверное.
– В смятении из-за чего? Из-за состояния твоего дома? Я уже говорил, что не буду разгребать этот беспорядок, лучше бы тебе заняться этим самому, пока тараканы не появились, – говорит Чондэ, и Ифань только вздыхает. Чондэ – еще один человек, которому он не может ничего рассказать.
Чондэ пожимает плечами и устраивается на диване поудобнее. Тут раздается стук в дверь.
Ифань открывает ее и с удивлением видит Цзытао. У того в руках книга о радужных драконах.
– Привет, Ифань! – говорит он, радостно улыбаясь. – Как дела?
– Ну… пожалуй, нормально, – отвечает Ифань. – А… а у тебя как?
– Отлично. Слушай, я заметил, что ты с того раза больше не ходил за драконом, и подумал, что ты, наверное, зашел в тупик. Я тут книгу читал, она довольно полезная!
– Вот как? – равнодушно спрашивает Ифань. Цзытао кивает.
– Ты знал, что если пронзить грудь дракона стальным клинком, он изменит форму? В книге не написано, как именно, но по мне, это довольно интересно! Стальной клинок не убьет дракона.
А вот это и правда интересно.
– Да? А как тогда его убить?
– Нужно использовать хрустальный или обсидиановый клинок, – говорит Цзытао, заглядывая в книгу. – Да. Разве не странно, что нас не учат этому на занятиях? Знаешь, мне это кажется важным.
– Ага… Класс, спасибо, Цзытао! – говорит Ифань, и у него начинает зарождаться идея. – Это правда крутая информация. Я, наверно, пойду прямо сейчас и попробую снова! – Цзытао улыбается и весь сияет от похвалы.
– Я хочу узнать о радужных драконах еще больше, если получится, – говорит он. – Но рад, что помог! – Цзытао машет на прощание, Ифань закрывает дверь и идет обратно в гостиную.
– Кто приходил? – спрашивает Чондэ, отрывая взгляд от книги.
– Цзытао.
– Что он хотел?
– Ничего. Но он заметил, что я больше не предпринимал попыток тебя убить. Так что мне нужно сделать вид. Хочешь пойти со мной? – спрашивает Ифань, пытаясь говорить спокойно.
Чондэ пожимает плечами.
– Конечно. Мне все равно нечем заняться.
Лес разделяет две деревни. Деревня Ифаня – на севере, а Западная деревня граничит с лесом на юго-западе от нее. Ифань никогда не был в Западной деревне и никогда никого оттуда не встречал, но ходят слухи, что живут там бесстрашные воины и превосходные Ловцы драконов.
Ифань берет с собой обсидиановый клинок, но Чондэ даже не моргает. Ифань знает, что Чондэ осведомлен о клинках, и ему странно видеть, что Чондэ совсем не насторожился.
Естественно, Ифань не собирается его убивать, по крайней мере, не сегодня. Это все для вида.
Они слышат шорох рядом в кустах, и Чондэ резко тормозит. Ифань идет дальше, уверенный, что это кролик или какой-нибудь другой зверь.
– Давай, Чондэ, пошли, – уговаривает он, но Чондэ не двигается с места.
– И… Ифань! – восклицает он испуганно, не отрывая взгляда от кустов. – Подойди сюда. Подойди.
– Что такое? – громко вздыхает Ифань, и тут все идет наперекосяк.
Из кустов выпрыгивают двое, Чондэ отскакивает как раз вовремя, срываясь в лес. Незнакомцы бросаются за ним. Ифань, не раздумывая, мчится следом.
– Он драконорожденный! – кричит один мужчина другому. – Нужно его поймать!
– Стойте! – вопит Ифань и бежит изо всех сил. Это непросто, он пару раз спотыкается, но в голове бьется лишь: «Чондэ, Чондэ, Чондэ». Он теряет из виду и его, и преследователей, сердце заходится стуком, и он бежит еще быстрее.
– Нет! – Ифань слышит крик Чондэ и боится худшего.
– Чондэ! – кричит он, пытаясь обнадежить тем, что уже близко. Он спасет Чондэ.
Наконец он выбегает на поляну, где Чондэ скрючился на земле. Незнакомцы бьют его. Чондэ плачет, и у Ифаня сжимается сердце. Он подбегает и отталкивает мужчин. Они так удивлены, что не дают сдачи.
– Не трогайте его, – рычит Ифань, поднимая Чондэ и держа его в руках. Чондэ зарывается лицом ему в грудь, продолжая рыдать. – По-вашему, нормально лишать человека жизни? Зачем это вообще вам нужно?
– Он драконорожденный, – презрительно говорит один мужчина. – Драконы – угроза нашему обществу.
– Сейчас он – человек, – напоминает Ифань. – Оставьте его в покое.
– Ты хранишь его? – спрашивает другой мужчина. Ифань не понимает, о чем речь, но старается этого не показывать.
– Да… да, я его храню, – отвечает он неуверенно. Мужчины смотрят на него и переглядываются. Первый пожимает плечами, и они снова смотрят на Ифаня.
– Значит, про Северную деревню говорят правду, – говорит один. Ифань без понятия, о чем они. – Странно.
– Тогда простите, что побеспокоили вас, – говорит другой. – Храни его как следует.
Они удаляются, тихо переговариваясь между собой.
У Ифаня подгибаются колени, и они с Чондэ валятся на землю. Все эмоции настигают его сразу, и он крепче сжимает Чондэ.
– Я так рад, что успел вовремя, – выдыхает он, а Чондэ все еще плачет.
– Я… я тоже… рад, – всхлипывает Чондэ. – Я так испугался. Я думал, что умру.
– Пока я рядом, этого не будет, – уверяет Ифань. Он начинает понимать, как близко к этому они сейчас были. Горло перехватывает, и он приказывает себе не плакать, но слезы все равно появляются. – Я никогда не позволю тебе умереть. Я не могу потерять тебя, Чондэ.
– Я люблю тебя, – внезапно говорит Чондэ, и Ифань удивленно отстраняется. Чондэ прячет глаза, но лицо его пылает. – Я не буду это повторять, – зло заявляет он, все еще в слезах. Чондэ шмыгает носом, и Ифань обнимает его крепче.
– Я тоже люблю тебя, – отвечает он и, наконец, тоже начинает плакать – все произошло так быстро, что не укладывается в голове.
Они еще очень долго сидят посреди леса, обнявшись.
Той ночью они занимаются любовью, неистово и страстно. Чондэ невероятно горячий внутри, и он громко стонет каждый раз, когда Ифань толкается в него особенно сильно.
Ифань падает на Чондэ, когда они оба кончают. Что-то в Чондэ изменилось. Его черты самую малость смягчились, а кожа чуть порозовела. Он еще прекраснее, чем был.
– Чондэ, – выдыхает Ифань, наклоняясь, чтобы поцеловать его. Их губы встречаются в тысячный раз за эту ночь, и Чондэ даже не пытается скрыть, как ему нравится внимание Ифаня. – Ты светишься – и выглядишь по-другому.
– Я… мне нужно кое-что тебе сказать, – тихо говорит Чондэ. Ифань обнимает его. – Пожалуйста, не злись.
– Что? – спрашивает Ифань, заинтригованный таким вступлением.
– Ну, то, что мы делаем… это… это называется Хранение. Я теперь твой. И… я не могу больше обратиться в дракона. Я стал человеком насовсем. Ты не злишься? – тихо спрашивает Чондэ. Ифань улыбается ему в ответ.
– Я испытываю облегчение, – вздыхает Ифань. – У меня больше нет поводов тебя убивать. И мне все равно, понизят меня до охотника или нет. Ты мне важнее.
Чондэ снова начинает плакать, и Ифань расчесывает пальцами его блестящие черные волосы, пока они оба не засыпают.
– Смелость, Ифань. Скажи им то, что, по твоему мнению, правильно, – шепчет Чондэ, когда их ведут в дом старейшин.
Они заходят в комнату и встают перед Советом. Ифань еще никогда так не волновался.
– Ифань, ты желаешь нам что-то рассказать? – спрашивает один из старейшин.
– Д-да, – отвечает Ифань, выпрямляя спину под пристальными взглядами. – Я… я не могу завершить свое задание. – Старейшины не удивлены, и от этого Ифань нервничает еще больше. – Понимаете, когда я впервые отправился убить дракона, я установил ловушку со стальными лезвиями. Стальное лезвие не убивает дракона, но меняет его форму. Точнее, дракон превращается в человека. Чен – дракон, на которого я охотился. – Чондэ выступает вперед.
– Продолжай, – говорит старейшина. Ни у одного из них на лице нет признаков шока.
– Я… я понял, что не могу лишить жизни невинного – дракона или человека. И поэтому я не могу завершить задание.
Самый древний старейшина поворачивается к одному из младших и что-то шепчет на ухо. Сердце Ифаня рвется из груди. Младший старейшина встает, и Ифань ясно видит блеск обсидианового клинка у него в руке.
– Нет! Подождите! – вскрикивает Ифань, закрывая собой Чондэ. – Вы не можете его убить, пожалуйста, пожалуйста, я сделаю все что угодно, только не… – он замолкает, почувствовав теплую руку Чондэ на своем плече. Обернувшись, он видит, что Чондэ ему улыбается.
– Все в порядке, Ифань.
– Нет, Чондэ, я не позволю им тебя убить…
Старейшина подходит, протягивает руку. Ифань собирается ударить его в лицо, но Чондэ с силой его отпихивает. Споткнувшись, Ифань чуть не валится назад, а клинок уже у лица Чондэ – и вдруг старейшина отрезает у Чондэ несколько прядей волос и протягивает черные пряди ему обратно.
– Ифань, – говорит главный старейшина, – поздравляем. Ты выполнил свое задание.
Ифань смотрит на старейшин, которые гордо улыбаются.
– Что? – он совсем запутался.
– В Северной деревне есть обычай: учить своих жителей понимать ценность жизни – любой жизни – и, выполняя то задание, что ты получил, ты должен был прийти к этому пониманию самостоятельно. Ты превосходно справился. Вот твоя награда. – Чондэ подходит к Ифаню и протягивает ладонь. Там, где были пряди волос, лежит гладкая черная драконья чешуя. Чондэ улыбается, сияя ярче солнца. – Поздравляю.
Ифань берет чешую и разглядывает с трепетом, не совсем понимая, как уложить новоприобретенное знание в голове.
– Это невероятно и так странно. Ты знал? – спрашивает Ифань у Чондэ, когда их провожают наружу.
– С первого дня, как я здесь, – усмехается Чондэ. – Исин рассказал мне, пока ты выходил. Хочешь узнать еще кое-что странное?
– Что?
– Сюмин – тоже дракон, – говорит Чондэ как ни в чем не бывало. – Я понял, как только мы вошли в деревню.
– Что? – восклицает Ифань. – Ты серьезно? Он дракон… нет, правда?
– Медный дракон, ага, – кивает Чондэ, по-прежнему усмехаясь. – На драконьем его зовут Минсок.
– Так все это время…
– Они знали, что я дракон и в чем заключается задание, – кивает Чондэ. – Ты не удивлен?
– Конечно, я удивлен! Это безумие… не могу во все это поверить. Но Лухань… он говорил, что пронзил дра… о, это отвратительно. Пронзил, в смысле…
– Хранение, – смеется Чондэ. – Я так сильно старался не смеяться каждый раз, когда он это говорил. А ты все время был так серьезен!
Честно говоря, многое теперь обретает смысл. Безразличие Чондэ и реакция мужчин из Западной деревни. Совет Исина, поддразнивания Луханя и ответное раздражение Минсока. Наконец все встало на свои места.
– Чондэ! – внезапно вскрикивает Ифань.
– Что?
– Цзытао знает про обсидиановые лезвия! Он и правда может убить дракона!
Чондэ пожимает плечами:
– Не сможет, если я подменю его на железное, которое выглядит, как обсидиановое. Мне разрешили быть помощником кузнеца. Так что я сделаю для него такой клинок, и он получит радужного дракона. Кстати, имя того дракона – Сехун. Он милый, как раз то, что нужно Цзытао после увлечения тобой.
– Эй, – Ифань тычет локтем в Чондэ.
– Ай, – отвечает тот. – Не забывай, что у меня все еще синяки оттого, что два страшных мужика меня били.
– Прости, – говорит Ифань, притягивая Чондэ ближе. – Я так рад, что могу оставить тебя себе.
Чондэ удовлетворенно вздыхает и целует Ифаня в щеку.
– Я тоже.
Три года спустя, когда Цзытао получает задание, после своей первой попытки убить радужного дракона он возвращается с парнем.
– Это Шисюнь, он с запада, – тихо говорит Цзытао. На голове парня шапка, но она не может скрыть волосы цвета радуги.
– Привет, Шисюнь, – понимающе улыбается Чондэ. – Я Чен.
[фикбук]
Название: Ловушки и традиции
Автор: eexiee
Переводчик: Лунный дождь
Беты: Domino69, olya11, Kaisla
Разрешение на перевод: получено
Пейринг: Крис/Чен (EXO)
Рейтинг: R
Жанр: фентези, романс
Размер: 7000 слов
Саммари: Ифань родился в деревне Ловцов драконов и всю жизнь готовился к тому, чтобы убить своего дракона. Увы, не все пошло как планировалось.
читать дальшеУже с неделю он наблюдает за летающим драконом. Каждый день тот появляется над деревьями, и Ифань запоминает, где именно.
Ифань представляет, что будет дальше. Он закончил обучение на Ловца драконов несколько дней назад и знает, что последнее задание неизбежно. Вообще-то, он не должен быть в курсе, но у его друга Луханя язык без костей. Ифаню нужно будет убить дракона – настоящего, взрослого дракона, а не ящерицу, на которых он практиковался до сих пор.
Вот почему он присмотрел себе этого. Этот дракон не такой большой, как его сородичи, встреченные Ифанем раньше, но кажется коварнее. По опыту Ифань знает, что умного дракона убить куда тяжелее, чем просто сильного, да и в историях говорится о том же. К тому же, у выбранного им дракона красивая и гладкая черная чешуя, которая станет отличным напоминанием о первой охоте.
Сегодня дракон снова здесь. На его спине вспыхивают солнечные блики. Ифань любуется, с каким изяществом дракон ныряет в воздухе, охотясь на орла, чтобы им полакомиться. Он явно питает слабость к орлиному мясу, и Ифань этим непременно воспользуется.
Он устроит ловушку. Дракон не сразу ее заметит, а когда заметит, будет уже поздно. Хорошо, если дракон будет ранен и не сможет сопротивляться, но Ифань не хочет сильно повредить чешую, она слишком хороша. Пожалуй, он использует орлов как приманку – и пора бы начать их ловить. Может быть, получится уговорить Сюмина, и тот сделает это за него.
Через несколько дней старейшины вызывают Ифаня. Он следует за опытными Ловцами, усмехаясь.
Церемония оказывается очень торжественной. Ифань не особо вслушивается. Он ждет, когда старейшины дадут ему задание, и после нескольких часов мучительного ожидания – по крайней мере, по ощущениям – этот момент настает.
– Ифань, тебе предстоит убить дракона и принести его чешую в качестве доказательства. Если ты не сумеешь сделать это в течение двух месяцев, тебя понизят до охотника, и возможность выполнить задание еще раз появится только через два года тренировок, – объясняет старейшина.
Глава клана откашливается:
– Принимаешь ли ты, Ифань, условия задания?
– Принимаю, – четко отвечает Ифань, и радость предвкушения растет в его душе.
– Да будет так, – объявляет глава, и Ифань низко кланяется. Затем его выводят из дома. Лухань и Сюмин уже ждут снаружи, чтобы поздравить.
– Готов? – возбужденно спрашивает Лухань. Ифань фыркает в ответ.
– Не смеши. Я давно готов.
***
Ифаню хватает всего пары дней, чтобы продумать устройство ловушки. Дракон отправляется на охоту, и Ифань сразу это замечает. Он идет в лес, к тому месту, где, по его мнению, находится драконье гнездо. Ловушка представляет собой сложную систему веревок и хорошо спрятанных лезвий, почти вся она пропитана сильным запахом лесной дичи. Пара лезвий направлена так, чтобы точно и глубоко поразить задние лапы дракона, а одно поменьше – в грудь. Если Ифаню повезет, это лезвие повредит еще и шею дракона, так что дышать огнем он не сможет, пусть и недолго. В итоге дракон окажется в большой клетке с крепкими прутьями – расстояние между ними такое маленькое, что не выберется и собака.
Дракон хитер, но Ифань считает себя чуть умнее голодного дракона. Ловушка идеальна, он в этом уверен.
Ифань устанавливает все самостоятельно, как и требуется. Ему это несложно, он много практиковался с веревками и узлами и со спрятанными лезвиями. На сооружение ловушки уходит примерно час. А больше времени у него и нет – дракон скоро закончит охоту.
Ифань ненадолго возвращается в деревню, чтобы выждать время, и встречает Сюмина с Луханем: они играют в кобу.
– Ну как, поставил ловушку? – спрашивает Лухань, отрывая взгляд от фигурок на доске.
– Да, – отвечает Ифань. – Дракон попадется сразу же.
– Ты ужасно самоуверен, – говорит Сюмин, не отвлекаясь от игры ни на минуту. – Видимо, думаешь, что все пройдет без сучка без задоринки.
Ифань смеется.
– Конечно. Тут не о чем волноваться. Я годами это планировал, и все получится идеально, мне даже не придется напрягаться. Ты, кстати, только год в деревне. А еще ты охотник и не знаешь, каково это, убить дракона. Лухань знает, а ты нет. Это будет легко.
Сюмин пожимает плечами, а Лухань препротивно усмехается.
– Как скажешь, – говорит Сюмин, обдумывая следующий ход.
– И долго ты будешь ждать, пока сработает ловушка? – интересуется Лухань.
Ифань убирает с глаз волосы.
– Где-то с час, за это время дракон успеет прийти в ужас, – отвечает он. Дракон будет слаб и напуган – отличный шанс его убить. Ифань, конечно, мог сделать такую ловушку, чтобы дракон погиб прямо в ней, но Ловцу следует убивать драконов своими руками, и он поступит именно так.
– Раз ждать целый час, наверняка есть время сыграть, – говорит Сюмин, и теперь уже Ифань пожимает плечами.
– Не вопрос, – отвечает он, присаживаясь рядом с друзьями. Они доигрывают – побеждает Сюмин, – а затем в игру вступает Ифань.
***
Проходит чуть больше часа, и Ифань идет убивать дракона. С собой у него черный полупрозрачный клинок из кремния, что острее бритвы, – таким сразить дракона легче всего.
Он горделиво шагает по лесу, предвкушая победу. Наконец-то Ифань уничтожит дракона, за которым наблюдал несколько недель. То тут, то там он видит части своей ловушки, как и ожидалось. Она обязана была сработать безупречно.
Так Ифань думает, пока не доходит до того места, где должен дожидаться его пойманный дракон. Но дракона там нет и в помине.
Ифань, ругаясь, бежит к клетке и клянет всех богов подряд.
Издали он не заметил, но сейчас, когда он рядом с клеткой, на земле внутри нее ясно видна фигура человека. Ифань рычит, недоумевая, кто, мать его, посмел сломать ловушку, да еще и застрять в ней.
Он отпирает клетку, но человек не двигается. Ифань прикусывает язык, то ли от любопытства, то ли от возмущения, и подходит к человеку – тот лежит к нему спиной.
Это парень с гладкими черными волосами. Он поменьше Ифаня, но в том, что он человек, сомнений быть не может. Он полностью обнажен, жилистое белое тело выставлено напоказ. Ифань громко вздыхает – может быть, это один из дикарей, живущих на юге? Он слегка касается его плеча, а когда тот не реагирует, пинает его уже посильнее. Парень переворачивается на спину, и тут Ифань видит, что он весь изранен.
– Ну твою же мать, – ворчит он, наклоняясь. Он отвешивает парню несколько пощечин в надежде, что тот очнется. Он открывает глаза, и Ифань не может отрицать: в глубине души он рад, что парень жив.
– Кто ты? – требовательно спрашивает он. – И откуда ты взялся?
– Ой, даже не знаю, – отвечает парень слабо, но с явным сарказмом. – Может, прилетел.
Ифань не собирается слушать всякую чушь.
– Отвечай, – рявкает он.
– Я ответил, – парирует парень, тут же сморщившись от боли.
– У меня с собой кремниевый клинок специально для дракона, но если ты станешь упорствовать, я без колебаний использую его на тебе, – рычит Ифань, и парень смеется, хотя в его легких осталось явно мало воздуха.
– Тогда ты нашел, что искал, – говорит он. – Давай, не стесняйся. Возьми прядь моих волос и отнеси своим старейшинам. Уверен, они останутся довольны.
Ифань удивленно отшатывается: откуда дикарь знает обычаи Ловцов драконов? – и хорошенько присматривается к ранам парня.
Две глубокие раны на бедрах, одна поменьше – на шее и… Синяки на шее.
– Т-ты дракон? – вопит Ифань и, спотыкаясь, отступает на шаг.
Взгляд дракона исполнен равнодушия:
– О, молодец. Надо же, какой ты проницательный!
Ифань опустошен.
– Я не могу тебя так убить! – восклицает он. – Я не могу убить человека, и вообще, я не могу просто взять и принести старейшинам твои волосы!
– Тогда почему бы тебе не принести им мой зуб? – спрашивает дракон ехидно. – Или глаза?
– Что мне делать? Во имя всех богов, ты что, не можешь превратиться обратно в дракона? А? – допытывается Ифань, подступая к нему.
Тот оскорбляется.
– Ага, чтобы ты меня убил? Нет уж. И даже если бы я хотел, с такими ранами не получится.
– С чего ты вообще превратился в человека? – Ифань чуть не плачет от злости. – Никогда не слышал, чтобы такое случалось!
Дракон вздыхает:
– Это из-за моих ран, но больше я ничего не скажу – не собираюсь облегчать тебе убийство. Я не дамся так просто.
Ифань падает на землю и сжимает голову руками.
– Значит… значит, я должен буду выходить тебя, и…
– С чего ты взял, что я позволю тебе себя выхаживать? – осведомляется дракон.
– Ты умрешь с такими ранами, – отвечает Ифань, поднимая глаза.
Дракон презрительно усмехается.
– Я и так умру, верно? Ты вылечишь меня, чтобы затем убить.
– Ты готов умереть от ран вместо того, чтобы драться? – спрашивает Ифань. Дракон впервые выглядит так, будто лишился дара речи. – Позволь же мне тебя вылечить. Я не убью тебя в человеческом обличье, обещаю.
– Ладно, – выплевывает дракон и отворачивается.
– У тебя есть имя? – спрашивает Ифань. Он начинает понимать: если им с драконом придется некоторое время жить вместе, надо хотя бы попытаться наладить контакт.
– На нашем языке это Чондэ, – отвечает дракон, но Ифань качает головой.
– Я же собираюсь отвести тебя в деревню, такое имя не пойдет… Что, если мы назовем тебя Чен? – Чондэ кривится, но не возражает.
– Хорошо, Чен. Твоя история будет такой: ты дикарь с юга, и я нашел тебя раненым, когда пытался поймать дракона. Пока твои раны не заживут, побудешь у меня.
– И что потом? Ты меня отпустишь? Я не вернусь обратно, зная, что ты поджидаешь меня, чтобы убить. Или засунешь меня в клетку? Я не подчинюсь молча, даже не надейся.
– Какой-то ты неуверенный, – замечает Ифань.
– Зато у тебя уверенности через край, – парирует Чондэ. Ифань громко вздыхает.
– Вставай, – говорит он.
– Благодаря тебе я не могу. Ты эти порезы видишь? – спрашивает Чондэ, указывая на ноги.
– Да, вижу. Боги, понесу я тебя, ты этого хочешь? – спрашивает Ифань, и Чондэ смотрит на него. Во взгляде мелькает отвращение, но Ифань трактует его как согласие и осторожно берет Чондэ на руки, стараясь не потревожить раны. – Тебе надо как-нибудь одеться, прежде чем мы пойдем в деревню… Подожди-ка, вот, возьми мою рубашку.
Он кладет Чондэ на землю, снимает с себя рубашку и помогает Чондэ ее надеть. Потом снова поднимает его, и тот молчит всю дорогу.
***
– О Боги! – восклицает Лухань при виде Ифаня, входящего в деревню с Чондэ на руках – по дороге тот потерял сознание.
– Что случилось? – Сюмин следует за Луханем и встает рядом с ним, пока тот глядит на Чондэ.
– Где твой дракон? – спрашивает Сюмин.
– Ловушка… ловушка не сработала. Но этот парень – я нашел его раненым в лесу. Он дикарь с юга, – отвечает Ифань, надеясь, что друзья не раскусят его ложь. Но Сюмину, видимо, не особенно интересно, а Лухань больше озабочен ранами Чондэ, нежели его происхождением. Ифань вздыхает с облегчением, и друзья помогают ему нести Чондэ дальше.
– Как его зовут? – интересуется Сюмин.
– Чен, – быстро отвечает Ифань.
– О, прям как кота, который был у тебя в детстве, – замечает Лухань, и Ифань деланно смеется.
– Ага, какое совпадение.
***
Деревенский лекарь Исин рад вылечить раны Чондэ. Все это время Чондэ без сознания, и Ифань где-то в глубине души боится, что тот не проснется вообще. Он высказывает свои опасения вслух, но Исин только смеется и мягко похлопывает Ифаня по спине:
– Все будет в порядке. Раны будут заживать долго, но все-таки заживут. Не волнуйся, Ифань. Уже вечером его можно будет перенести к тебе в дом, а я буду часто его навещать и делать перевязку.
Исин поглаживает Ифаня по спине круговыми движениями, и тот отступает.
– Что ты делаешь? – возмущается он. Исин удивленно на него смотрит.
– Мне показалось, что ты сильно переживаешь, и я всего лишь пытался тебя поддержать, – отвечает Исин со смешком. – Не волнуйся, я не пытаюсь к тебе клеиться, как когда-то Цзытао, если ты подумал об этом.
– Любой волновался бы – посмотри на его раны. Конечно, я обеспокоен. Я хочу, чтобы он поправился.
И снова Исин удивляется.
– Гм. Это ново, – наконец выдает он, нанося на шею Чондэ мазь от синяков. Несколько секунд Исин задумчиво смотрит на Ифаня. – Знаешь, у него очень темная кровь, почти багряная. В первый раз вижу такое интересное содержание кислорода в крови. Ну, кроме Сюмина, но мы и так знаем, что он немного отличается от всех нас. А вот твой друг…
– Он… он хорошо дышит, – поспешно выпаливает Ифань первое пришедшее в голову объяснение, и Исин фыркает. Конечно, это потому, что он на самом деле дракон, но так Ифань сказать не может.
– Ладно. Его приведут к тебе, как только ему станет лучше, идет? И тогда проследи, чтобы за ним ухаживали хорошо, – говорит Исин с угрозой в голосе.
Ифань пялится на него.
– С чего ты взял, что я не смогу нормально за ним ухаживать? – недовольно спрашивает он.
– Опыт показал, что ты довольно небрежен, только и всего, – жмет плечами Исин. – А теперь кыш, мне надо работать.
Выведенный из себя, Ифань уходит, недоумевая, что Исин вообще имел в виду.
Чуть позже в тот же день он заводит об этом разговор с Луханем, и тот смотрит на Ифаня, будто у него выросла вторая голова.
– Ифань, ты не очень дружелюбный человек, – отвечает он невозмутимо. – О себе ты заботишься больше, чем о других, ты очень спесив. И я это говорю, потому что я твой лучший друг, ясно? Я все это знаю, но все равно с тобой общаюсь, так что не подумай чего.
– О, и что же я должен подумать, а? – требовательно спрашивает Ифань, и Сюмин тычет в него пальцем.
– Вот! Недружелюбный.
Ифань бы ему врезал, но это только подтвердит слова Сюмина. Поэтому он просто уходит домой, сердито ворча. Остаток дня Ифань проводит в одиночестве.
***
Когда тем же вечером на пороге дома Ифаня появляется Чондэ, его сопровождает Цзытао. Ифань открывает дверь. Цзытао весь сияет и тащит Чондэ за руку.
– Привет, Ифань, – Цзытао широко улыбается. – Я привел к тебе Чена!
Ифань потирает переносицу. Непохоже, что Чондэ доволен кривлянием Цзытао.
– Спасибо, Цзытао, – с трудом выдавливает Ифань. Он хватает Чена за плечи и тянет в дом. Надо признать, тот выглядит намного лучше, щеки уже не такие бледные, и он почти…
– Ифань! – прерывает Цзытао его размышления, махнув рукой перед самым лицом. – Слушай, как прошла ловля дракона? Я слышал, тебе задание дали, ты уже поймал дракона, да? Ты его убил?
– Цзытао, иди давай, – недовольно отвечает Ифань, вспоминая сегодняшний провал. – У тебя будет шанс узнать все самому, когда получишь свое задание.
– Ага! – смеется Цзытао и машет рукой на прощание. – Я поймаю радужного дракона! – напевает он, уходя. Ифань закрывает дверь и поворачивается к Чондэ – судя по всему, поход к дому Ифаня дался тому нелегко.
– Хочешь присесть? – Чондэ явно борется с гордостью, но потом вздыхает и медленно кивает. Ифань хочет помочь дойти до стула, но Чондэ упрямо идет сам. – Тебе хоть стало получше?
– Тебе это на руку, да? – спрашивает Чондэ. Ифань вздыхает и садится рядом.
– Я уже говорил, что не убью тебя, пока ты человек, – напоминает он. – Клянусь, что не убью.
– А что, если я никогда не обращусь в дракона снова, а? Что, если останусь человеком навсегда? – спрашивает Чондэ, и Ифаня обуревает внезапное желание встать и швырнуть что-нибудь. Но каким агрессивным бы не был тон Чондэ, в его глазах испуг, и Ифань остается на месте.
– Пожалуй, тогда мне придется найти другого дракона с такой же черной чешуей, – отвечает Ифань, и Чондэ хмурится.
– Взял бы да просто сделал это, – голос Чондэ чуть надламывается. Ифань поднимает взгляд.
– Ты готов пожертвовать жизнью из-за гордости? – спрашивает Ифань, и у Чондэ отваливается челюсть. – Что?
– Это ты приносишь жизнь в жертву гордости! – восклицает Чондэ. – Вот почему я ненавижу людей, все они такие же эгоисты, как ты!
– Себя послушай – ты такой же! – защищается Ифань. – Ты сам эгоист!
Чондэ скрипит зубами от злости.
– Я пытаюсь сделать так, чтобы ты вообще никого не убивал, – наконец признается он. – Я не хочу умирать.
Внезапно Ифаню хочется крепко обнять Чондэ и уверить, что он его не убьет.
Но он не может этого сделать, ведь в конечном счете это случится.
***
– Это моя кровать, – бурчит Ифань. Чондэ усмехается из-под одеяла.
– Самый умный, да? – с сарказмом говорит он. Ифань сердито смотрит на него. Уязвимый Чондэ ему нравился больше, чем язвительный.
– Выметайся, – рявкает Ифань, но Чондэ не двигается с места.
– Исин сказал, что ты должен обо мне заботиться, – ноет он. – А раз должен, то спать я буду здесь.
Ифань недовольно ворчит.
– Знаешь что? Будешь себя так вести – я тебя и в этом виде убью. Ты невыносим.
– Привыкай, я здесь надо-о-олго, – тянет Чондэ и устраивается в кровати поудобнее. У Ифаня нет выбора.
Он забирается в постель к Чондэ, и тот сразу отодвигается, поспешно натягивая маску безразличия.
– Эта кровать тесновата для двоих, – говорит Чондэ, и нарочитая небрежность выдает его с головой. Ифань ухмыляется.
– Мы можем сделать вот так, – отвечает он, обнимая Чондэ и притягивая к себе. Тот ерзает и пытается увильнуть, но Ифань его не отпускает. В конце концов Чондэ затихает.
– Удобно, правда? – дразнит Ифань.
– Да, – удивляет его Чондэ тихим ответом. Ифань еще больше удивляется, когда Чондэ прижимается даже ближе и засыпает за считаные минуты.
Очень странно.
Ифань наблюдает за спящим Чондэ. Черты его лица и сейчас напоминают драконьи – острые скулы, изогнутая линия рта, красивые алые губы…
А еще у него длинные ресницы. Он весь гибкий, и Ифань чувствует, как перекатываются упругие мышцы, когда он ворочается в постели. Чондэ совсем не похож на Цзытао – у того жесткие мышцы и избыток энтузиазма.
Минутку, зачем он вообще их сравнивает? С Цзытао у него была связь на одну ночь, и тот прекрасно это понимает. А Чондэ… с Чондэ у него в принципе ничего не может быть. Хватит сравнивать.
Но этой ночью он позволяет себе крепко обнимать Чондэ – он давно уже не чувствовал рядом чье-то тепло.
***
Ифань просыпается, едва начинает светать. Чондэ практически распластался на нем. Он улыбается во сне, и в этой улыбке нет и тени обычного сарказма или горечи – она светлая и настоящая. Ифань знает, что не должен об этом думать, но не в силах перестать.
Он отрывает взгляд от лица Чондэ и смотрит в окно. Солнце пробивается сквозь занавески – судя по всему, погода сегодня будет хорошей. Ифань непроизвольно придерживает Чондэ, чтобы он не свалился, пока Ифань ворочается под одеялом. Ифань любит солнечные дни, особенно когда с запада дует бриз.
– Эй, – внезапно подает голос Чондэ, и Ифань чуть не падает с кровати от неожиданности.
– Ты проснулся, – запинается Ифань, и Чондэ вновь равнодушен донельзя.
– Хочу есть, – говорит Чондэ, не обращая на него внимания. – И кстати, что твоя рука делает на моей талии?
– Я… не хотел, чтобы ты упал! – оправдывается Ифань.
Чондэ понимающе кивает.
– Если бы я упал и набил синяки, весь труд вашего лекаря пошел бы насмарку, и мое убийство пришлось бы отложить еще больше. Верно я понимаю? – спрашивает Чондэ.
Ифань сердито смотрит на него:
– Хватит вспоминать об этом. Я тебе уже несколько раз говорил, что…
– Да, я знаю, и я тебе не верю. Хочу есть, – повторяет Чондэ. Ифань громко стонет, но встает с постели, отправляясь на поиски еды. В буфете он находит соленый окорок, хлеб и масло.
Ифань не уверен, подойдет ли такая еда дракону, но Чондэ съедает все в один присест, так что долго волноваться не приходится.
– Ты хорошо ешь, – отмечает Ифань. Чондэ поднимает взгляд.
– И дышу тоже, – ухмыляется он.
Ифань опять смущается.
– Так ты был в сознании? – восклицает он.
– Да. Я должен был убедиться, что ты не убьешь меня во сне! – парирует Чондэ. – Но ты так мило волновался. Мы с лекарем неплохо поговорили, знаешь? Он мне все о тебе рассказал.
Ифань сглатывает.
– Что он говорил? – спрашивает Ифань, стараясь не выдать волнения. Он не хочет, чтобы Чондэ что-то говорили о нем.
– Сказал, что никогда не видел, чтобы ты о ком-то так волновался и был так нежен, – певуче говорит Чондэ, будто ходит вокруг него кругами. Отчасти так и есть. – Ты очень заботлив, но не знаешь обо мне и половины. Есть кое-что, от чего бы ты покрылся мурашками.
– Н-например? Я не делал ничего настолько безумного…
– Ой, не все же о тебе, – невозмутимо отвечает Чондэ. – Скажу только, что мне кажется, ты меня все-таки не убьешь.
Ифань закатывает глаза и ничего не говорит, потому что ответ в духе «нет, убью» – явно не самый лучший вариант. Чондэ усмехается, будто и так понимает, что Ифань хотел сказать, доедает последний кусочек окорока и потягивается. Ифань не может оторвать взгляд от красивого и изящного тела Чондэ, завороженно смотрит, как напрягается каждая его мышца. Чондэ насмешливо оглядывает Ифаня и резко встает.
Но он забыл, что его ноги все еще слабы. Чондэ валится на Ифаня.
– Все в порядке? – встревоженно спрашивает Ифань. Чондэ ухмыляется:
– Абсолютно.
***
Затем они отправляются в деревню, и Чондэ заставляет Ифаня терпеть его «это ты виноват, что у меня ранены ноги, вот и возись со мной теперь» целый день.
Лухань взволнованно предвкушает встречу с пришедшим в сознание Чондэ, но особенно заинтересован Сюмин.
– Как долго ты здесь пробудешь? – осторожно спрашивает он у Чондэ. Тот с улыбкой прижимается к Ифаню.
– Так долго, как смогу, – отвечает он. К удивлению Ифаня, Сюмин доволен таким ответом. Лухань тоже счастлив, что Чондэ собирается остаться подольше, и Ифаню ужасно хочется согласиться.
– Ифань хорошо о тебе заботится? – интересуется Лухань. – Как тебе спалось?
– Могло быть и лучше, – отвечает Чондэ, и Сюмин с Луханем неловко смеются. Ифань тоже смеется, хотя не совсем понял, что здесь смешного. Он тоже мог бы спать лучше.
Сюмин готовит обед. Цзытао с Исином тоже приглашены. Чондэ все время сидит очень близко к Ифаню, то и дело воруя у него куски мяса с тарелки. Лухань внимательно за этим наблюдает, замечая, что сделай это кто другой, Ифань бы уже оторвал наглецу голову.
Цзытао, напротив, абсолютно все равно. Он сообщает всем, что утром заметил на горизонте радужного дракона.
Чондэ кивает со знанием дела.
– Да, это…
Ифань обрывает его тычком под ребра в тот самый момент, как Сюмин давится хлебом, а Лухань бьет его по спине пару раз, чтобы выровнять дыхание.
– Извини, – поворачивается Цзытао к Чондэ после того, как суматоха улеглась. – Что ты хотел сказать?
– Я хотел сказать, что это хорошо. Радужные драконы очень ласковые и любящие… я так слышал, – быстро добавляет Чондэ.
Исин улыбается.
– Какая разница, любящий он или нет, – жмет плечами Цзытао. – Я хочу убить дракона и получить красивую чешую в качестве награды. Эй, Лухань, какая чешуя у тебя? Ты же убил медного дракона, да?
– Пронзил его, – скалит зубы Лухань, и Сюмин закатывает глаза. Лухань встает и уходит в свою комнату за чешуей. Он возвращается и протягивает ее Цзытао; Ифань тоже не может не взглянуть. Чешуя красивого медно-красного цвета, цельная и блестящая.
– Ух ты, – выдыхает Цзытао. – Так вот как выглядит награда Ловца драконов.
Он произносит это так, будто быть Ловцом драконов замечательно, и несколько месяцев – даже дней – назад Ифань с ним согласился бы. Но сейчас это почему-то кажется ему не так уж и важно. Лухань все равно больше не охотится на драконов, и все, что требуется для доказательства его статуса, – это чуть ли не кусок гладкого камня.
Ифань бросает взгляд на Чондэ: тот выглядит на удивление спокойным, будто не видел только что трофей, напоминающий о мертвом сородиче. Но не это больше всего интересно Ифаню. Волосы Чондэ черные и блестящие, совсем как его чешуя. Ифаню не нужна чешуя – ее он не желает.
Чего он желает, так это фарфоровую кожу Чондэ, его кошачьи глаза, изящные движения. Он желает его тугие мускулы, тонкую талию и высокие скулы.
Тут Чондэ замечает, что Ифань на него пялится, и кладет руку ему на бедро. Улыбается он невыразимо лукаво. Ифань негодует, но не может не признать, что это ощущение ему нравится.
Что в него вселилось?
***
Цзытао без умолку трещит о радужном драконе весь вечер, и, по мнению Ифаня, это не так уж и плохо. Он начал чувствовать угрызения совести из-за того, что переспал с Цзытао, хоть и не разделял его чувств, и тому будет на пользу отвлечься от всего, связанного с Ифанем.
Пока Цзытао болтает о том, как он рад, что его обучение подходит к концу, Ифань замечает на лице Чондэ усталость.
– Ты как? – спрашивает он, подсаживаясь ближе к Чондэ. – Мне жаль, что Цзытао все говорит о драконе… Ты ведь знаешь, что мы этим занимаемся?
К удивлению Ифаня, Чондэ не язвит в ответ.
– Знаю. И Цзытао безвреден, так что все будет хорошо, – отвечает Чондэ. Ифань хочет возразить, ведь как бы Цзытао не был безвреден, ему нужно убить дракона, и вряд ли это закончится хорошо. Но Чондэ продолжает говорить, и Ифаню приходится прикусить язык. – Я правда устал.
– Вернемся ко мне? – спрашивает Ифань. Чондэ качает головой. – Ты точно в порядке?
– Я немного запутался, только и всего, – говорит Чондэ, кладя голову Ифаню на плечо и закрывая глаза. Ифань гадает, в чем Чондэ мог запутаться, но не уточняет. Он игнорирует Исина, когда тот очень нескромно подмигивает, и старается не замечать настойчивое желание зарыться в волосы Чондэ.
Лухань подходит и садится на скамейку рядом с Ифанем.
– Ты попал, – говорит он с улыбкой.
– О чем ты? – огрызается Ифань. Но не может отрицать, что в словах Луханя есть доля правды. Может, из-за того, что Ифаню нужно убить Чондэ, желание заботиться о нем возникает так легко. Их время ограничено.
– Ты влюбляешься в него на глазах, – говорит Лухань, но Ифань качает головой.
– Что за глупости. Мне нужно убить дракона, а не отвлекаться на такие бесполезные вещи, как любовь, – отмахивается Ифань.
– Мне это не помешало, – говорит Лухань, и тут Ифаня озаряет – вполне возможно, что два его лучших друга находятся в романтических отношениях. В конце концов, Сюмин появился в деревне как раз, когда Луханю дали последнее задание. Они были не разлей вода целых два месяца, пока Лухань, наконец, не убил дракона в самый последний день.
– Лухань, ты и Сюмин…
– Ифань, мы живем вместе, – Лухань широко улыбается, как будто это все объясняет, но Ифань по-прежнему в недоумении. Он знает, что они живут вместе – с того самого дня, как Сюмин появился в деревне.
– Я не это имел в виду.
– Мы как ты и Чен, – отвечает Лухань.
– Сильно в этом сомневаюсь, – говорит Ифань. Он не понимает, как вообще кто-то может на них походить, но Лухань все равно улыбается.
– О, ты будешь удивлен. Кстати, чтоб ты знал, лучший способ выполнить задание – пронзить дракона. Я сделал именно это.
– С-спасибо, – удивленно говорит Ифань. Лухань не советовал этого раньше. И он не уверен, что к совету стоит прислушаться – Лухань начал хихикать, как юнец, выдавший пошлую шутку. Ифаня это даже пугает.
Чондэ ворочается во сне, и Ифань размышляет, не бодрствует ли он на самом деле, слушая их разговор.
***
К вечеру ноги Чондэ слабеют от того, что он был в движении весь день, и Исин выражает желание помочь Ифаню довести его до дома и заняться ранами Чондэ. Они оба поддерживают Чондэ по дороге, но тот все равно громко жалуется.
– Неси меня, Ифань, – требует он. – Раз ты виноват, что я ранен.
Ифань с рыком его поднимает, глядя на Исина.
– Он преувеличивает, – отпирается Ифань, а Чондэ прижимается к нему сильнее. Так удобнее его нести.
Исин мягко улыбается. По нему не скажешь, что это заявление его ужасно взволновало. Ифань размышляет, не рассказал ли ему Чондэ о происхождении своих ран.
– Знаешь, что, я считаю, лучше всего? – мечтательно начинает Исин. В другой раз Ифань закатил бы глаза – Исин всегда был немного странным, – но сегодня он реагирует иначе.
– Что? – спрашивает он, и Чондэ тоже с любопытством смотрит на Исина.
– Смелость. Делать то, что, по твоему мнению, правильно, – отвечает Исин.
– Хм, – Чондэ кивает, склоняя голову Ифаню на плечо и отворачиваясь от Исина.
– Любовь – это тоже хорошо, – продолжает Исин. Чондэ издает странный звук, и Ифань не может понять, смех это или сопение. В любом случае, он уже сообразил, к чему клонит Исин.
– Как мило, – отвечает Ифань. Он не возражал бы против этого разговора, если бы Чондэ не было или если бы он спал, хотя Чондэ, кажется, никогда не спит крепко. Но Чондэ как раз рядом, спать вовсе не собирается, и Ифаню не нужно, чтобы он узнал о его не совсем платонических мыслях.
С него начинает лить пот, ведь он несет Чондэ домой уже с четверть мили. Ночь выдалась жаркой, и такая физическая нагрузка только ухудшает дело. Исин, похоже, ничего не замечает. Вместо этого пожимает плечами, а когда они подходят к дому Ифаня, вдруг вздыхает.
– Ой! Я забыл свой ключ у Луханя и Сюмина. Что ж… я приду перевязать твои раны с утра, Чен. Прости!
Ифань качает головой.
– Ничего страшного, Исин. Спокойной ночи.
Исин улыбается Ифаню и тут же убегает вниз по дороге, оставляя Чондэ и Ифаня наедине.
Внезапно Чондэ снимает рубашку, и Ифань хватает воздух ртом.
– Что ты делаешь? – спрашивает он, и Чондэ смотрит на него, как на умалишенного.
– Жарко. Мы будем в одной кровати, и я не хочу кутаться больше, чем нужно, – отвечает Чондэ. – Ты тоже раздевайся.
Уж не пытается ли Чондэ его соблазнить, думает Ифань, потому что не представляет, как переживет ночь, если они будут соприкасаться голой кожей. Но все же снимает рубашку и тащится в кровать вслед за Чондэ. Чондэ льнет к нему, не скрывая, как ему уютно с Ифанем. А Ифань не пытается отстраниться.
– Знаешь, – шепчет Чондэ, и у Ифаня встают дыбом волосы, когда дыхание Чондэ раздается прямо под ухом, – в словах Исина есть смысл.
– В каких? Когда он говорил… о смелости?
– Ага. Сделать то, что считаешь верным. Ты знаешь, как поступить правильно, ведь так? Ты мог бы просто сказать старейшинам, что не хочешь меня убивать.
– Откуда ты знаешь, что не хочу, а? – возмущается Ифань, но Чондэ только ерзает в его руках.
– Поверь мне, – добавляет он едко. – Я знаю. Не убивай меня, Ифань. Мы могли бы остаться вместе, быть как Лухань с Сюмином. Просто сделай вид, что я дикарь с юга, еще откуда-нибудь, и ты сможешь сказать им, что не хочешь убивать дракона, вот и все.
– Они понизят меня до звания охотника, Чондэ, – со вздохом отвечает Ифань. – А я всю жизнь готовился.
– Ну и будешь ты охотником, это что, так страшно? Разве это не лучше, чем убить меня? Твоя карьера важнее моей жизни?
«Нет», – хочет ответить Ифань, но гордость не дает ему это сделать.
– Ты знаешь, что правильно, – повторяет Чондэ. Он проводит рукой по боку Ифаня, и тот вздрагивает: прикосновение Чондэ подобно огню. Еще одно движение Чондэ – и теперь его колено между ног Ифаня. – Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, – отвечает Ифань, с трудом сглатывая.
Его голова забита множеством мыслей, и самая яркая из них – о колене Чондэ.
***
Проходит пять недель, и Ифань по уши втрескался в Чондэ. Есть что-то неуловимое в его язвительных, саркастичных репликах – и одновременно покладистости, что зачаровывает Ифаня. Не говоря уж о том, как он хорош собой и совсем не стесняется касаться Ифаня.
Тот, конечно, паникует – нельзя влюбляться в дракона, которого должен убить.
Ифань хочет рассказать кому-нибудь, объяснить всю сложность положения, но по понятным причинам не может.
Однажды вечером он вышагивает по дому, когда появляется Чондэ – он был у Исина на осмотре.
– Я почти выле… что случилось? – внезапно спрашивает Чондэ. Ифань расстроенно смотрит на него: Чондэ такой красивый, интересный – и совершенно недосягаемый. Это несправедливо.
Чондэ смеется:
– Ты чем-то озабочен. Что, кто-то снова тебя доставал?
– Нет, ничего такого, – отвечает Ифань. – Я просто правда… в смятении, наверное.
– В смятении из-за чего? Из-за состояния твоего дома? Я уже говорил, что не буду разгребать этот беспорядок, лучше бы тебе заняться этим самому, пока тараканы не появились, – говорит Чондэ, и Ифань только вздыхает. Чондэ – еще один человек, которому он не может ничего рассказать.
Чондэ пожимает плечами и устраивается на диване поудобнее. Тут раздается стук в дверь.
Ифань открывает ее и с удивлением видит Цзытао. У того в руках книга о радужных драконах.
– Привет, Ифань! – говорит он, радостно улыбаясь. – Как дела?
– Ну… пожалуй, нормально, – отвечает Ифань. – А… а у тебя как?
– Отлично. Слушай, я заметил, что ты с того раза больше не ходил за драконом, и подумал, что ты, наверное, зашел в тупик. Я тут книгу читал, она довольно полезная!
– Вот как? – равнодушно спрашивает Ифань. Цзытао кивает.
– Ты знал, что если пронзить грудь дракона стальным клинком, он изменит форму? В книге не написано, как именно, но по мне, это довольно интересно! Стальной клинок не убьет дракона.
А вот это и правда интересно.
– Да? А как тогда его убить?
– Нужно использовать хрустальный или обсидиановый клинок, – говорит Цзытао, заглядывая в книгу. – Да. Разве не странно, что нас не учат этому на занятиях? Знаешь, мне это кажется важным.
– Ага… Класс, спасибо, Цзытао! – говорит Ифань, и у него начинает зарождаться идея. – Это правда крутая информация. Я, наверно, пойду прямо сейчас и попробую снова! – Цзытао улыбается и весь сияет от похвалы.
– Я хочу узнать о радужных драконах еще больше, если получится, – говорит он. – Но рад, что помог! – Цзытао машет на прощание, Ифань закрывает дверь и идет обратно в гостиную.
– Кто приходил? – спрашивает Чондэ, отрывая взгляд от книги.
– Цзытао.
– Что он хотел?
– Ничего. Но он заметил, что я больше не предпринимал попыток тебя убить. Так что мне нужно сделать вид. Хочешь пойти со мной? – спрашивает Ифань, пытаясь говорить спокойно.
Чондэ пожимает плечами.
– Конечно. Мне все равно нечем заняться.
***
Лес разделяет две деревни. Деревня Ифаня – на севере, а Западная деревня граничит с лесом на юго-западе от нее. Ифань никогда не был в Западной деревне и никогда никого оттуда не встречал, но ходят слухи, что живут там бесстрашные воины и превосходные Ловцы драконов.
Ифань берет с собой обсидиановый клинок, но Чондэ даже не моргает. Ифань знает, что Чондэ осведомлен о клинках, и ему странно видеть, что Чондэ совсем не насторожился.
Естественно, Ифань не собирается его убивать, по крайней мере, не сегодня. Это все для вида.
Они слышат шорох рядом в кустах, и Чондэ резко тормозит. Ифань идет дальше, уверенный, что это кролик или какой-нибудь другой зверь.
– Давай, Чондэ, пошли, – уговаривает он, но Чондэ не двигается с места.
– И… Ифань! – восклицает он испуганно, не отрывая взгляда от кустов. – Подойди сюда. Подойди.
– Что такое? – громко вздыхает Ифань, и тут все идет наперекосяк.
Из кустов выпрыгивают двое, Чондэ отскакивает как раз вовремя, срываясь в лес. Незнакомцы бросаются за ним. Ифань, не раздумывая, мчится следом.
– Он драконорожденный! – кричит один мужчина другому. – Нужно его поймать!
– Стойте! – вопит Ифань и бежит изо всех сил. Это непросто, он пару раз спотыкается, но в голове бьется лишь: «Чондэ, Чондэ, Чондэ». Он теряет из виду и его, и преследователей, сердце заходится стуком, и он бежит еще быстрее.
– Нет! – Ифань слышит крик Чондэ и боится худшего.
– Чондэ! – кричит он, пытаясь обнадежить тем, что уже близко. Он спасет Чондэ.
Наконец он выбегает на поляну, где Чондэ скрючился на земле. Незнакомцы бьют его. Чондэ плачет, и у Ифаня сжимается сердце. Он подбегает и отталкивает мужчин. Они так удивлены, что не дают сдачи.
– Не трогайте его, – рычит Ифань, поднимая Чондэ и держа его в руках. Чондэ зарывается лицом ему в грудь, продолжая рыдать. – По-вашему, нормально лишать человека жизни? Зачем это вообще вам нужно?
– Он драконорожденный, – презрительно говорит один мужчина. – Драконы – угроза нашему обществу.
– Сейчас он – человек, – напоминает Ифань. – Оставьте его в покое.
– Ты хранишь его? – спрашивает другой мужчина. Ифань не понимает, о чем речь, но старается этого не показывать.
– Да… да, я его храню, – отвечает он неуверенно. Мужчины смотрят на него и переглядываются. Первый пожимает плечами, и они снова смотрят на Ифаня.
– Значит, про Северную деревню говорят правду, – говорит один. Ифань без понятия, о чем они. – Странно.
– Тогда простите, что побеспокоили вас, – говорит другой. – Храни его как следует.
Они удаляются, тихо переговариваясь между собой.
У Ифаня подгибаются колени, и они с Чондэ валятся на землю. Все эмоции настигают его сразу, и он крепче сжимает Чондэ.
– Я так рад, что успел вовремя, – выдыхает он, а Чондэ все еще плачет.
– Я… я тоже… рад, – всхлипывает Чондэ. – Я так испугался. Я думал, что умру.
– Пока я рядом, этого не будет, – уверяет Ифань. Он начинает понимать, как близко к этому они сейчас были. Горло перехватывает, и он приказывает себе не плакать, но слезы все равно появляются. – Я никогда не позволю тебе умереть. Я не могу потерять тебя, Чондэ.
– Я люблю тебя, – внезапно говорит Чондэ, и Ифань удивленно отстраняется. Чондэ прячет глаза, но лицо его пылает. – Я не буду это повторять, – зло заявляет он, все еще в слезах. Чондэ шмыгает носом, и Ифань обнимает его крепче.
– Я тоже люблю тебя, – отвечает он и, наконец, тоже начинает плакать – все произошло так быстро, что не укладывается в голове.
Они еще очень долго сидят посреди леса, обнявшись.
***
Той ночью они занимаются любовью, неистово и страстно. Чондэ невероятно горячий внутри, и он громко стонет каждый раз, когда Ифань толкается в него особенно сильно.
Ифань падает на Чондэ, когда они оба кончают. Что-то в Чондэ изменилось. Его черты самую малость смягчились, а кожа чуть порозовела. Он еще прекраснее, чем был.
– Чондэ, – выдыхает Ифань, наклоняясь, чтобы поцеловать его. Их губы встречаются в тысячный раз за эту ночь, и Чондэ даже не пытается скрыть, как ему нравится внимание Ифаня. – Ты светишься – и выглядишь по-другому.
– Я… мне нужно кое-что тебе сказать, – тихо говорит Чондэ. Ифань обнимает его. – Пожалуйста, не злись.
– Что? – спрашивает Ифань, заинтригованный таким вступлением.
– Ну, то, что мы делаем… это… это называется Хранение. Я теперь твой. И… я не могу больше обратиться в дракона. Я стал человеком насовсем. Ты не злишься? – тихо спрашивает Чондэ. Ифань улыбается ему в ответ.
– Я испытываю облегчение, – вздыхает Ифань. – У меня больше нет поводов тебя убивать. И мне все равно, понизят меня до охотника или нет. Ты мне важнее.
Чондэ снова начинает плакать, и Ифань расчесывает пальцами его блестящие черные волосы, пока они оба не засыпают.
***
– Смелость, Ифань. Скажи им то, что, по твоему мнению, правильно, – шепчет Чондэ, когда их ведут в дом старейшин.
Они заходят в комнату и встают перед Советом. Ифань еще никогда так не волновался.
– Ифань, ты желаешь нам что-то рассказать? – спрашивает один из старейшин.
– Д-да, – отвечает Ифань, выпрямляя спину под пристальными взглядами. – Я… я не могу завершить свое задание. – Старейшины не удивлены, и от этого Ифань нервничает еще больше. – Понимаете, когда я впервые отправился убить дракона, я установил ловушку со стальными лезвиями. Стальное лезвие не убивает дракона, но меняет его форму. Точнее, дракон превращается в человека. Чен – дракон, на которого я охотился. – Чондэ выступает вперед.
– Продолжай, – говорит старейшина. Ни у одного из них на лице нет признаков шока.
– Я… я понял, что не могу лишить жизни невинного – дракона или человека. И поэтому я не могу завершить задание.
Самый древний старейшина поворачивается к одному из младших и что-то шепчет на ухо. Сердце Ифаня рвется из груди. Младший старейшина встает, и Ифань ясно видит блеск обсидианового клинка у него в руке.
– Нет! Подождите! – вскрикивает Ифань, закрывая собой Чондэ. – Вы не можете его убить, пожалуйста, пожалуйста, я сделаю все что угодно, только не… – он замолкает, почувствовав теплую руку Чондэ на своем плече. Обернувшись, он видит, что Чондэ ему улыбается.
– Все в порядке, Ифань.
– Нет, Чондэ, я не позволю им тебя убить…
Старейшина подходит, протягивает руку. Ифань собирается ударить его в лицо, но Чондэ с силой его отпихивает. Споткнувшись, Ифань чуть не валится назад, а клинок уже у лица Чондэ – и вдруг старейшина отрезает у Чондэ несколько прядей волос и протягивает черные пряди ему обратно.
– Ифань, – говорит главный старейшина, – поздравляем. Ты выполнил свое задание.
Ифань смотрит на старейшин, которые гордо улыбаются.
– Что? – он совсем запутался.
– В Северной деревне есть обычай: учить своих жителей понимать ценность жизни – любой жизни – и, выполняя то задание, что ты получил, ты должен был прийти к этому пониманию самостоятельно. Ты превосходно справился. Вот твоя награда. – Чондэ подходит к Ифаню и протягивает ладонь. Там, где были пряди волос, лежит гладкая черная драконья чешуя. Чондэ улыбается, сияя ярче солнца. – Поздравляю.
Ифань берет чешую и разглядывает с трепетом, не совсем понимая, как уложить новоприобретенное знание в голове.
– Это невероятно и так странно. Ты знал? – спрашивает Ифань у Чондэ, когда их провожают наружу.
– С первого дня, как я здесь, – усмехается Чондэ. – Исин рассказал мне, пока ты выходил. Хочешь узнать еще кое-что странное?
– Что?
– Сюмин – тоже дракон, – говорит Чондэ как ни в чем не бывало. – Я понял, как только мы вошли в деревню.
– Что? – восклицает Ифань. – Ты серьезно? Он дракон… нет, правда?
– Медный дракон, ага, – кивает Чондэ, по-прежнему усмехаясь. – На драконьем его зовут Минсок.
– Так все это время…
– Они знали, что я дракон и в чем заключается задание, – кивает Чондэ. – Ты не удивлен?
– Конечно, я удивлен! Это безумие… не могу во все это поверить. Но Лухань… он говорил, что пронзил дра… о, это отвратительно. Пронзил, в смысле…
– Хранение, – смеется Чондэ. – Я так сильно старался не смеяться каждый раз, когда он это говорил. А ты все время был так серьезен!
Честно говоря, многое теперь обретает смысл. Безразличие Чондэ и реакция мужчин из Западной деревни. Совет Исина, поддразнивания Луханя и ответное раздражение Минсока. Наконец все встало на свои места.
– Чондэ! – внезапно вскрикивает Ифань.
– Что?
– Цзытао знает про обсидиановые лезвия! Он и правда может убить дракона!
Чондэ пожимает плечами:
– Не сможет, если я подменю его на железное, которое выглядит, как обсидиановое. Мне разрешили быть помощником кузнеца. Так что я сделаю для него такой клинок, и он получит радужного дракона. Кстати, имя того дракона – Сехун. Он милый, как раз то, что нужно Цзытао после увлечения тобой.
– Эй, – Ифань тычет локтем в Чондэ.
– Ай, – отвечает тот. – Не забывай, что у меня все еще синяки оттого, что два страшных мужика меня били.
– Прости, – говорит Ифань, притягивая Чондэ ближе. – Я так рад, что могу оставить тебя себе.
Чондэ удовлетворенно вздыхает и целует Ифаня в щеку.
– Я тоже.
***
Три года спустя, когда Цзытао получает задание, после своей первой попытки убить радужного дракона он возвращается с парнем.
– Это Шисюнь, он с запада, – тихо говорит Цзытао. На голове парня шапка, но она не может скрыть волосы цвета радуги.
– Привет, Шисюнь, – понимающе улыбается Чондэ. – Я Чен.
@темы: группа: EXO (K/M), мое: перевод
Оформление целиком - в месте оригинальной выкладки, и за него Воздуху - ♥♥♥
[фикбук]
Название: Baby, Don't Cry
Автор: resonae
Переводчик: Лунный дождь
Беты: olya11, Kaisla, япушистый
Оформление: .Vozduh
Разрешение на перевод: получено
Пейринг: Крис/Бэкхён (EXO)
Рейтинг: PG-13
Жанр: фентези, романс
Размер: 11000 слов
Саммари: Есть легенда о русалке, которая обратилась в морскую пену из-за предательства человека, которого она любила. И как любой ребенок, Бэкхён знает эту легенду наизусть. Но, в отличие от других, он влюбляется в русала.
Есть легенда о русалке.
И как любой другой ребенок, Бэкхён знает ее наизусть. Прекрасная русалка влюбилась в человека, которого спасла после кораблекрушения. Она отдала ему все, что могла, она плакала для него, и ее слезы превращались в жемчуг, она резала руки, отдавая ему свою золотую кровь. Когда он сказал, что они не могут быть вместе из-за ее хвоста, она отправилась к морской ведьме и обменяла свои роскошные золотистые волосы на пару человеческих ног.
Человек женился на русалке, но она и дальше плакала жемчугом и истекала ради него золотой кровью. До тех пор, пока не ослабла вконец – и тогда он прогнал ее прочь. Она рыдала на пляже, и волны касались пальцев ее ног. Ее отец с самого начала был против этого брака, он не вынес страданий дочери и забрал ее обратно в океан. Но он был не в силах отменить заклятие ведьмы – его дочь больше не могла там дышать.
Поэтому он сделал ее морской пеной. Легенда гласит, что ее отец изливает свой гнев на людей, обидевших его дочь, обрекая их на гибель в ужасных штормах. Но и по сей день она мягко плещет в борта кораблей, направляя их к спасению. Пираты и моряки верят, что в ясную ночь, как только лучи солнца исчезают за горизонтом, можно услышать ее дивное пение.
Ребенком Бэкхён, как и все, часто стоял на пляже и тихо ждал, пока она запоет.
Но он так ничего и не услышал, и в конце концов забыл легенду. Пять лет он плавает медиком на торговом корабле, и каждый раз во время шторма команда судачит о гневе морского короля. А капитан по утрам шутя выражает надежду, что госпожа будет к ним добра. Только и всего. Никто старше пятнадцати лет не верит в русалов.
Так что он не очень представляет, что делать, когда однажды приходит на теплый пляж и видит глаза – темные, как сам океан. Они смотрят прямо на него.
– Твою... – выдает Бэкхён, отскакивая, и мужчина быстро ныряет обратно в океан.
Бэкхёну не привиделся блеск серебристого хвоста и мерцание синих плавников. Он бежит по пляжу и видит, как хвост исчезает за огромным камнем.
– Эй, – говорит он дрожащим голосом, – я не обижу тебя.
Судя по всему, русалу так же любопытно, как и Бэкхёну, потому что он все еще здесь. Он выглядывает из-за камня, и его взгляд скользит к пистолету и мечу, пристегнутым у пояса Бэкхёна.
Бэкхён отстегивает оружие и бросает в сторону. Русал колеблется, а затем на мгновение исчезает под водой и выныривает рядом с оружием. Он подбирает его – пальцы у русала длинные, – но тут же вздрагивает и роняет обратно. Он подплывает к Бэкхёну и осматривает его снизу вверх, потом тянется и приподнимает рукав Бэкхёна. Бэкхён порезал руку, но не сильно, рана почти не болит.
– Э... Все в порядке. Мне не больно.
– Точно?
Бэкхён сражен наповал. У русала довольно приятный голос, но дело даже не в этом. Они понимают друг друга! Он осознает, что его челюсть отвисла, и закрывает рот, громко стукнув зубами. Русал хихикает и отпускает рукав.
Бэкхён пользуется возможностью осмотреть его. Это самый красивый мужчина из всех, что Бэкхён когда-либо видел, а на его корабле предостаточно симпатичных. Кажется, они примерно одинаковых размеров, и когда Бэкхён осторожно садится поближе, то понимает, что не ошибся – они сидят плечом к плечу. Но хвост русала куда длиннее, чем ноги Бэкхёна. Ну ладно, может быть, не намного длиннее. Будь у русала вместо хвоста ноги, он был бы чуть выше, чем Чанёль, их штурман.
У русала бледная кожа, которая блестит от морской воды. Он не очень широкоплечий, но, пожалуй, даст Бэкхёну фору. Он блондин, и почему-то морская вода не делает из его мокрых волос сосульки, как сейчас у Бэкхёна.
– Ты мелковат, – заключает русал, и Бэкхён понимает, что тот, выходит, точно так же изучал Бэкхёна.
– Ну извините, – раздражается Бэкхён. – Не такой уж я и низкий, ясно? – фыркает он. – Как… как тебя зовут? – у него полно других вопросов: «Ты плачешь жемчугом? Кровоточишь золотом?», только они не очень вежливые. И могут создать ложное представление, особенно если учесть, что ему не нужны ни такие слезы, ни кровь.
Русал снова посмеивается.
– Крис. А тебя?
– Бэкхён.
Крис пробует выговорить, и Бэкхён пытается удержать челюсть на месте – так он выводит гласные и согласные.
– Смешное имя, – хохочет он, и Бэкхён думает: наверное, русалочий народ всегда не прочь повеселиться. Крис смеется так, что глаза сужаются до полумесяцев и видны десны.
И это до ужаса притягательно.
– Все русалы такие, как ты? – Крис поворачивает голову, и Бэкхён уточняет: – В смысле, хороши собой?
Крис краснеет, но мотает головой, отбрасывая светлые пряди волос с глаз, и фыркает.
– Конечно, нет, просто я красивый.
С Бэкхёна станется оказаться спасенным невероятно привлекательным русалом, который прячет стеснительность под маской нарочитой самоуверенности. Когда он вернется на корабль… Он замирает. Корабль!
– Вот черт! – подскакивает Бэкхён, и от резкого движения Крис вздрагивает. – Мне нужно вернуться на мой корабль!
Крис тихо хмыкает, кивая. Он снова прыгает в воду – выходит удивительно изящно – и, склонив голову, закрывает глаза. Бэкхён без понятия, что он делает, но, судя по всему, лучше его не беспокоить. Через секунду он поднимает взгляд, улыбаясь.
– Они бросили якорь не очень далеко отсюда. По-моему, они тебя ищут.
– Ты можешь это определить? – моргает Бэкхён.
Крис хмурится.
– Не я, госпожа может определить. Я попрошу ее завести твоих друзей сюда.
– Го… госпожа? Которая из легенды? Русалка, что влюбилась в человека? – у Бэкхёна снова отвисает челюсть.
Крис хмурится.
– Да, она. А теперь замолчи, госпожа не услышит меня, если будешь шуметь.
Бэкхён размахивает руками, и, судя по выражению лица Криса, тот начинает терять терпение.
– Стой, стой. А что насчет тебя?
– Меня?
– Ага, ты… я увижу тебя снова? Ты будешь здесь поблизости?
Русал смеется.
– Ты хочешь увидеть меня еще раз? – Бэкхён кивает, и глаза Криса сужаются. – А что? Ты тоже хочешь продать мою кровь?
Бэкхён дергается.
– Я бы… я бы не стал этого делать, – произносит он тихо. – Я просто поинтересовался.
Наверное, по тону Бэкхёна Крис понимает, что тот говорит искренне, раз он вылезает на песок. Он касается Бэкхёна, и тот поднимает взгляд.
– Я знаю, – просто говорит Крис. – Я спас тебя, потому что об этом меня попросила госпожа. Будь ты плохим человеком, она поступила бы иначе, – он выдергивает чешуйку из хвоста. Она прозрачная и переливается всеми цветами радуги, когда Бэкхён вертит ее в руках. – Она чистая. Возьми ее губами и подуй. Попробуй сейчас. – Бэкхён так и делает, и воздух разрезает свист. Крис опять смеется. – Я приду, когда позовешь, только… только когда никого нет рядом, хорошо?
– Хорошо, – вторит Бэкхён и кладет чешуйку в карман рубашки. – Никогда ее не потеряю.
Крис фыркает.
– Что ж, договорились. А теперь не шуми. Доставим сюда твоих друзей.
Теперь Бэкхён знает, что как бы тихо он не дул, русал все равно услышит зов. Он остается на корабле ночью, тихо свистит, ждет – и появляется Крис, мерцая бледной кожей в лунном свете.
Бэкхён спускает шлюпку, чтобы поговорить с Крисом. Он всегда захватывает с собой что-нибудь для него – кусок пирога, припрятанный в обед, или украшение. Бэкхён замечает, что Крису особенно нравятся серьги, и часто дарит гвоздики. Крис тоже приносит ему безделушки, только его безделушки – это драгоценные камни, которые стоят огромных денег.
Поначалу Бэкхён отказывался, но Крис хмыкнул и сказал, что они не имеют ценности под водой.
– Мы этими камешками плачем. Думаешь, они чего-то стоят? Но я знаю, что вы, люди, странные.
Так что Бэкхён берет мешочки с камнями, которые Крис приносит каждый раз. Слава Богу, Чунмён – капитан – обращает внимание на количество денег только тогда, когда их начинает не хватать, поэтому никто даже не замечает, что их запасы драгоценностей не иссякают.
Бэкхён угощает его шоколадом, но Крис все равно грустный. Он держит сласть в руках, свесив хвост с борта шлюпки.
– Мой отец узнал, что мы с тобой видимся.
– Дай угадаю. Это плохо?
Крис хмыкает и скользит ближе к Бэкхёну, прислоняясь к нему.
– Да. Он не… нам, вообще-то, запрещено вступать в контакты с людьми. Особенно после того, что случилось с госпожой.
– Я не причиню тебе вреда.
– Я знаю. Госпожа знает! Но не мой отец. Я убью Тао за то, что он ему сказал. Это точно сделал Тао.
– Тао?
– Мой младший брат. И, наверное, мой телохранитель. – Крис снова хмыкает и плещет хвостом по воде. – Я немного, кхм, неуклюж. Поэтому отец велел ему приглядывать за мной, но он относится к своим обязанностям слишком серьезно. Точно знаю, что и старшим братьям, Луханю с Сюмином, он рассказал. Но они бы не доложили отцу, это точно Тао.
Бэкхён улыбается и тянет руку, чтобы провести по светлым волосам Криса. Когда он сделал это впервые – голова русала была у него на коленях, – он поразился, какие мягкие у него волосы.
– Но, может быть, он правда волнуется о тебе.
Крис фыркает, но не спорит. Он сползает пониже, и теперь его голова покоится на бедрах Бэкхёна.
– Значит, ты больше не сможешь ко мне приходить?
Крис закатывает глаза.
– Я приду. Но если я задержусь, ты будешь знать причину, – он разворачивает плитку шоколада и вгрызается в нее, еле слышно напевая. Его хвост лениво свисает с невысокого борта лодки, и Бэкхён гладит Криса по волосам. Он внезапно наклоняется, чтобы соединиться с ним губами, но Крис не отстраняется – только улыбается, прежде чем поцеловать в ответ.
Они оба улыбаются до ушей, отстраняясь друг от друга. Бэкхён наклоняется назад, и лодка чуть покачивается.
– Расскажи мне о своих братьях.
У Криса пять братьев: Сюмин, Лухань, Лэй, Чен и Тао. Бэкхён шутливо замечает, что их отец не теряет времени зря, но Крис пожимает плечами:
– Ну, у нас вообще-то не одна мать.
– Что? Это… нормально?
Крис пожимает плечами.
– Это не ненормально. Во всяком случае, для королей.
– Подожди. Королей? Ты… ты принц?!
Крис на миг перестает жевать шоколад.
– Я не говорил? Ну, не важно. Наследный принц – Сюмин, и он вполне справляется. Хоть ему это и не очень интересно. – Крис морщит нос. – Сюмин хочет, чтобы после смерти отца королем стал я, но мне тоже неинтересно. Да и никому из нас. Отец из-за этого с ума сходит.
Бэкхён перекладывает из мешочка в шкаф разноцветные драгоценные камни. Крис сказал ему, что не все русалы плачут жемчугом: Сюмин плачет рубинами, Лухань – сапфирами, Лэй – изумрудами, Чен – опалами, а Тао – аметистами.
– О, у нас полно аметистов, – сказал тогда Крис, закатывая глаза. – Тао такая плакса.
Он не сказал Бэкхёну, чем плачет он сам, и Бэкхён не вникал. Он вздыхает и оборачивается, пряча мешочек в карман.
За ним стоит Чунмён, и Бэкхён от удивления спотыкается и падает назад, на шкаф.
– Так вот почему у нас не заканчиваются деньги.
Бэкхён открывает рот, чтобы оправдаться, но Чунмён качает головой, прежде чем он успевает сказать хоть слово.
– Я видел тебя с русалкой.
«Русалом», – думает Бэкхён, но не поправляет его, а вместо этого выпаливает:
– Ты же не скажешь остальным, да?
Чунмён долго и пристально глядит на него.
– Не скажу. Но они не сделают ничего плохого твоей русалке, даже если узнают.
«Русалу», – снова думает Бэкхён, и в этот раз слово почти слетает с его языка.
– Я просто… просто думаю, что чем меньше народу знает – тем лучше.
В следующий раз Бэкхён зовет Криса через две недели, и рассказывает ему, что капитан в курсе.
– Мне надо было быть осторожней, – кается Бэкхён. – Мне так жаль.
Крис медленно кивает, будто размышляя о чем-то.
– Все хорошо, – в этот раз он в воде, а не в шлюпке, как обычно. – Мне уже пора. Тао… – Крис хмуро глядит в воду. – Тао поблизости. Но ты позови меня на следующей неделе, я от него оторвусь. Он плавает быстрее, но я лучше знаю течения. – Крис улыбается Бэкхёну, и его глаза превращаются в щелочки. Бэкхён никогда еще не видел такой яркой улыбки. – Не волнуйся насчет капитана. Если ты ему доверяешь, то могу довериться и я. А, вот, держи.
Крис протягивает мешочек с камнями.
– Я заставил Луханя вдоволь порыдать, рассказывая грустные истории, так что здесь куча сапфиров. И аметисты, как всегда. Потому что Тао... – Крис закатывает глаза. – Ты говорил, что сапфиры стоят дороже, да? Я пытался заставить плакать Сюмина и Лэя, но Сюмин на меня рассердился.
Бэкхён смеется.
– Не заставляй братьев плакать из-за этого, Крис. И даже не обязательно приносить мне.
Крис мило улыбается.
– Но они тебе не помешают, верно? – он выжидающе смотрит на Бэкхёна, и тот кивает, широко улыбаясь. Ухватившись за борт, Крис приподнимается и чмокает Бэкхёна в губы. Бэкхён заливается краской, Крис хихикает и исчезает в высоких волнах.
Бэкхён фыркает. Он только собирается забраться наверх, как шлюпка плюхается обратно в воду. Бэкхён вопит и падает назад. Только он хочет выругаться на лопнувшие канаты, как видит темные глаза, глядящие на него.
– Твою мать, – выдыхает он, отшатываясь.
Еще секунда, и он понимает, что это русал. В отличие от Криса, довольно смуглый. Крис – блондин со светло-карими глазами, а волосы и глаза этого русала темнее ночи.
– Ты, – говорит он, тыча в Бэкхёна пальцем. – Держись от него подальше.
– О. Ты, должно быть, Тао, – говорит Бэкхён, и по тому, как сужаются черные глаза, он понимает, что угадал. – Уверен, Крис будет счастлив узнать, что ты пришел сказать это.
Тао бросается вперед и толкает Бэкхёна в грудь. Бэкхён краем глаза замечает его хвост – такой же блестящий и черный, как и волосы.
– Пусть уж лучше будет злым на меня и живым, чем счастливым и морской пеной.
Бэкхён хмурится.
– С чего ему превращаться в морскую пену? Мне неинтересны его кровь и слезы.
Взгляд Тао суровеет, но он не успевает ничего ответить. Золотая и жемчужная вспышка – и его утягивают под воду. Крис вернулся, он кипит от ярости, и Бэкхён понимает: эта вспышка – его хвост.
– Ай! – кричит Тао, появляясь на поверхности. – Гэ, какого черта?!
Крис злится. Они начинают спорить на непонятном языке, а Бэкхён остолбенело смотрит на орущих друг на друга братьев. Крис снова подныривает под Тао, но после недолгой потасовки Тао берет брата в захват. Крис шипит непонятные ругательства и отбрасывает руки Тао.
– Уходи прочь, – рычит он уже на человеческом языке, с силой толкая брата. Тот не двигается. – Можешь сказать отцу, что я здесь, мне все равно!
– Гэ, – зовет Тао умоляюще. Он смотрит на Бэкхёна, и его губы сжимаются в тонкую полоску. Он тоже начинает говорить на человеческом языке: – Это всего лишь человек. У тебя в каждом море полно ухажеров.
Он хватает Криса за запястье.
Бэкхён не очень удивлен – Крис хорош собой, понятно, что у него есть ухажеры, – но все равно вздрагивает, ощущая укол ревности. Крис бросается в шлюпку за Бэкхёном, и у Тао падает челюсть.
– Гэ! – его лицо мрачнеет. – Я расскажу Сюмину.
Бэкхён чувствует, как дергается позади Крис.
– Давай, – отвечает Крис, сворачивая хвост. – Заодно захвати с собой Луханя, Лэя и Чена.
– Так, постойте! – восклицает Бэкхён, вскидывая руки вверх. К его огромному удивлению, оба русала подчиняются и замолкают. – Я чго-то не понимаю. Я не собираюсь никому говорить про Криса. Мне неинтересно золото, которым он кровоточит, и драгоценности, которыми он плачет.
– Проблема в том, – выпаливает Тао, – что он может разговаривать с госпожой.
Бэкхён хмурится, качаясь на пятках.
– Эм... а ты не можешь?
Тао возмущенно сопит.
– Нет. И никто из русалов не может, только Крис. Он с этим родился, и, сколько я себя помню, отец боялся, что Крис разделит ее судьбу. И вот! Он уже на полпути к этому. И, – продолжает Тао, не давая Бэкхёну и Крису вставить ни слова, – мне ни капли не легче оттого, что госпожа одобряет этого человека. Скорее наоборот. Вы же понимаете, что человек, которому госпожа доверяла, предал ее? И не важно, что ты другой человек, – Тао тычет в Бэкхёна пальцем. – Что, если вас видели? Ты забыл, что сказала морская ведьма?
По виду Криса не скажешь, что на него эта речь произвела хоть какое-то впечатление.
Бэкхён спрашивает:
– Что она сказала?
– Она сказала, – пылко говорит Тао, – что Крису грозит судьба госпожи, прежде чем ему исполнится двадцать один.
Бэкхён замирает, чувствуя, как сердце ухает вниз.
– Что?
– Не… не вырывай из контекста, – шипит Крис. – Ни одно предсказание морской ведьмы не сбылось. Она сказала это только потому, что всегда меня ненавидела.
– Кто это? – спрашивает Бэкхён, и его сердце громко стучит. – Морская ведьма? Та самая, из легенды?
Крис только машет рукой.
– Нет. Та мертва уже тысячи лет. Во всяком случае, эта морская ведьма утверждает, что является ее наследницей, но в ней нет ни капли магии. Она не может сотворить ни одного заклинания. И ее предсказания не сбываются. Я ей никогда не нравился, потому что могу разговаривать с госпожой, а она пыталась делать вид, что может, но я каждый раз выводил ее на чистую воду.
– Когда тебе исполнится двадцать один?
Крис хмыкает и бьет хвостом по воде, брызгая на Тао. Тот недовольно смотрит.
– Через шесть человеческих месяцев.
– Тогда, может быть, лучше, если ты будешь далеко от меня эти шесть месяцев? – предлагает Бэкхён. Тао оживляется, а у Криса распахиваются глаза. Бэкхён берет Криса за руки. Его ладони больше, но Бэкхён все равно умудряется накрыть их своими. – Слушай, я… я знаю, что это глупо, но все-таки. Давай будем осторожными. Как только тебе исполнится двадцать один, предсказание точно потеряет силу, и ты сможешь увидеться со мной, ведь так?
– Но разлука на шесть месяцев… – шепчет Крис. – Ты на это согласен?
Бэкхён наклоняется и целует Криса в нос. Тао за спиной изображает рвоту, но Бэкхён не обращает внимания.
– Крис, я просто… Я хочу, чтобы ты был жив. После этих шести месяцев ты сможешь приходить и снова видеться со мной. Каждый день. И у тебя не будет этого маленького шпиона.
– Эй! – Тао бьет по воде хвостом, обдавая их брызгами. Крис отвечает убийственным взглядом, и брат сразу сникает. Бэкхёну интересно, что у них за отношения, ведь Крис выглядит слабее физически. Его хвост длиннее, но сам он более худой и бледный, не говоря уж о том, что мускулов у Криса нет, тогда как Тао с виду неплохо сложен. Но Крис может подчинить Тао одним взглядом.
Крис поворачивается к Бэкхёну.
– Если я тебя шесть месяцев не увижу, как мне передавать тебе драгоценности?
Бэкхён переводит взгляд на Тао, и тот поднимает руки вверх.
– Ладно, ладно! Гэ, я буду твоим почтальоном и буду передавать ваши глупые подарки туда и обратно. Каждые две недели.
Тао наклоняется вперед, и не успевает Бэкхён шевельнуться, как Тао вытаскивает серебристую чешуйку из его внутреннего кармана, ломает пополам и выбрасывает в море. Вместо нее он протягивает Бэкхёну угольно-черную чешуйку.
– Каждые две недели я буду приплывать к твоему глупому кораблю и отдавать подарки гэ. Если понадоблюсь раньше – подуй, и я появлюсь.
В этот день начинается дождь.
Две недели спустя (дождь идет все это время), Тао выполняет обещание. Он протягивает Бэкхёну мешочек и роняет на ладонь.
– Это все слезы Криса. Он почти не переставая рыдает, и Лухань сходит с ума. Он ненавидит, когда Крис плачет.
Взамен Бэкхён дает ему коробку с печеньем.
– Это тебе. Не думаю, что они переживут воду, так что ешь сейчас.
Тао хмурится, глядя на коробку.
– Твой яд на мне не сработает.
– Оно не отравлено. Крису печенье нравилось, думаю, понравится и тебе. А это Крису, – Бэкхён протягивает Тао другую сумку, но Тао чересчур увлечен печеньем в форме сердечек, поэтому откладывает ее на борт шлюпки. Бэкхён заглядывает в мешочек. Он никогда не спрашивал Криса, чем тот плачет, и поэтому с интересом вытряхивает из мешочка содержимое.
В его ладонь сыплются бриллианты.
У Бэкхёна отваливается челюсть.
– Твою же… Крис плачет бриллиантами?!
Тао поднимает взгляд и отвечает с набитым ртом:
– Ага, вы, люди, называете их так. Слушай, у тебя есть еще это самое печенье?
Тао появляется в течение трех месяцев, каждый раз поедая печенье, и, довольный, отдает мешочки с бриллиантами. У Бэкхёна болит сердце, когда он думает о том, что это слезы Криса, о том, как же тот расстроен, раз не прекращая плачет все эти месяцы. А еще не прекращается дождь, и Бэкхёну кажется, что между слезами Криса и бесконечным ливнем есть какая-то связь.
На вторую неделю четвертого месяца вместо Тао появляется незнакомый русал. Бэкхён пялится на него, думая про себя, что тот выглядит, как ребенок. Его золотистый хвост гораздо короче, чем у Криса и Тао, а рыжеватые волосы придают ему еще более юный вид.
– Меня зовут Сюмин. Я так понимаю, ты – причина слез моего братишки.
– Ты старший брат?! – у Бэкхёна отваливается челюсть. Он бы скорее предположил, что Сюмин самый младший. Хотя нет, самый младший же Тао. Ну, тогда просто младший.
Сюмин ни капли не обижается и протягивает Бэкхёну знакомый мешочек. Бэкхён открывает его и при виде бриллиантов меняется в лице.
– Ты расстроен, – Сюмин удивленно поднял бровь. – Мало? Бриллианты – самые ценные камни у людей, разве нет?
– Что? Нет, ты неправильно понял, – Бэкхён опускает мешочек и трет грудь, пытаясь приглушить боль. – Я бы предпочел вообще не получать бриллиантов и знать, что он не плачет.
Сюмин смягчается.
– Вот как, – он проводит рукой по воде. – Знаешь, предсказание услышал именно я. Рядом не было ни души. И хотя я мог отбросить ее слова, как пустую болтовню… – он хмурится и замолкает, затем стучит пальцами по воде, и она рябит под ними. – Это выглядело совсем по-другому: как будто она была в трансе… будто не могла управлять тем, что говорит. Она не помнит об этом. Рассказал все отцу именно я, и никто другой. Я решил, что смогу защитить Криса, особенно если он не будет об этом знать. Если будет думать, что ведьма, как всегда, несла полную чушь. Знаешь, все эти предсказания, которые исполняются сами по себе…
У Бэкхёна стынет кровь в жилах.
– Ты думаешь, оно истинное?
Сюмин бросает на него взгляд.
– Я молюсь, чтобы это было не так, но похоже, сбылась уже половина, – Сюмин мотает головой в сторону Бэкхёна. – Он уже влюбился в человека, хотя… Ты не похож на того, кто может продать Криса за его кровь и слезы. Но от этого я беспокоюсь еще больше, – вздыхает Сюмин, снова проводя пальцами по воде. – Не надо пены, – говорит он, больше себе под нос. Он впивается пальцами в воду, и внезапно все волны стихают.
Лодка перестает качаться, и Бэкхён застывает в изумлении.
– Что за…
Сюмин поднимает руку, и дождь мгновенно стихает, но только рядом с ними.
– Что за… как ты это сделал?!
Сюмин улыбается уголком рта.
– Я первый в линии престолонаследования. Еще не совсем овладел этим искусством, но в процессе. Я хочу, чтобы мы поговорили без морской пены вокруг. Она есть даже у самых маленьких волн.
– Госпожа?
Сюмин согласно мычит и вновь опускает пальцы в воду. Она чуть колеблется, и Бэкхён думает, что опять появились волны – но это кит.
И это не шутки. Вверх плавно поднимается кит – так медленно, что ряби нет совсем, но он огромен. Сюмин взбирается на кита, пока его спина невысоко над водой.
– Так зовет ее Крис – и все вокруг. Госпожа. Но отец и я… – он треплет кита по спине, на секунду отвлекшись. – Может, я пристрастен, потому что речь идет о жизни моего младшего брата. Но я пришел к выводу, что госпожа может оказаться не таким дружелюбным существом, как думает Крис.
Когда я услышал предсказание ведьмы, в воде бурлила морская пена, а обычно ее там не бывает. Еще Крис сказал, что госпожа привела его к тебе. Сейчас я понимаю, что ты не плохой… Но все равно человек. Открываться людям очень опасно для любого русала. Крис никогда особенно не интересовался происходящим над водой – до того, как встретил тебя.
Бэкхён хмурится, и на минуту они замолкают. У Бэкхёна до сих пор не укладывается в голове, что Сюмин сидит на гигантском ките – а еще может останавливать волны и прекращать дождь.
– Ты думаешь, что госпожа – или морская пена, неважно – сделала это специально?
Сюмин не медлит с ответом.
– Да. Я думаю, что она жаждет мести. Она желает такой же судьбы кому-нибудь. Не знаю, почему она выбрала Криса, но все идет к тому, что она добьется чего хочет. И Крису скоро исполнится двадцать один. Он понимает, что все мы беспокоимся о нем, но я надеюсь… что все, что происходит, не спланировано морской пеной от начала и до конца. – Сюмин вздыхает, и кит издает жалобный свист.
Она оба долго сидят в тишине, и тут Бэкхён поднимает взгляд на дождь, что льется вокруг.
– Это тоже Крис?
Сюмин смеется, но смех выходит горький.
– Да.
– Странно, – Чанёль глядит на карту. – Мы плывем не в том направлении.
Чунмён поднимает бровь:
– Что?
– С течениями что-то странное. Они не такие, какими должны быть, – Чанёль хмурится, и Бэкхён тянет шею посмотреть, где штурман ведет пальцем. – Смотрите, согласно моей карте течение должно быть юго-западным. Но оно восточное. И я точно знаю, что не могу ошибаться. Мы были здесь два месяца назад, и тогда течение было именно таким.
– Может, это дождь так влияет на течения, – жалуется Чонин, открывая ногой дверь. Они с Сехуном вваливаются и разбрызгивают воду, как мокрые собаки, а потом оставляют промокшие плащи на быстро растущей груде грязной одежды. Бэкхён силится вспомнить, чья очередь заниматься стиркой. – Проблемы в машинном отделении точно из-за дождя.
Кёнсу протягивает им блюда с едой.
– Дождь и вправду может изменить течения?
Чанёль фыркает.
– Нет. Но, опять же, раньше никогда не лило четыре месяца подряд.
Бэкхён трет грудь, закусывая губу, и откидывается назад. Он отдавал бриллианты Чунмёну прямо в руки, так что они не свалены в кучу поверх остальных припасов. Но почему так сильно идет дождь, Бэкхён ему не говорил.
Он нащупывает пальцами черную чешуйку в кармане. Сюмин дал ему свою золотистую, на всякий случай, но вряд ли Тао или Сюмин обрадуются, если он позовет их, чтобы попросить Криса больше не плакать. Особенно учитывая, что он – причина этих слез, и сделать они ничего не могут.
И вообще, как долго можно плакать? Наверное, у людей и русалов это происходит по-разному, но не настолько же. Бэкхён вздыхает и только открывает рот, чтобы сказать о дожде, как корабль дергается.
Выругавшись, Сехун подпрыгивает.
– Черт возьми, что это? Мы врезались в скалу или что?
– Мы на якоре, – качает головой Чунмён. – Может, кто-то врезался в нас. Пойдем, – он спешит выйти первым, даже не вспомнив о плаще.
«Или что» оказывается другим кораблем. Под черными парусами. Чунмён матерится, а Бэкхён хватается за пистолет. У них маленькая команда, и любое столкновение с пиратами опасно.
Другой корабль огромен. По прикидкам Бэкхёна, его экипаж состоит как минимум из пятидесяти человек, может быть, даже больше – так он думает, пока не видит флот.
– О Боже мой. Что… как это могло случиться?!
– Капитан, – шипит Чонин. – Я не знаю, что случилось, но наш якорь не спущен. Он… э-э-э… покрыт морской пеной – и поднят.
Морская пена. У Бэкхёна замирает сердце, и он касается чешуек. Как могут помочь Сюмин и Тао? Сюмин мог бы нанести определенный урон, используя своих китов, но Бэкхён не знает, все ли русалы могут ими управлять или только Сюмин, как наследный принц. И он не может рисковать их жизнями, только чтобы это узнать.
Чунмён выглядит спокойным, даже когда пираты заполняют палубу. Бэкхён чувствует, что от них воняет, но Чунмён не позволяет себе отвлекаться.
– Привет.
Пираты взрываются смехом.
– Привет, – говорит один из них. – Ах ты, свиненыш. Собрал команду сосунков и думал, что будет весело напороться на пиратское собрание?
– У нас и в намерениях этого не было, – тихо отвечает Чунмён. – Наш якорь подняли без нашего ведома. Мы даже не знаем, где мы. Мы – маленькое торговое судно, и у нас с собой не так уж много припасов. Но, пожалуйста, берите все, что хотите. Я прошу вас об одном – не причинять вреда команде.
Судя по виду пиратов, они поражены спокойствием Чунмёна. Его непросто выбить из колеи, и он не раз вытаскивал команду из передряг. Бэкхён думает обо всех драгоценностях в инвентаре, и одна мысль о грязных руках пиратов на бриллиантах Криса заставляет его кровь вскипеть. Но он молчит.
Один из пиратов – видимо, один из капитанов пиратского собрания – начинает гоготать.
– Думаешь, вам есть что нам предложить? Даже не знаю. Этот дождь чертовски действует всем на нервы, думаю, нам не помешает выпустить пар, перестреляв вас всех и пустив корабль ко дну.
Как будто в подтверждение своих слов, он прицеливается, и прежде, чем кто-то успевает среагировать, Сехун со стоном валится на землю.
– Сехун! – Кёнсу бросается за младшим членом их команды и сжимает его раненое бедро. Глаза Чунмёна мрачнеют, и Чонин щелкает предохранителем на своем пистолете. Но их шестеро против сотен или даже тысяч – Бэкхён не видит конца пиратским кораблям.
И тут раздаются вопли и чей-то пронзительный визг. Капитан пиратов, который целился Чунмёну в голову, дернувшись, оборачивается назад. Снова раздается визг, и Бэкхён видит его причину. Небольшое стадо китов-убийц прыгает огромной дугой на борта кораблей – и либо крошатся корпуса, либо корабль просто тонет.
– Какого хрена?! – пират не успевает обернуться, как киты-убийцы оказываются повсюду, валят корабли один за другим. Вокруг шум и гам, звуки выстрелов, и Бэкхён смотрит на это в изумлении.
Еще он понимает, что перестал лить дождь.
Он бежит к борту, не обращая внимания на удивленный вопль Чунмёна. Серебряная вспышка – и Бэкхён тщательно вытягивает шею, пытаясь разглядеть получше. В лицо попадает что-то мокрое, он вытирается. В его руке – серебристо-голубая чешуйка.
– Крис, – шепчет он, – что ты здесь делаешь?
– Спасает твою задницу! – кричит знакомый голос, Бэкхён моргает и видит Тао верхом на акуле. К этому времени Чанёль с Чонином тоже добрались до борта, и при виде русалов у них дружно отваливаются челюсти.
Слышится громкий вопль кита – грустный и знакомый, и корабли начинают просто… тонуть. Сюмин появляется возле Тао, поглаживая спину большого горбатого кита. Он бросает взгляд на Бэкхёна и легонько ему кивает, улыбаясь перед тем, как нырнуть обратно в океан.
– Хочу печенья! – кричит Бэкхёну Тао, и Бэкхён ничего не может поделать. Он начинает хохотать.
– Капитан, – ошеломленно выдыхает Чанёль, – наш медик дружит с русалами.
Тао, Сюмин и Крис сидят на палубе. Странно видеть их при свете дня: их хвосты блестят от ярких солнечных лучей. Крис рядом с Бэкхёном, лениво мотает хвостом, пока Бэкхён латает Сехуна.
– Я скучал по тебе, – улыбается Крис, и эта улыбка сияет ярче солнца.
Бэкхён закрепляет и затягивает повязку, а потом гладит Криса по щеке.
– Я знаю. Я получал бриллианты.
Крис широко улыбается и наклоняется к нему, обнимая длинными руками за талию и утыкаясь Бэкхёну лицом в живот. Бэкхён разминает Крису плечи и не может согнать с губ счастливую улыбку.
Сюмин лениво развалился на борту корабля, и его золотой хвост еще краше на солнце. Черный хвост Тао, наоборот, выглядит еще чернее – насколько это вообще возможно, а Кёнсу сидит рядом, скармливая ему печенье.
– Русалы, – бормочет Чанёль. – Ты дружишь с русалами. Которые должны быть сказкой. Которые спасли наши задницы. Которые могут управлять китами, касатками и акулами.
– Не управлять, – мягко поправляет Сюмин, наблюдая за тем, как Тао за обе щеки уплетает печенье. – Мы всего лишь попросили их помочь. Тао, если ты доел печенье, нам пора. Крису здесь быть вообще не положено.
Бэкхён чувствует, как Крис стискивает его талию. Он прижимается к Бэкхёну, но Сюмин смотрит строго.
– Крис, – уговаривает Бэкхён, хотя сам еще крепче сжимает его плечо. – Еще два месяца – и все.
Солнце закрывают облака. Тао отрывает от печенья взгляд, глядит вверх и ноет:
– Гэ, только не снова! Хватит уже дождя!
– Так этот дождь из-за тебя? – поражается Чонин. – Ты бы мог перестать? Пожалуйста! Мы с Сехуном целыми днями торчим в машинном отделении, заделываем течи каждый день. А сейчас у Сехуна в ноге дыра, и мне придется делать все одному.
– Ну спасибо, – ворчит Сехун. – Очень мило с твоей стороны.
Чонин не обращает на него внимания.
– Не плачь, пожалуйста. Ты же не хочешь, чтобы Бэкхён страдал под этим дождем, верно?
Крис сильнее обнимает Бэкхёна, не поворачивая головы. Бэкхён чувствует, как ему на живот падает камешек, а дождь усиливается, но тут Сюмин машет рукой, и ливень вокруг них исчезает. Кёнсу раскрывает рот от изумления, и Чунмён тоже очень впечатлен.
Дождь продолжается всего несколько минут, затем Крис садится, потирая глаза.
– Хорошо, – говорит он с решительным видом. – Еще чуть-чуть.
Бэкхён наклоняется к нему, улыбается и чмокает в губы.
– Еще чуть-чуть.
У него на коленях горка бриллиантов, и у Чанёля вытягивается лицо.
– Значит, только ты можешь вызывать дождь?
Крис смущенно улыбается, и солнце греет своими лучами.
– Ага. Думаю, это как-то связано с госпожой.
Госпожа. Бэкхён внезапно вспоминает про их покрытый пеной якорь. Он сжимает плечо Криса и смотрит на Сюмина. Их глаза встречаются, и Сюмин кивает.
– Пойдем, Тао, отведем Криса обратно, – он поднимается. – И Бэкхён, Крис. Не думайте, что я не заметил ту чешуйку. Мне придется ее забрать.
Крис хмурится, надувает губы и бормочет под нос что-то неразборчивое. Наверное, ругательства. Сюмин улыбается и протягивает руку. Бэкхён со вздохом отдает чешуйку. Крис фыркает и ныряет в воду, Тао поспешно следует за ним, проглатывая последнее печенье. Сюмин смотрит им вслед.
– Ты хотел мне что-то сказать?
– Да. Мы стояли на якоре очень далеко отсюда. Но якорь был поднят, и мы очутились здесь. Он был весь покрыт морской пеной. – Сюмин суровеет на глазах. – Течения тоже какие-то не такие.
– Я заметил течения, – отвечает Сюмин с непроницаемым выражением лица. – Но пена на вашем якоре… видимо, она наглеет. Она хотела заманить вас в ловушку и заставить его появиться на поверхности. – Он хмурится и трет чешуйку в ладони. – Такое чувство, будто мы все больше и больше играем ей на руку.
Наконец Сюмин протягивает серебристо-голубую чешуйку Криса Бэкхёну. – Пусть будет у тебя. Сейчас я уже не знаю, как лучше поступить, но знаю – у тебя она будет в безопасности.
– Ты вообще собирался рассказать нам, что дружишь с русалами? – удивленно спрашивает Сехун.
– И то, что ты встречаешься с одним из них? – добавляет Чанёль. – И то, что ты для них так важен, что они призывают китов, касаток и акул, чтобы топить сотни пиратских кораблей? И как насчет того, что тебя заманили в ловушку? А эти чешуйки?
Бэкхён нащупывает чешуйки в кармане.
– Они для того, чтобы звать их, – он выкладывает золотую чешуйку Сюмина, серебристо-голубую Криса и черную Тао. Они все примерно одного размера. Бэкхён берет чешуйку Криса и трет пальцами. С тех пор, как Сюмин сказал об игре на руку морской пене, он не может избавиться от тянущей боли в желудке. Никогда раньше он не чувствовал себя таким беспомощным.
Чунмён берет золотистую чешуйку.
– Не знал, что ты знаком с несколькими русалами.
У Чонина округляются глаза:
– Капитан, ты знал, что он с ними дружит?!
– Я видел его с одним. Хотя я думал, что это русалка. Почему ты меня не поправил?
– Я не хотел… он должен был оставаться тайной, – вздыхает Бэкхён. Я не хотел, чтобы открылось больше, чем нужно. Слушайте, они пришли помочь нам. Парни, вы должны хранить это в секрете.
Кёнсу фыркает и берет в руки черную чешуйку.
– Ты можешь нам доверять. Конечно, мы сохраним все в тайне, – он хмуро смотрит на чешуйку. – Как ты думаешь, он захочет еще печенья в следующий раз?
Следующая неделя проходит спокойно. Чанёль шутит, что им больше никогда не придется волноваться о деньгах, и это единственное упоминание русалов. Потерпеть полтора месяца, думает Бэкхён. Шесть недель, и он сможет видеть Криса так часто, как захочет.
Дни становятся все пасмурнее, и Чонин часто посматривает на небо, будто ожидая, что вот-вот хлынет ливень, но этого не происходит. А еще через неделю появляется Тао.
– Ни одной слезинки Криса. Но я наплакал целую кучу, специально для вас, – он протягивает мешочек, который крупнее, чем обычно, и показывает Бэкхёну аметисты. Еще там видны рубины, сапфиры и изумруды. Кёнсу кормит Тао печеньем, и тот устраивается на палубе поудобней. Его черный хвост мерцает при свете луны, пока он уплетает сладости.
– Как Крис? – спрашивает Бэкхён, немного опасаясь ответа. – С ним… все хорошо?
Тао медленно пережевывает последнюю порцию.
– Ага. Он держится морского дна. В смысле, если рядом нет меня, есть Лухань, и он с этим смирился. Он точно не рад, – Тао с намеком смотрит на небо, усеянное тучами, которые видны даже ночью, – но уже не ревет из-за этого, как раньше, вот.
Бэкхён вспоминает слова Криса о том, как легко довести Тао до слез, и думает, есть ли у него право так говорить. Но оставляет эти мысли при себе.
– Всего один месяц, – вместо этого произносит он.
– Ага, – кивает Тао. Он замирает, а потом хватает с блюда Кёнсу еще одно печенье. – И тогда я смогу засунуть слова глупой ведьмы обратно ей в глотку.
– Осталось два дня, – говорит Бэкхён себе. – Сегодня и завтра. – Он улыбается, глядя на календарь. Ведьма все же ошибалась. Тао появился несколько дней назад, оставил еще один мешочек с камнями, съел миску печенья и рассказал, как дела у Криса. Он уверен, что Сюмин и остальные не спускают с Криса глаз – уже неделю. На небе облака, но дождя нет, так что Бэкхён встает с легким сердцем.
– Твою мать, что, блядь, это было? – ругается Сехун, чуть не падая на пол. Его нога почти зажила, но он все еще прихрамывает и не может бегать.
Бэкхён смотрит, как гром второй раз сотрясает небо.
– Дождя нет, – шепчет он, и его сердце ухает вниз. Все идет, как должно, правда же?
– Такие дела, – выдает Чанёль, спускаясь с наблюдательного пункта. – Ребята, клянусь, с головой у меня все нормально, но на море ни одной волны.
У Бэкхёна стынет кровь в жилах, он бежит к борту. Сюмин уже показался из воды. Кит, на котором он приплыл, высаживает его на корабль.
– Крис, – Сюмин хватает Бэкхёна за руку. – Где он? Он здесь?
– Нет, – шепчет Бэкхён, чувствуя, как кровь отливает от лица. – О чем ты? Вы должны были наблюдать за ним и охранять!
– Мы так и делали – все пятеро, – отвечает Сюмин еле слышно. Он испуган. На борт забираются еще четыре русала, троих из них Бэкхён видит впервые. – Мы все… он просто говорил. Он был так счастлив, что… что сможет увидеть тебя завтра.
Один из русалов подает голос:
– Сюмин. Если он не здесь, тогда…
– Я не… – в панике начинает Сюмин.
Их прерывает оглушительный раскат грома, и небо разверзается ливнем. Бэкхён почти ничего не слышит из-за громкого стука капель. Он видит, как Сюмин поднимает руку. Дождь делается чуть тише, но не прекращается.
– Пойдем внутрь! – кричит Чунмён, прикрывая лицо от потоков воды. – Мы не сможем здесь поговорить.
Бэкхён обнаруживает себя сидящим за столом с пятью русалами. Сехун с Чонином молчат, но глаза у них широко раскрыты, Чанёль выглядит так, будто хочет что-то сказать, Кёнсу принес блюдо с печеньем – никто к нему не притрагивается, – а Чунмён смотрит решительно. Бэкхён ничего не понимает.
– А ведь все почти закончилось, – наконец шепчет Тао. – Всего-то день оставался.
– Не говори этого, – произносит один из русалов. – Не смей!
Бэкхён игнорирует дрожь в руках.
– Я не понимаю. Что произошло? Если он с вами говорил, то как мог исчезнуть?
– Там была морская пена, – отвечает Сюмин, опуская голову и пряча лицо в ладонях. – Он просто пропал, – он поднимает взгляд, как будто внезапно вспоминая что-то. – Это Лэй, – он указывает на черноволосого русала с синим хвостом. Лэй грустно улыбается. – Лухань, – русал с темно-бордовыми волосами и розовым хвостом. – Чен, – у него волосы цвета шоколада и темно-зеленый хвост.
Лухань стучит кулаками по столу.
– Этот дождь – должно быть, Крис. Это неестественно.
– Скорее всего, ему больно, – добавляет Чен, закрывая глаза. – Это же не слезы, верно? Поэтому у тебя не выходит прекратить дождь, ведь так?
Сердце у Бэкхёна уходит в пятки.
– Что ты имеешь в виду?
Чен зарывается лицом в ладони.
– Дождь идет не только тогда, когда он плачет, но и когда истекает кровью. Последний раз, когда я видел такой дождь, Крису чуть не оторвала руку акула-молот.
В комнате повисает напряженная тишина, которую нарушает Сехун:
– Может, его… забрали люди?
Лухань кивает.
– Сюмин так и подумал. Мы не нашли его в море, и, поверь мне, мы задействовали всех морских чудищ, каких только могли. Поэтому нам нужна ваша помощь. Будь он где-то в море, мы бы справились. Но на суше мы бессильны.
– Мы заплатим вам, сколько захотите, – добавляет Лэй. – Наши слезы на земле ценятся, верно? А когда мы вернем Криса, сможем дать вам и немного его слез.
– Даже не заикайтесь об этом, – говорит Чунмён, поднимаясь. – Мы говорим о парне Бэкхёна. Это дело касается и нас тоже. Направляемся к берегу – мне нужно поговорить с родителями. Чанёль?
Чанёль собирается идти, но, вспомнив что-то, задерживается и смотрит на Сюмина.
– Да, ты. Можешь сделать что-то с этим дождем? Как тогда.
– Прости, – хмурится Сюмин. – Он, должно быть, – он замолкает, прижимая руку к груди и опуская голову, а потом продолжает: – Он, должно быть, сильно ранен. Но возьми меня с собой. Я могу усилить волны в нужном направлении.
Когда они трое отправляются обратно в ливень, Чен поднимает взгляд.
– Родители?
Чонин пожимает плечами.
– Родители Чунмёна ужасно богатые. Он решил пойти своей дорогой, в основном потому, что у них довольно темные связи. Но если на черном рынке появился русал, они будут в курсе.
– Ладно, парни, вам пора уходить, – Сехун, хромая, направляется в столовую. – Мы приближаемся к суше, и если вы останетесь, велик шанс, что и вас поймают.
– Точно, – бормочет Лухань, потирая висок. Он выдергивает сразу шесть чешуек и протягивает их Сехуну: – Пожалуйста, возьмите все по одной. И зовите нас, когда… если что случится. Если будет хоть что-то.
Сехун берет чешуйки, и Чен с Лэем тоже дают свои. Лэй хватает Сехуна за руку, в нее падают крупные капли изумрудов.
– Пожалуйста, – шепчет Лэй, его голос дрожит, а по щекам катятся изумруды. – Пожалуйста, найдите его. Тао, дай им свои чешуйки.
– Нет, – твердо отвечает Тао, – я остаюсь здесь.
– Что? – шипит Чен. – Нет, Тао. Это слишком опасно. А если тебя поймают? Нам придется искать сразу двух русалов.
– Я остаюсь! Я должен... должен был следить за гэ. Я должен был быть там и защитить его, – Тао зажмуривается, и на его колени падают аметисты.
Лухань ерзает на стуле и придвигается ближе.
– Тао, твоей вины тут нет. Мы не смогли остановить проклятие. Не упрямься, пошли. Нам нужно еще раз обыскать морские глубины. Сюмин разозлится, если узнает, что ты хочешь сделать.
– Нет, – говорит Сюмин, когда дверь открывается и Чунмён кладет его на стул. – Пусть Тао остается.
– Сюмин!
Сюмин качает головой.
– Тао достаточно силен, чтобы себя защитить. Как бы там ни было, морская пена не властна над ним. Но, Тао, не покидай корабль. Я хочу, чтобы ты находился там, где сможешь и акул позвать на помощь, и спрыгнуть в море и спастись. Только попробуй попасться, понял?
Лухань хмурится.
– Ты не можешь взять и оставить его здесь, гэ.
– Это его выбор, – твердо отвечает Сюмин. – С ним все будет хорошо. До дня рождения Криса всего пара часов. Нельзя терять время.
Сехун выкатывает инвалидную коляску.
– Чанёль однажды сломал ногу, – объясняет он Тао и помогает ему забраться в коляску. – Она вообще старая, но мы с Чонином ее смазывали, так что ездит она вполне нормально. Если мы накроем твой хвост одеялом… – он тщательно закутывает его, пряча хвостовой плавник. – Та-дам! Лучше не придумать.
Тао тихо благодарит его и смотрит на «воронье гнездо», где неподвижно сидит Бэкхён и всматривается в сторону города, хотя разглядеть что-то сквозь дождь невозможно. Чонин тоже смотрит туда.
– Крис для него много значит.
– Я знаю, – говорит Тао, опуская взгляд. – Но это не будет значить ничего, если мы не вернем Криса.
Бэкхён сжимает в руке серебристую чешуйку. Он плачет, но с неба хлещет дождь, и слезы теряются в его потоках.
– Тебе больно, Крис? – шепчет он, несмотря на то что ливень заглушает слова. – Как мне добраться до тебя?
Он думает, куда идти, если родители Чунмёна не смогут им помочь. Он не сомневался, что они помогут – если что-то узнают. Они разбогатели на темных делах, но все же хорошие родители. Бэкхён обнимает себя за колени и стискивает в руках чешуйку.
– Пожалуйста, – шепчет он, – не забирай его у меня.
Хотелось бы ему знать, ответит ли кто – и может ли ответить. Ему хочется собрать всю морскую пену в мире и потребовать, чтобы она вернула Криса.
– Я сделаю что угодно, – продолжает он все так же тихо. – Займу его место, если ты этого хочешь.
Он замолкает, а потом глаза у него расширяются.
– Я займу его место, – повторяет он и хватается за поручни «вороньего гнезда», чтобы встать. – Тебе не нужен Крис, правда? Тебе нужен кто-то, чтобы принять такую же судьбу, что досталась тебе. Я это сделаю. Я стану морской пеной. Оставь Криса в покое.
Он спускается по лестнице, умудряясь не поскользнуться, идет через всю палубу и останавливается у борта. Дождь бьется о темную воду, и от этого море кажется бездонным.
– Я займу его место. Пожалуйста, не делай ему больно, – он бросается в воду с борта корабля.
Около минуты он идет ко дну, но потом что-то выталкивает его обратно.
– Не дури, – выплевывает Тао, хватая его поперек талии. Они садятся на белую акулу, которая плавает рядом. – Вряд ли это сработает. Если ты сделаешь так из любви к гэ, это не будет повторением такой же судьбы. К тому же, ты думаешь, он будет счастлив узнать об этом?
Бэкхён стискивает кулаки и бьет Тао по плечам. Тот даже не уклоняется.
– Я не могу спокойно сидеть, – всхлипывает Бэкхён. – Ты сказал, что Крис истекает кровью! Посмотри, какой сильный дождь.
Тао спихивает его в воду, и Бэкхён с трудом снова хватается за акулу. Тао свирепо смотрит на него.
– Если ты считаешь, что только ты о нем заботишься, то заблуждаешься. Ты встретил его меньше года назад. Чен, Лэй и я знаем его всю жизнь. Сюмин-гэ и Лухань-гэ знают его двадцать один год. Не думаешь, что нам больно точно так же, если не сильнее?
Бэкхён бессмысленно пялится на Тао, пока тот не затаскивает его обратно на акулу. Только сейчас он понимает, что Тао плачет. Из-за дождя это трудно заметить, но слезы стекают по его щекам, а плечи поникли. Бэкхён обнимает Тао и прижимает его к себе.
Кажется, он уснул, потому что, резко открыв глаза, он обнаруживает себя на солнечном пляже. Его голова лежит на коленях русала, и он замечает отблеск солнца на серебристой чешуе. Бэкхён вскакивает.
– Крис?!
Тут он видит русалку. У нее белокурые волосы и голубые глаза, очень похожие на сапфиры, которыми плачет Лухань.
– Привет, – говорит она нежным, шелковым голосом.
Бэкхён отступает на шаг.
– Ты морская пена.
– Да.
– Я сплю?
– Да, я усыпила тебя. Ты хотел со мной поговорить, – она безмятежно улыбается ему. – Ты хотел узнать, почему я забрала у тебя твоего драгоценного русала, – она вздыхает и тянет его обратно, так, что его голова снова оказывается у нее на коленях. Она гладит его волосы точно так же, как делал Крис. Бэкхён садится и отталкивает ее. Она смеется, и у него по спине бегут мурашки. – Он такой милый глупыш. Думал, что я о нем забочусь. Но мне всего лишь нужен был кто-то, чтобы разделить мою участь. Конечно, ты не должен был полюбить его так сильно. Но это сработало. Он не будет чувствовать себя преданным, но будет страдать. А ты испытаешь ровно столько же боли, сколько и я. Будешь таким же беспомощным, какой была я, когда поймешь, что поделать ничего нельзя.
Бэкхён с ужасом видит, что пляж, на котором они сидели, внезапно превращается в волны липкого золота. Оно пачкает его штаны, касаясь колен. Она снова смеется.
– Я так долго этого ждала. Я не могла сделать этого раньше – морской король сильнее меня. Но он стареет и слабеет, а его старший сын еще недостаточно владеет своим даром, чтобы меня остановить. А ты, – она смеется, наклоняясь, чтобы потрепать его по лицу, – ты всего лишь человек. Мерзкие грязные создания.
Бэкхён отбрасывает ее руку.
– Я бы не стал недооценивать Сюмина, – выплевывает он, вставая. Золото вокруг пахнет морской водой. – Или Криса. Или меня. – Ее лицо искажается. – Я верну его обратно, и я защищу его. Только попробуй остановить меня.
Она визжит и ныряет за ним, но Бэкхён уклоняется, разбрызгивая золотую кровь, сам ныряет за ней, хватая нож, пристегнутый к поясу, и всаживает ей в лопатку.
Русалка кричит. Бэкхён отпрыгивает назад, когда она оборачивается, хватает его за руку и тянет под воду. Он брыкается, но она крепко придавливает его своим телом.
И вдруг исчезает.
– Что?! Морская пена?
Бэкхён вытирает золотую жидкость с лица, недоверчиво наблюдая за тем, как белая морская пена уносит ее прочь. Карман обжигает, и он вытаскивает серебристую чешуйку, удивленно раскрыв глаза.
– Крис.
Как только он произносит это имя, пляж и золотой океан исчезают, оставляя его по щиколотку в темной воде. Он все еще измазан золотой жижей и пытается ее оттереть. Маленький клочок пены пристает к его лодыжке, и он останавливается.
– Как проснуться?
Пена отрывается от его ног и плывет прочь, он следует за ней. Он уже знает, что его ждет, когда пена исчезает. У него перехватывает дыхание.
– Привет.
– Привет, – улыбается Крис. – Подойди поближе. Разве ты не соскучился по мне?
Бэкхён не может шелохнуться. Не может говорить. Крис вздыхает и касается пальцами темной воды. Бэкхён замечает, что Крис весь в порезах и золото сочится из его тела отовсюду. Крис перехватывает его взгляд и грустно смеется.
– Мы… мы опоздали?
Крис на минуту задумывается.
– Нет, не думаю. Пока нет, – он осторожно скользит пальцами по руке, она пачкается золотом. – Но уже почти.
– Разбуди меня, Крис, дай мне проснуться. Я не могу сейчас спать. Я должен найти тебя, – Бэкхён с усилием передвигает ноги и падает рядом с Крисом. Вблизи еще лучше видно раны, и у него ноет сердце. – Что они с тобой сделали?
– Я толком не понял, – вздыхает Крис, опуская голову Бэкхёну на плечо. – Больно, – он замолкает на какое-то время, и Бэкхён видит, как бриллианты скатываются в воду по его плечам. – Останься со мной до… до самого конца.
Бэкхён прокусывает губу до крови. Он сплевывает ее в море и сжимает плечо Криса.
– Я не позволю этому случиться, – он целует Криса в губы. – Ты не станешь морской пеной. Я защищу тебя.
Крис смотрит на него, и бриллианты падают по его щекам.
– Я не хочу становиться морской пеной, – шепчет он, дрожа в руках Бэкхёна. – Не хочу умирать.
– Этого не будет. Разбуди меня, Крис, – Бэкхён целует его в лоб, – я найду тебя, клянусь. Тебе всего лишь нужно помочь мне тебя отыскать.
Крис закрывает глаза, и в этот раз Бэкхён смахивает бриллианты прежде, чем они покатятся по плечам. Камешки с плеском падают в воду.
– Она сильнее меня.
Бэкхён улыбается и целует Криса в нос.
– Я думаю, ты сильнее ее. Ты спас меня от нее. Я знаю, что ты сможешь это сделать. А теперь разбуди меня, Крис. У нас мало времени. Клянусь, я вытащу тебя. Я не позволю тебе стать морской пеной.
Крис опускает голову и выдергивает чешуйку из хвоста, протягивая ее Бэкхёну.
– Хорошо.
– Хм, пена отступает. И дождь закончился?
Бэкхён поспешно стряхивает руками морскую пену с лица, отплевываясь.
– Долго я был без сознания?
Чанёль наклоняется к нему, широко распахнув глаза.
– Недолго, – отвечает Лухань и тянется, чтобы вытереть остатки пены. – Что случилось?
– Я встретил госпожу. Она пыталась меня убить, хотя я ранил ее первым… – он хлопает себя по боку. – Мой нож пропал!
– Ты ее ранил?! – изумленно повторяет Чен. – Подожди, она пыталась тебя убить?
– Да, но Крис…
– Крис? Ты видел Криса? – перебивает его Сюмин.
Бэкхён кивает.
– Он спас меня. Он ранен. И, похоже, умирает. Надо готовиться к плаванью. Чунмён, родители ничего не сказали тебе, да?
– Нет, они ничего не слышали.
– Крис поможет нам, – говорит Бэкхён. – Отправляемся в плаванье, капитан.
– Ох, не нравится мне это, – стонет Чанёль, потирая висок. – Это кладбище кораблей.
Лэй хватается пальцами за поручень.
– О нет. Сюмин!
– Что-то случилось? – поднимает взгляд Чунмён.
Лэй качает головой.
– Нет, просто… смотрите.
[фикбук]
Название: Baby, Don't Cry
Автор: resonae
Переводчик: Лунный дождь
Беты: olya11, Kaisla, япушистый
Оформление: .Vozduh
Разрешение на перевод: получено
Пейринг: Крис/Бэкхён (EXO)
Рейтинг: PG-13
Жанр: фентези, романс
Размер: 11000 слов
Саммари: Есть легенда о русалке, которая обратилась в морскую пену из-за предательства человека, которого она любила. И как любой ребенок, Бэкхён знает эту легенду наизусть. Но, в отличие от других, он влюбляется в русала.
Не плачь, детка. Ты не обратишься в морскую пену. Не плачь, детка. Моя любовь защитит тебя.
Есть легенда о русалке.
И как любой другой ребенок, Бэкхён знает ее наизусть. Прекрасная русалка влюбилась в человека, которого спасла после кораблекрушения. Она отдала ему все, что могла, она плакала для него, и ее слезы превращались в жемчуг, она резала руки, отдавая ему свою золотую кровь. Когда он сказал, что они не могут быть вместе из-за ее хвоста, она отправилась к морской ведьме и обменяла свои роскошные золотистые волосы на пару человеческих ног.
Человек женился на русалке, но она и дальше плакала жемчугом и истекала ради него золотой кровью. До тех пор, пока не ослабла вконец – и тогда он прогнал ее прочь. Она рыдала на пляже, и волны касались пальцев ее ног. Ее отец с самого начала был против этого брака, он не вынес страданий дочери и забрал ее обратно в океан. Но он был не в силах отменить заклятие ведьмы – его дочь больше не могла там дышать.
Поэтому он сделал ее морской пеной. Легенда гласит, что ее отец изливает свой гнев на людей, обидевших его дочь, обрекая их на гибель в ужасных штормах. Но и по сей день она мягко плещет в борта кораблей, направляя их к спасению. Пираты и моряки верят, что в ясную ночь, как только лучи солнца исчезают за горизонтом, можно услышать ее дивное пение.
Ребенком Бэкхён, как и все, часто стоял на пляже и тихо ждал, пока она запоет.
Но он так ничего и не услышал, и в конце концов забыл легенду. Пять лет он плавает медиком на торговом корабле, и каждый раз во время шторма команда судачит о гневе морского короля. А капитан по утрам шутя выражает надежду, что госпожа будет к ним добра. Только и всего. Никто старше пятнадцати лет не верит в русалов.
Так что он не очень представляет, что делать, когда однажды приходит на теплый пляж и видит глаза – темные, как сам океан. Они смотрят прямо на него.
– Твою... – выдает Бэкхён, отскакивая, и мужчина быстро ныряет обратно в океан.
Бэкхёну не привиделся блеск серебристого хвоста и мерцание синих плавников. Он бежит по пляжу и видит, как хвост исчезает за огромным камнем.
– Эй, – говорит он дрожащим голосом, – я не обижу тебя.
Судя по всему, русалу так же любопытно, как и Бэкхёну, потому что он все еще здесь. Он выглядывает из-за камня, и его взгляд скользит к пистолету и мечу, пристегнутым у пояса Бэкхёна.
Бэкхён отстегивает оружие и бросает в сторону. Русал колеблется, а затем на мгновение исчезает под водой и выныривает рядом с оружием. Он подбирает его – пальцы у русала длинные, – но тут же вздрагивает и роняет обратно. Он подплывает к Бэкхёну и осматривает его снизу вверх, потом тянется и приподнимает рукав Бэкхёна. Бэкхён порезал руку, но не сильно, рана почти не болит.
– Э... Все в порядке. Мне не больно.
– Точно?
Бэкхён сражен наповал. У русала довольно приятный голос, но дело даже не в этом. Они понимают друг друга! Он осознает, что его челюсть отвисла, и закрывает рот, громко стукнув зубами. Русал хихикает и отпускает рукав.
Бэкхён пользуется возможностью осмотреть его. Это самый красивый мужчина из всех, что Бэкхён когда-либо видел, а на его корабле предостаточно симпатичных. Кажется, они примерно одинаковых размеров, и когда Бэкхён осторожно садится поближе, то понимает, что не ошибся – они сидят плечом к плечу. Но хвост русала куда длиннее, чем ноги Бэкхёна. Ну ладно, может быть, не намного длиннее. Будь у русала вместо хвоста ноги, он был бы чуть выше, чем Чанёль, их штурман.
У русала бледная кожа, которая блестит от морской воды. Он не очень широкоплечий, но, пожалуй, даст Бэкхёну фору. Он блондин, и почему-то морская вода не делает из его мокрых волос сосульки, как сейчас у Бэкхёна.
– Ты мелковат, – заключает русал, и Бэкхён понимает, что тот, выходит, точно так же изучал Бэкхёна.
– Ну извините, – раздражается Бэкхён. – Не такой уж я и низкий, ясно? – фыркает он. – Как… как тебя зовут? – у него полно других вопросов: «Ты плачешь жемчугом? Кровоточишь золотом?», только они не очень вежливые. И могут создать ложное представление, особенно если учесть, что ему не нужны ни такие слезы, ни кровь.
Русал снова посмеивается.
– Крис. А тебя?
– Бэкхён.
Крис пробует выговорить, и Бэкхён пытается удержать челюсть на месте – так он выводит гласные и согласные.
– Смешное имя, – хохочет он, и Бэкхён думает: наверное, русалочий народ всегда не прочь повеселиться. Крис смеется так, что глаза сужаются до полумесяцев и видны десны.
И это до ужаса притягательно.
– Все русалы такие, как ты? – Крис поворачивает голову, и Бэкхён уточняет: – В смысле, хороши собой?
Крис краснеет, но мотает головой, отбрасывая светлые пряди волос с глаз, и фыркает.
– Конечно, нет, просто я красивый.
С Бэкхёна станется оказаться спасенным невероятно привлекательным русалом, который прячет стеснительность под маской нарочитой самоуверенности. Когда он вернется на корабль… Он замирает. Корабль!
– Вот черт! – подскакивает Бэкхён, и от резкого движения Крис вздрагивает. – Мне нужно вернуться на мой корабль!
Крис тихо хмыкает, кивая. Он снова прыгает в воду – выходит удивительно изящно – и, склонив голову, закрывает глаза. Бэкхён без понятия, что он делает, но, судя по всему, лучше его не беспокоить. Через секунду он поднимает взгляд, улыбаясь.
– Они бросили якорь не очень далеко отсюда. По-моему, они тебя ищут.
– Ты можешь это определить? – моргает Бэкхён.
Крис хмурится.
– Не я, госпожа может определить. Я попрошу ее завести твоих друзей сюда.
– Го… госпожа? Которая из легенды? Русалка, что влюбилась в человека? – у Бэкхёна снова отвисает челюсть.
Крис хмурится.
– Да, она. А теперь замолчи, госпожа не услышит меня, если будешь шуметь.
Бэкхён размахивает руками, и, судя по выражению лица Криса, тот начинает терять терпение.
– Стой, стой. А что насчет тебя?
– Меня?
– Ага, ты… я увижу тебя снова? Ты будешь здесь поблизости?
Русал смеется.
– Ты хочешь увидеть меня еще раз? – Бэкхён кивает, и глаза Криса сужаются. – А что? Ты тоже хочешь продать мою кровь?
Бэкхён дергается.
– Я бы… я бы не стал этого делать, – произносит он тихо. – Я просто поинтересовался.
Наверное, по тону Бэкхёна Крис понимает, что тот говорит искренне, раз он вылезает на песок. Он касается Бэкхёна, и тот поднимает взгляд.
– Я знаю, – просто говорит Крис. – Я спас тебя, потому что об этом меня попросила госпожа. Будь ты плохим человеком, она поступила бы иначе, – он выдергивает чешуйку из хвоста. Она прозрачная и переливается всеми цветами радуги, когда Бэкхён вертит ее в руках. – Она чистая. Возьми ее губами и подуй. Попробуй сейчас. – Бэкхён так и делает, и воздух разрезает свист. Крис опять смеется. – Я приду, когда позовешь, только… только когда никого нет рядом, хорошо?
– Хорошо, – вторит Бэкхён и кладет чешуйку в карман рубашки. – Никогда ее не потеряю.
Крис фыркает.
– Что ж, договорились. А теперь не шуми. Доставим сюда твоих друзей.
Теперь Бэкхён знает, что как бы тихо он не дул, русал все равно услышит зов. Он остается на корабле ночью, тихо свистит, ждет – и появляется Крис, мерцая бледной кожей в лунном свете.
Бэкхён спускает шлюпку, чтобы поговорить с Крисом. Он всегда захватывает с собой что-нибудь для него – кусок пирога, припрятанный в обед, или украшение. Бэкхён замечает, что Крису особенно нравятся серьги, и часто дарит гвоздики. Крис тоже приносит ему безделушки, только его безделушки – это драгоценные камни, которые стоят огромных денег.
Поначалу Бэкхён отказывался, но Крис хмыкнул и сказал, что они не имеют ценности под водой.
– Мы этими камешками плачем. Думаешь, они чего-то стоят? Но я знаю, что вы, люди, странные.
Так что Бэкхён берет мешочки с камнями, которые Крис приносит каждый раз. Слава Богу, Чунмён – капитан – обращает внимание на количество денег только тогда, когда их начинает не хватать, поэтому никто даже не замечает, что их запасы драгоценностей не иссякают.
Бэкхён угощает его шоколадом, но Крис все равно грустный. Он держит сласть в руках, свесив хвост с борта шлюпки.
– Мой отец узнал, что мы с тобой видимся.
– Дай угадаю. Это плохо?
Крис хмыкает и скользит ближе к Бэкхёну, прислоняясь к нему.
– Да. Он не… нам, вообще-то, запрещено вступать в контакты с людьми. Особенно после того, что случилось с госпожой.
– Я не причиню тебе вреда.
– Я знаю. Госпожа знает! Но не мой отец. Я убью Тао за то, что он ему сказал. Это точно сделал Тао.
– Тао?
– Мой младший брат. И, наверное, мой телохранитель. – Крис снова хмыкает и плещет хвостом по воде. – Я немного, кхм, неуклюж. Поэтому отец велел ему приглядывать за мной, но он относится к своим обязанностям слишком серьезно. Точно знаю, что и старшим братьям, Луханю с Сюмином, он рассказал. Но они бы не доложили отцу, это точно Тао.
Бэкхён улыбается и тянет руку, чтобы провести по светлым волосам Криса. Когда он сделал это впервые – голова русала была у него на коленях, – он поразился, какие мягкие у него волосы.
– Но, может быть, он правда волнуется о тебе.
Крис фыркает, но не спорит. Он сползает пониже, и теперь его голова покоится на бедрах Бэкхёна.
– Значит, ты больше не сможешь ко мне приходить?
Крис закатывает глаза.
– Я приду. Но если я задержусь, ты будешь знать причину, – он разворачивает плитку шоколада и вгрызается в нее, еле слышно напевая. Его хвост лениво свисает с невысокого борта лодки, и Бэкхён гладит Криса по волосам. Он внезапно наклоняется, чтобы соединиться с ним губами, но Крис не отстраняется – только улыбается, прежде чем поцеловать в ответ.
Они оба улыбаются до ушей, отстраняясь друг от друга. Бэкхён наклоняется назад, и лодка чуть покачивается.
– Расскажи мне о своих братьях.
У Криса пять братьев: Сюмин, Лухань, Лэй, Чен и Тао. Бэкхён шутливо замечает, что их отец не теряет времени зря, но Крис пожимает плечами:
– Ну, у нас вообще-то не одна мать.
– Что? Это… нормально?
Крис пожимает плечами.
– Это не ненормально. Во всяком случае, для королей.
– Подожди. Королей? Ты… ты принц?!
Крис на миг перестает жевать шоколад.
– Я не говорил? Ну, не важно. Наследный принц – Сюмин, и он вполне справляется. Хоть ему это и не очень интересно. – Крис морщит нос. – Сюмин хочет, чтобы после смерти отца королем стал я, но мне тоже неинтересно. Да и никому из нас. Отец из-за этого с ума сходит.
Бэкхён перекладывает из мешочка в шкаф разноцветные драгоценные камни. Крис сказал ему, что не все русалы плачут жемчугом: Сюмин плачет рубинами, Лухань – сапфирами, Лэй – изумрудами, Чен – опалами, а Тао – аметистами.
– О, у нас полно аметистов, – сказал тогда Крис, закатывая глаза. – Тао такая плакса.
Он не сказал Бэкхёну, чем плачет он сам, и Бэкхён не вникал. Он вздыхает и оборачивается, пряча мешочек в карман.
За ним стоит Чунмён, и Бэкхён от удивления спотыкается и падает назад, на шкаф.
– Так вот почему у нас не заканчиваются деньги.
Бэкхён открывает рот, чтобы оправдаться, но Чунмён качает головой, прежде чем он успевает сказать хоть слово.
– Я видел тебя с русалкой.
«Русалом», – думает Бэкхён, но не поправляет его, а вместо этого выпаливает:
– Ты же не скажешь остальным, да?
Чунмён долго и пристально глядит на него.
– Не скажу. Но они не сделают ничего плохого твоей русалке, даже если узнают.
«Русалу», – снова думает Бэкхён, и в этот раз слово почти слетает с его языка.
– Я просто… просто думаю, что чем меньше народу знает – тем лучше.
В следующий раз Бэкхён зовет Криса через две недели, и рассказывает ему, что капитан в курсе.
– Мне надо было быть осторожней, – кается Бэкхён. – Мне так жаль.
Крис медленно кивает, будто размышляя о чем-то.
– Все хорошо, – в этот раз он в воде, а не в шлюпке, как обычно. – Мне уже пора. Тао… – Крис хмуро глядит в воду. – Тао поблизости. Но ты позови меня на следующей неделе, я от него оторвусь. Он плавает быстрее, но я лучше знаю течения. – Крис улыбается Бэкхёну, и его глаза превращаются в щелочки. Бэкхён никогда еще не видел такой яркой улыбки. – Не волнуйся насчет капитана. Если ты ему доверяешь, то могу довериться и я. А, вот, держи.
Крис протягивает мешочек с камнями.
– Я заставил Луханя вдоволь порыдать, рассказывая грустные истории, так что здесь куча сапфиров. И аметисты, как всегда. Потому что Тао... – Крис закатывает глаза. – Ты говорил, что сапфиры стоят дороже, да? Я пытался заставить плакать Сюмина и Лэя, но Сюмин на меня рассердился.
Бэкхён смеется.
– Не заставляй братьев плакать из-за этого, Крис. И даже не обязательно приносить мне.
Крис мило улыбается.
– Но они тебе не помешают, верно? – он выжидающе смотрит на Бэкхёна, и тот кивает, широко улыбаясь. Ухватившись за борт, Крис приподнимается и чмокает Бэкхёна в губы. Бэкхён заливается краской, Крис хихикает и исчезает в высоких волнах.
Бэкхён фыркает. Он только собирается забраться наверх, как шлюпка плюхается обратно в воду. Бэкхён вопит и падает назад. Только он хочет выругаться на лопнувшие канаты, как видит темные глаза, глядящие на него.
– Твою мать, – выдыхает он, отшатываясь.
Еще секунда, и он понимает, что это русал. В отличие от Криса, довольно смуглый. Крис – блондин со светло-карими глазами, а волосы и глаза этого русала темнее ночи.
– Ты, – говорит он, тыча в Бэкхёна пальцем. – Держись от него подальше.
– О. Ты, должно быть, Тао, – говорит Бэкхён, и по тому, как сужаются черные глаза, он понимает, что угадал. – Уверен, Крис будет счастлив узнать, что ты пришел сказать это.
Тао бросается вперед и толкает Бэкхёна в грудь. Бэкхён краем глаза замечает его хвост – такой же блестящий и черный, как и волосы.
– Пусть уж лучше будет злым на меня и живым, чем счастливым и морской пеной.
Бэкхён хмурится.
– С чего ему превращаться в морскую пену? Мне неинтересны его кровь и слезы.
Взгляд Тао суровеет, но он не успевает ничего ответить. Золотая и жемчужная вспышка – и его утягивают под воду. Крис вернулся, он кипит от ярости, и Бэкхён понимает: эта вспышка – его хвост.
– Ай! – кричит Тао, появляясь на поверхности. – Гэ, какого черта?!
Крис злится. Они начинают спорить на непонятном языке, а Бэкхён остолбенело смотрит на орущих друг на друга братьев. Крис снова подныривает под Тао, но после недолгой потасовки Тао берет брата в захват. Крис шипит непонятные ругательства и отбрасывает руки Тао.
– Уходи прочь, – рычит он уже на человеческом языке, с силой толкая брата. Тот не двигается. – Можешь сказать отцу, что я здесь, мне все равно!
– Гэ, – зовет Тао умоляюще. Он смотрит на Бэкхёна, и его губы сжимаются в тонкую полоску. Он тоже начинает говорить на человеческом языке: – Это всего лишь человек. У тебя в каждом море полно ухажеров.
Он хватает Криса за запястье.
Бэкхён не очень удивлен – Крис хорош собой, понятно, что у него есть ухажеры, – но все равно вздрагивает, ощущая укол ревности. Крис бросается в шлюпку за Бэкхёном, и у Тао падает челюсть.
– Гэ! – его лицо мрачнеет. – Я расскажу Сюмину.
Бэкхён чувствует, как дергается позади Крис.
– Давай, – отвечает Крис, сворачивая хвост. – Заодно захвати с собой Луханя, Лэя и Чена.
– Так, постойте! – восклицает Бэкхён, вскидывая руки вверх. К его огромному удивлению, оба русала подчиняются и замолкают. – Я чго-то не понимаю. Я не собираюсь никому говорить про Криса. Мне неинтересно золото, которым он кровоточит, и драгоценности, которыми он плачет.
– Проблема в том, – выпаливает Тао, – что он может разговаривать с госпожой.
Бэкхён хмурится, качаясь на пятках.
– Эм... а ты не можешь?
Тао возмущенно сопит.
– Нет. И никто из русалов не может, только Крис. Он с этим родился, и, сколько я себя помню, отец боялся, что Крис разделит ее судьбу. И вот! Он уже на полпути к этому. И, – продолжает Тао, не давая Бэкхёну и Крису вставить ни слова, – мне ни капли не легче оттого, что госпожа одобряет этого человека. Скорее наоборот. Вы же понимаете, что человек, которому госпожа доверяла, предал ее? И не важно, что ты другой человек, – Тао тычет в Бэкхёна пальцем. – Что, если вас видели? Ты забыл, что сказала морская ведьма?
По виду Криса не скажешь, что на него эта речь произвела хоть какое-то впечатление.
Бэкхён спрашивает:
– Что она сказала?
– Она сказала, – пылко говорит Тао, – что Крису грозит судьба госпожи, прежде чем ему исполнится двадцать один.
Бэкхён замирает, чувствуя, как сердце ухает вниз.
– Что?
– Не… не вырывай из контекста, – шипит Крис. – Ни одно предсказание морской ведьмы не сбылось. Она сказала это только потому, что всегда меня ненавидела.
– Кто это? – спрашивает Бэкхён, и его сердце громко стучит. – Морская ведьма? Та самая, из легенды?
Крис только машет рукой.
– Нет. Та мертва уже тысячи лет. Во всяком случае, эта морская ведьма утверждает, что является ее наследницей, но в ней нет ни капли магии. Она не может сотворить ни одного заклинания. И ее предсказания не сбываются. Я ей никогда не нравился, потому что могу разговаривать с госпожой, а она пыталась делать вид, что может, но я каждый раз выводил ее на чистую воду.
– Когда тебе исполнится двадцать один?
Крис хмыкает и бьет хвостом по воде, брызгая на Тао. Тот недовольно смотрит.
– Через шесть человеческих месяцев.
– Тогда, может быть, лучше, если ты будешь далеко от меня эти шесть месяцев? – предлагает Бэкхён. Тао оживляется, а у Криса распахиваются глаза. Бэкхён берет Криса за руки. Его ладони больше, но Бэкхён все равно умудряется накрыть их своими. – Слушай, я… я знаю, что это глупо, но все-таки. Давай будем осторожными. Как только тебе исполнится двадцать один, предсказание точно потеряет силу, и ты сможешь увидеться со мной, ведь так?
– Но разлука на шесть месяцев… – шепчет Крис. – Ты на это согласен?
Бэкхён наклоняется и целует Криса в нос. Тао за спиной изображает рвоту, но Бэкхён не обращает внимания.
– Крис, я просто… Я хочу, чтобы ты был жив. После этих шести месяцев ты сможешь приходить и снова видеться со мной. Каждый день. И у тебя не будет этого маленького шпиона.
– Эй! – Тао бьет по воде хвостом, обдавая их брызгами. Крис отвечает убийственным взглядом, и брат сразу сникает. Бэкхёну интересно, что у них за отношения, ведь Крис выглядит слабее физически. Его хвост длиннее, но сам он более худой и бледный, не говоря уж о том, что мускулов у Криса нет, тогда как Тао с виду неплохо сложен. Но Крис может подчинить Тао одним взглядом.
Крис поворачивается к Бэкхёну.
– Если я тебя шесть месяцев не увижу, как мне передавать тебе драгоценности?
Бэкхён переводит взгляд на Тао, и тот поднимает руки вверх.
– Ладно, ладно! Гэ, я буду твоим почтальоном и буду передавать ваши глупые подарки туда и обратно. Каждые две недели.
Тао наклоняется вперед, и не успевает Бэкхён шевельнуться, как Тао вытаскивает серебристую чешуйку из его внутреннего кармана, ломает пополам и выбрасывает в море. Вместо нее он протягивает Бэкхёну угольно-черную чешуйку.
– Каждые две недели я буду приплывать к твоему глупому кораблю и отдавать подарки гэ. Если понадоблюсь раньше – подуй, и я появлюсь.
В этот день начинается дождь.
Две недели спустя (дождь идет все это время), Тао выполняет обещание. Он протягивает Бэкхёну мешочек и роняет на ладонь.
– Это все слезы Криса. Он почти не переставая рыдает, и Лухань сходит с ума. Он ненавидит, когда Крис плачет.
Взамен Бэкхён дает ему коробку с печеньем.
– Это тебе. Не думаю, что они переживут воду, так что ешь сейчас.
Тао хмурится, глядя на коробку.
– Твой яд на мне не сработает.
– Оно не отравлено. Крису печенье нравилось, думаю, понравится и тебе. А это Крису, – Бэкхён протягивает Тао другую сумку, но Тао чересчур увлечен печеньем в форме сердечек, поэтому откладывает ее на борт шлюпки. Бэкхён заглядывает в мешочек. Он никогда не спрашивал Криса, чем тот плачет, и поэтому с интересом вытряхивает из мешочка содержимое.
В его ладонь сыплются бриллианты.
У Бэкхёна отваливается челюсть.
– Твою же… Крис плачет бриллиантами?!
Тао поднимает взгляд и отвечает с набитым ртом:
– Ага, вы, люди, называете их так. Слушай, у тебя есть еще это самое печенье?
Тао появляется в течение трех месяцев, каждый раз поедая печенье, и, довольный, отдает мешочки с бриллиантами. У Бэкхёна болит сердце, когда он думает о том, что это слезы Криса, о том, как же тот расстроен, раз не прекращая плачет все эти месяцы. А еще не прекращается дождь, и Бэкхёну кажется, что между слезами Криса и бесконечным ливнем есть какая-то связь.
На вторую неделю четвертого месяца вместо Тао появляется незнакомый русал. Бэкхён пялится на него, думая про себя, что тот выглядит, как ребенок. Его золотистый хвост гораздо короче, чем у Криса и Тао, а рыжеватые волосы придают ему еще более юный вид.
– Меня зовут Сюмин. Я так понимаю, ты – причина слез моего братишки.
– Ты старший брат?! – у Бэкхёна отваливается челюсть. Он бы скорее предположил, что Сюмин самый младший. Хотя нет, самый младший же Тао. Ну, тогда просто младший.
Сюмин ни капли не обижается и протягивает Бэкхёну знакомый мешочек. Бэкхён открывает его и при виде бриллиантов меняется в лице.
– Ты расстроен, – Сюмин удивленно поднял бровь. – Мало? Бриллианты – самые ценные камни у людей, разве нет?
– Что? Нет, ты неправильно понял, – Бэкхён опускает мешочек и трет грудь, пытаясь приглушить боль. – Я бы предпочел вообще не получать бриллиантов и знать, что он не плачет.
Сюмин смягчается.
– Вот как, – он проводит рукой по воде. – Знаешь, предсказание услышал именно я. Рядом не было ни души. И хотя я мог отбросить ее слова, как пустую болтовню… – он хмурится и замолкает, затем стучит пальцами по воде, и она рябит под ними. – Это выглядело совсем по-другому: как будто она была в трансе… будто не могла управлять тем, что говорит. Она не помнит об этом. Рассказал все отцу именно я, и никто другой. Я решил, что смогу защитить Криса, особенно если он не будет об этом знать. Если будет думать, что ведьма, как всегда, несла полную чушь. Знаешь, все эти предсказания, которые исполняются сами по себе…
У Бэкхёна стынет кровь в жилах.
– Ты думаешь, оно истинное?
Сюмин бросает на него взгляд.
– Я молюсь, чтобы это было не так, но похоже, сбылась уже половина, – Сюмин мотает головой в сторону Бэкхёна. – Он уже влюбился в человека, хотя… Ты не похож на того, кто может продать Криса за его кровь и слезы. Но от этого я беспокоюсь еще больше, – вздыхает Сюмин, снова проводя пальцами по воде. – Не надо пены, – говорит он, больше себе под нос. Он впивается пальцами в воду, и внезапно все волны стихают.
Лодка перестает качаться, и Бэкхён застывает в изумлении.
– Что за…
Сюмин поднимает руку, и дождь мгновенно стихает, но только рядом с ними.
– Что за… как ты это сделал?!
Сюмин улыбается уголком рта.
– Я первый в линии престолонаследования. Еще не совсем овладел этим искусством, но в процессе. Я хочу, чтобы мы поговорили без морской пены вокруг. Она есть даже у самых маленьких волн.
– Госпожа?
Сюмин согласно мычит и вновь опускает пальцы в воду. Она чуть колеблется, и Бэкхён думает, что опять появились волны – но это кит.
И это не шутки. Вверх плавно поднимается кит – так медленно, что ряби нет совсем, но он огромен. Сюмин взбирается на кита, пока его спина невысоко над водой.
– Так зовет ее Крис – и все вокруг. Госпожа. Но отец и я… – он треплет кита по спине, на секунду отвлекшись. – Может, я пристрастен, потому что речь идет о жизни моего младшего брата. Но я пришел к выводу, что госпожа может оказаться не таким дружелюбным существом, как думает Крис.
Когда я услышал предсказание ведьмы, в воде бурлила морская пена, а обычно ее там не бывает. Еще Крис сказал, что госпожа привела его к тебе. Сейчас я понимаю, что ты не плохой… Но все равно человек. Открываться людям очень опасно для любого русала. Крис никогда особенно не интересовался происходящим над водой – до того, как встретил тебя.
Бэкхён хмурится, и на минуту они замолкают. У Бэкхёна до сих пор не укладывается в голове, что Сюмин сидит на гигантском ките – а еще может останавливать волны и прекращать дождь.
– Ты думаешь, что госпожа – или морская пена, неважно – сделала это специально?
Сюмин не медлит с ответом.
– Да. Я думаю, что она жаждет мести. Она желает такой же судьбы кому-нибудь. Не знаю, почему она выбрала Криса, но все идет к тому, что она добьется чего хочет. И Крису скоро исполнится двадцать один. Он понимает, что все мы беспокоимся о нем, но я надеюсь… что все, что происходит, не спланировано морской пеной от начала и до конца. – Сюмин вздыхает, и кит издает жалобный свист.
Она оба долго сидят в тишине, и тут Бэкхён поднимает взгляд на дождь, что льется вокруг.
– Это тоже Крис?
Сюмин смеется, но смех выходит горький.
– Да.
– Странно, – Чанёль глядит на карту. – Мы плывем не в том направлении.
Чунмён поднимает бровь:
– Что?
– С течениями что-то странное. Они не такие, какими должны быть, – Чанёль хмурится, и Бэкхён тянет шею посмотреть, где штурман ведет пальцем. – Смотрите, согласно моей карте течение должно быть юго-западным. Но оно восточное. И я точно знаю, что не могу ошибаться. Мы были здесь два месяца назад, и тогда течение было именно таким.
– Может, это дождь так влияет на течения, – жалуется Чонин, открывая ногой дверь. Они с Сехуном вваливаются и разбрызгивают воду, как мокрые собаки, а потом оставляют промокшие плащи на быстро растущей груде грязной одежды. Бэкхён силится вспомнить, чья очередь заниматься стиркой. – Проблемы в машинном отделении точно из-за дождя.
Кёнсу протягивает им блюда с едой.
– Дождь и вправду может изменить течения?
Чанёль фыркает.
– Нет. Но, опять же, раньше никогда не лило четыре месяца подряд.
Бэкхён трет грудь, закусывая губу, и откидывается назад. Он отдавал бриллианты Чунмёну прямо в руки, так что они не свалены в кучу поверх остальных припасов. Но почему так сильно идет дождь, Бэкхён ему не говорил.
Он нащупывает пальцами черную чешуйку в кармане. Сюмин дал ему свою золотистую, на всякий случай, но вряд ли Тао или Сюмин обрадуются, если он позовет их, чтобы попросить Криса больше не плакать. Особенно учитывая, что он – причина этих слез, и сделать они ничего не могут.
И вообще, как долго можно плакать? Наверное, у людей и русалов это происходит по-разному, но не настолько же. Бэкхён вздыхает и только открывает рот, чтобы сказать о дожде, как корабль дергается.
Выругавшись, Сехун подпрыгивает.
– Черт возьми, что это? Мы врезались в скалу или что?
– Мы на якоре, – качает головой Чунмён. – Может, кто-то врезался в нас. Пойдем, – он спешит выйти первым, даже не вспомнив о плаще.
«Или что» оказывается другим кораблем. Под черными парусами. Чунмён матерится, а Бэкхён хватается за пистолет. У них маленькая команда, и любое столкновение с пиратами опасно.
Другой корабль огромен. По прикидкам Бэкхёна, его экипаж состоит как минимум из пятидесяти человек, может быть, даже больше – так он думает, пока не видит флот.
– О Боже мой. Что… как это могло случиться?!
– Капитан, – шипит Чонин. – Я не знаю, что случилось, но наш якорь не спущен. Он… э-э-э… покрыт морской пеной – и поднят.
Морская пена. У Бэкхёна замирает сердце, и он касается чешуек. Как могут помочь Сюмин и Тао? Сюмин мог бы нанести определенный урон, используя своих китов, но Бэкхён не знает, все ли русалы могут ими управлять или только Сюмин, как наследный принц. И он не может рисковать их жизнями, только чтобы это узнать.
Чунмён выглядит спокойным, даже когда пираты заполняют палубу. Бэкхён чувствует, что от них воняет, но Чунмён не позволяет себе отвлекаться.
– Привет.
Пираты взрываются смехом.
– Привет, – говорит один из них. – Ах ты, свиненыш. Собрал команду сосунков и думал, что будет весело напороться на пиратское собрание?
– У нас и в намерениях этого не было, – тихо отвечает Чунмён. – Наш якорь подняли без нашего ведома. Мы даже не знаем, где мы. Мы – маленькое торговое судно, и у нас с собой не так уж много припасов. Но, пожалуйста, берите все, что хотите. Я прошу вас об одном – не причинять вреда команде.
Судя по виду пиратов, они поражены спокойствием Чунмёна. Его непросто выбить из колеи, и он не раз вытаскивал команду из передряг. Бэкхён думает обо всех драгоценностях в инвентаре, и одна мысль о грязных руках пиратов на бриллиантах Криса заставляет его кровь вскипеть. Но он молчит.
Один из пиратов – видимо, один из капитанов пиратского собрания – начинает гоготать.
– Думаешь, вам есть что нам предложить? Даже не знаю. Этот дождь чертовски действует всем на нервы, думаю, нам не помешает выпустить пар, перестреляв вас всех и пустив корабль ко дну.
Как будто в подтверждение своих слов, он прицеливается, и прежде, чем кто-то успевает среагировать, Сехун со стоном валится на землю.
– Сехун! – Кёнсу бросается за младшим членом их команды и сжимает его раненое бедро. Глаза Чунмёна мрачнеют, и Чонин щелкает предохранителем на своем пистолете. Но их шестеро против сотен или даже тысяч – Бэкхён не видит конца пиратским кораблям.
И тут раздаются вопли и чей-то пронзительный визг. Капитан пиратов, который целился Чунмёну в голову, дернувшись, оборачивается назад. Снова раздается визг, и Бэкхён видит его причину. Небольшое стадо китов-убийц прыгает огромной дугой на борта кораблей – и либо крошатся корпуса, либо корабль просто тонет.
– Какого хрена?! – пират не успевает обернуться, как киты-убийцы оказываются повсюду, валят корабли один за другим. Вокруг шум и гам, звуки выстрелов, и Бэкхён смотрит на это в изумлении.
Еще он понимает, что перестал лить дождь.
Он бежит к борту, не обращая внимания на удивленный вопль Чунмёна. Серебряная вспышка – и Бэкхён тщательно вытягивает шею, пытаясь разглядеть получше. В лицо попадает что-то мокрое, он вытирается. В его руке – серебристо-голубая чешуйка.
– Крис, – шепчет он, – что ты здесь делаешь?
– Спасает твою задницу! – кричит знакомый голос, Бэкхён моргает и видит Тао верхом на акуле. К этому времени Чанёль с Чонином тоже добрались до борта, и при виде русалов у них дружно отваливаются челюсти.
Слышится громкий вопль кита – грустный и знакомый, и корабли начинают просто… тонуть. Сюмин появляется возле Тао, поглаживая спину большого горбатого кита. Он бросает взгляд на Бэкхёна и легонько ему кивает, улыбаясь перед тем, как нырнуть обратно в океан.
– Хочу печенья! – кричит Бэкхёну Тао, и Бэкхён ничего не может поделать. Он начинает хохотать.
– Капитан, – ошеломленно выдыхает Чанёль, – наш медик дружит с русалами.
Тао, Сюмин и Крис сидят на палубе. Странно видеть их при свете дня: их хвосты блестят от ярких солнечных лучей. Крис рядом с Бэкхёном, лениво мотает хвостом, пока Бэкхён латает Сехуна.
– Я скучал по тебе, – улыбается Крис, и эта улыбка сияет ярче солнца.
Бэкхён закрепляет и затягивает повязку, а потом гладит Криса по щеке.
– Я знаю. Я получал бриллианты.
Крис широко улыбается и наклоняется к нему, обнимая длинными руками за талию и утыкаясь Бэкхёну лицом в живот. Бэкхён разминает Крису плечи и не может согнать с губ счастливую улыбку.
Сюмин лениво развалился на борту корабля, и его золотой хвост еще краше на солнце. Черный хвост Тао, наоборот, выглядит еще чернее – насколько это вообще возможно, а Кёнсу сидит рядом, скармливая ему печенье.
– Русалы, – бормочет Чанёль. – Ты дружишь с русалами. Которые должны быть сказкой. Которые спасли наши задницы. Которые могут управлять китами, касатками и акулами.
– Не управлять, – мягко поправляет Сюмин, наблюдая за тем, как Тао за обе щеки уплетает печенье. – Мы всего лишь попросили их помочь. Тао, если ты доел печенье, нам пора. Крису здесь быть вообще не положено.
Бэкхён чувствует, как Крис стискивает его талию. Он прижимается к Бэкхёну, но Сюмин смотрит строго.
– Крис, – уговаривает Бэкхён, хотя сам еще крепче сжимает его плечо. – Еще два месяца – и все.
Солнце закрывают облака. Тао отрывает от печенья взгляд, глядит вверх и ноет:
– Гэ, только не снова! Хватит уже дождя!
– Так этот дождь из-за тебя? – поражается Чонин. – Ты бы мог перестать? Пожалуйста! Мы с Сехуном целыми днями торчим в машинном отделении, заделываем течи каждый день. А сейчас у Сехуна в ноге дыра, и мне придется делать все одному.
– Ну спасибо, – ворчит Сехун. – Очень мило с твоей стороны.
Чонин не обращает на него внимания.
– Не плачь, пожалуйста. Ты же не хочешь, чтобы Бэкхён страдал под этим дождем, верно?
Крис сильнее обнимает Бэкхёна, не поворачивая головы. Бэкхён чувствует, как ему на живот падает камешек, а дождь усиливается, но тут Сюмин машет рукой, и ливень вокруг них исчезает. Кёнсу раскрывает рот от изумления, и Чунмён тоже очень впечатлен.
Дождь продолжается всего несколько минут, затем Крис садится, потирая глаза.
– Хорошо, – говорит он с решительным видом. – Еще чуть-чуть.
Бэкхён наклоняется к нему, улыбается и чмокает в губы.
– Еще чуть-чуть.
У него на коленях горка бриллиантов, и у Чанёля вытягивается лицо.
– Значит, только ты можешь вызывать дождь?
Крис смущенно улыбается, и солнце греет своими лучами.
– Ага. Думаю, это как-то связано с госпожой.
Госпожа. Бэкхён внезапно вспоминает про их покрытый пеной якорь. Он сжимает плечо Криса и смотрит на Сюмина. Их глаза встречаются, и Сюмин кивает.
– Пойдем, Тао, отведем Криса обратно, – он поднимается. – И Бэкхён, Крис. Не думайте, что я не заметил ту чешуйку. Мне придется ее забрать.
Крис хмурится, надувает губы и бормочет под нос что-то неразборчивое. Наверное, ругательства. Сюмин улыбается и протягивает руку. Бэкхён со вздохом отдает чешуйку. Крис фыркает и ныряет в воду, Тао поспешно следует за ним, проглатывая последнее печенье. Сюмин смотрит им вслед.
– Ты хотел мне что-то сказать?
– Да. Мы стояли на якоре очень далеко отсюда. Но якорь был поднят, и мы очутились здесь. Он был весь покрыт морской пеной. – Сюмин суровеет на глазах. – Течения тоже какие-то не такие.
– Я заметил течения, – отвечает Сюмин с непроницаемым выражением лица. – Но пена на вашем якоре… видимо, она наглеет. Она хотела заманить вас в ловушку и заставить его появиться на поверхности. – Он хмурится и трет чешуйку в ладони. – Такое чувство, будто мы все больше и больше играем ей на руку.
Наконец Сюмин протягивает серебристо-голубую чешуйку Криса Бэкхёну. – Пусть будет у тебя. Сейчас я уже не знаю, как лучше поступить, но знаю – у тебя она будет в безопасности.
– Ты вообще собирался рассказать нам, что дружишь с русалами? – удивленно спрашивает Сехун.
– И то, что ты встречаешься с одним из них? – добавляет Чанёль. – И то, что ты для них так важен, что они призывают китов, касаток и акул, чтобы топить сотни пиратских кораблей? И как насчет того, что тебя заманили в ловушку? А эти чешуйки?
Бэкхён нащупывает чешуйки в кармане.
– Они для того, чтобы звать их, – он выкладывает золотую чешуйку Сюмина, серебристо-голубую Криса и черную Тао. Они все примерно одного размера. Бэкхён берет чешуйку Криса и трет пальцами. С тех пор, как Сюмин сказал об игре на руку морской пене, он не может избавиться от тянущей боли в желудке. Никогда раньше он не чувствовал себя таким беспомощным.
Чунмён берет золотистую чешуйку.
– Не знал, что ты знаком с несколькими русалами.
У Чонина округляются глаза:
– Капитан, ты знал, что он с ними дружит?!
– Я видел его с одним. Хотя я думал, что это русалка. Почему ты меня не поправил?
– Я не хотел… он должен был оставаться тайной, – вздыхает Бэкхён. Я не хотел, чтобы открылось больше, чем нужно. Слушайте, они пришли помочь нам. Парни, вы должны хранить это в секрете.
Кёнсу фыркает и берет в руки черную чешуйку.
– Ты можешь нам доверять. Конечно, мы сохраним все в тайне, – он хмуро смотрит на чешуйку. – Как ты думаешь, он захочет еще печенья в следующий раз?
Следующая неделя проходит спокойно. Чанёль шутит, что им больше никогда не придется волноваться о деньгах, и это единственное упоминание русалов. Потерпеть полтора месяца, думает Бэкхён. Шесть недель, и он сможет видеть Криса так часто, как захочет.
Дни становятся все пасмурнее, и Чонин часто посматривает на небо, будто ожидая, что вот-вот хлынет ливень, но этого не происходит. А еще через неделю появляется Тао.
– Ни одной слезинки Криса. Но я наплакал целую кучу, специально для вас, – он протягивает мешочек, который крупнее, чем обычно, и показывает Бэкхёну аметисты. Еще там видны рубины, сапфиры и изумруды. Кёнсу кормит Тао печеньем, и тот устраивается на палубе поудобней. Его черный хвост мерцает при свете луны, пока он уплетает сладости.
– Как Крис? – спрашивает Бэкхён, немного опасаясь ответа. – С ним… все хорошо?
Тао медленно пережевывает последнюю порцию.
– Ага. Он держится морского дна. В смысле, если рядом нет меня, есть Лухань, и он с этим смирился. Он точно не рад, – Тао с намеком смотрит на небо, усеянное тучами, которые видны даже ночью, – но уже не ревет из-за этого, как раньше, вот.
Бэкхён вспоминает слова Криса о том, как легко довести Тао до слез, и думает, есть ли у него право так говорить. Но оставляет эти мысли при себе.
– Всего один месяц, – вместо этого произносит он.
– Ага, – кивает Тао. Он замирает, а потом хватает с блюда Кёнсу еще одно печенье. – И тогда я смогу засунуть слова глупой ведьмы обратно ей в глотку.
– Осталось два дня, – говорит Бэкхён себе. – Сегодня и завтра. – Он улыбается, глядя на календарь. Ведьма все же ошибалась. Тао появился несколько дней назад, оставил еще один мешочек с камнями, съел миску печенья и рассказал, как дела у Криса. Он уверен, что Сюмин и остальные не спускают с Криса глаз – уже неделю. На небе облака, но дождя нет, так что Бэкхён встает с легким сердцем.
– Твою мать, что, блядь, это было? – ругается Сехун, чуть не падая на пол. Его нога почти зажила, но он все еще прихрамывает и не может бегать.
Бэкхён смотрит, как гром второй раз сотрясает небо.
– Дождя нет, – шепчет он, и его сердце ухает вниз. Все идет, как должно, правда же?
– Такие дела, – выдает Чанёль, спускаясь с наблюдательного пункта. – Ребята, клянусь, с головой у меня все нормально, но на море ни одной волны.
У Бэкхёна стынет кровь в жилах, он бежит к борту. Сюмин уже показался из воды. Кит, на котором он приплыл, высаживает его на корабль.
– Крис, – Сюмин хватает Бэкхёна за руку. – Где он? Он здесь?
– Нет, – шепчет Бэкхён, чувствуя, как кровь отливает от лица. – О чем ты? Вы должны были наблюдать за ним и охранять!
– Мы так и делали – все пятеро, – отвечает Сюмин еле слышно. Он испуган. На борт забираются еще четыре русала, троих из них Бэкхён видит впервые. – Мы все… он просто говорил. Он был так счастлив, что… что сможет увидеть тебя завтра.
Один из русалов подает голос:
– Сюмин. Если он не здесь, тогда…
– Я не… – в панике начинает Сюмин.
Их прерывает оглушительный раскат грома, и небо разверзается ливнем. Бэкхён почти ничего не слышит из-за громкого стука капель. Он видит, как Сюмин поднимает руку. Дождь делается чуть тише, но не прекращается.
– Пойдем внутрь! – кричит Чунмён, прикрывая лицо от потоков воды. – Мы не сможем здесь поговорить.
Бэкхён обнаруживает себя сидящим за столом с пятью русалами. Сехун с Чонином молчат, но глаза у них широко раскрыты, Чанёль выглядит так, будто хочет что-то сказать, Кёнсу принес блюдо с печеньем – никто к нему не притрагивается, – а Чунмён смотрит решительно. Бэкхён ничего не понимает.
– А ведь все почти закончилось, – наконец шепчет Тао. – Всего-то день оставался.
– Не говори этого, – произносит один из русалов. – Не смей!
Бэкхён игнорирует дрожь в руках.
– Я не понимаю. Что произошло? Если он с вами говорил, то как мог исчезнуть?
– Там была морская пена, – отвечает Сюмин, опуская голову и пряча лицо в ладонях. – Он просто пропал, – он поднимает взгляд, как будто внезапно вспоминая что-то. – Это Лэй, – он указывает на черноволосого русала с синим хвостом. Лэй грустно улыбается. – Лухань, – русал с темно-бордовыми волосами и розовым хвостом. – Чен, – у него волосы цвета шоколада и темно-зеленый хвост.
Лухань стучит кулаками по столу.
– Этот дождь – должно быть, Крис. Это неестественно.
– Скорее всего, ему больно, – добавляет Чен, закрывая глаза. – Это же не слезы, верно? Поэтому у тебя не выходит прекратить дождь, ведь так?
Сердце у Бэкхёна уходит в пятки.
– Что ты имеешь в виду?
Чен зарывается лицом в ладони.
– Дождь идет не только тогда, когда он плачет, но и когда истекает кровью. Последний раз, когда я видел такой дождь, Крису чуть не оторвала руку акула-молот.
В комнате повисает напряженная тишина, которую нарушает Сехун:
– Может, его… забрали люди?
Лухань кивает.
– Сюмин так и подумал. Мы не нашли его в море, и, поверь мне, мы задействовали всех морских чудищ, каких только могли. Поэтому нам нужна ваша помощь. Будь он где-то в море, мы бы справились. Но на суше мы бессильны.
– Мы заплатим вам, сколько захотите, – добавляет Лэй. – Наши слезы на земле ценятся, верно? А когда мы вернем Криса, сможем дать вам и немного его слез.
– Даже не заикайтесь об этом, – говорит Чунмён, поднимаясь. – Мы говорим о парне Бэкхёна. Это дело касается и нас тоже. Направляемся к берегу – мне нужно поговорить с родителями. Чанёль?
Чанёль собирается идти, но, вспомнив что-то, задерживается и смотрит на Сюмина.
– Да, ты. Можешь сделать что-то с этим дождем? Как тогда.
– Прости, – хмурится Сюмин. – Он, должно быть, – он замолкает, прижимая руку к груди и опуская голову, а потом продолжает: – Он, должно быть, сильно ранен. Но возьми меня с собой. Я могу усилить волны в нужном направлении.
Когда они трое отправляются обратно в ливень, Чен поднимает взгляд.
– Родители?
Чонин пожимает плечами.
– Родители Чунмёна ужасно богатые. Он решил пойти своей дорогой, в основном потому, что у них довольно темные связи. Но если на черном рынке появился русал, они будут в курсе.
– Ладно, парни, вам пора уходить, – Сехун, хромая, направляется в столовую. – Мы приближаемся к суше, и если вы останетесь, велик шанс, что и вас поймают.
– Точно, – бормочет Лухань, потирая висок. Он выдергивает сразу шесть чешуек и протягивает их Сехуну: – Пожалуйста, возьмите все по одной. И зовите нас, когда… если что случится. Если будет хоть что-то.
Сехун берет чешуйки, и Чен с Лэем тоже дают свои. Лэй хватает Сехуна за руку, в нее падают крупные капли изумрудов.
– Пожалуйста, – шепчет Лэй, его голос дрожит, а по щекам катятся изумруды. – Пожалуйста, найдите его. Тао, дай им свои чешуйки.
– Нет, – твердо отвечает Тао, – я остаюсь здесь.
– Что? – шипит Чен. – Нет, Тао. Это слишком опасно. А если тебя поймают? Нам придется искать сразу двух русалов.
– Я остаюсь! Я должен... должен был следить за гэ. Я должен был быть там и защитить его, – Тао зажмуривается, и на его колени падают аметисты.
Лухань ерзает на стуле и придвигается ближе.
– Тао, твоей вины тут нет. Мы не смогли остановить проклятие. Не упрямься, пошли. Нам нужно еще раз обыскать морские глубины. Сюмин разозлится, если узнает, что ты хочешь сделать.
– Нет, – говорит Сюмин, когда дверь открывается и Чунмён кладет его на стул. – Пусть Тао остается.
– Сюмин!
Сюмин качает головой.
– Тао достаточно силен, чтобы себя защитить. Как бы там ни было, морская пена не властна над ним. Но, Тао, не покидай корабль. Я хочу, чтобы ты находился там, где сможешь и акул позвать на помощь, и спрыгнуть в море и спастись. Только попробуй попасться, понял?
Лухань хмурится.
– Ты не можешь взять и оставить его здесь, гэ.
– Это его выбор, – твердо отвечает Сюмин. – С ним все будет хорошо. До дня рождения Криса всего пара часов. Нельзя терять время.
Сехун выкатывает инвалидную коляску.
– Чанёль однажды сломал ногу, – объясняет он Тао и помогает ему забраться в коляску. – Она вообще старая, но мы с Чонином ее смазывали, так что ездит она вполне нормально. Если мы накроем твой хвост одеялом… – он тщательно закутывает его, пряча хвостовой плавник. – Та-дам! Лучше не придумать.
Тао тихо благодарит его и смотрит на «воронье гнездо», где неподвижно сидит Бэкхён и всматривается в сторону города, хотя разглядеть что-то сквозь дождь невозможно. Чонин тоже смотрит туда.
– Крис для него много значит.
– Я знаю, – говорит Тао, опуская взгляд. – Но это не будет значить ничего, если мы не вернем Криса.
Бэкхён сжимает в руке серебристую чешуйку. Он плачет, но с неба хлещет дождь, и слезы теряются в его потоках.
– Тебе больно, Крис? – шепчет он, несмотря на то что ливень заглушает слова. – Как мне добраться до тебя?
Он думает, куда идти, если родители Чунмёна не смогут им помочь. Он не сомневался, что они помогут – если что-то узнают. Они разбогатели на темных делах, но все же хорошие родители. Бэкхён обнимает себя за колени и стискивает в руках чешуйку.
– Пожалуйста, – шепчет он, – не забирай его у меня.
Хотелось бы ему знать, ответит ли кто – и может ли ответить. Ему хочется собрать всю морскую пену в мире и потребовать, чтобы она вернула Криса.
– Я сделаю что угодно, – продолжает он все так же тихо. – Займу его место, если ты этого хочешь.
Он замолкает, а потом глаза у него расширяются.
– Я займу его место, – повторяет он и хватается за поручни «вороньего гнезда», чтобы встать. – Тебе не нужен Крис, правда? Тебе нужен кто-то, чтобы принять такую же судьбу, что досталась тебе. Я это сделаю. Я стану морской пеной. Оставь Криса в покое.
Он спускается по лестнице, умудряясь не поскользнуться, идет через всю палубу и останавливается у борта. Дождь бьется о темную воду, и от этого море кажется бездонным.
– Я займу его место. Пожалуйста, не делай ему больно, – он бросается в воду с борта корабля.
Около минуты он идет ко дну, но потом что-то выталкивает его обратно.
– Не дури, – выплевывает Тао, хватая его поперек талии. Они садятся на белую акулу, которая плавает рядом. – Вряд ли это сработает. Если ты сделаешь так из любви к гэ, это не будет повторением такой же судьбы. К тому же, ты думаешь, он будет счастлив узнать об этом?
Бэкхён стискивает кулаки и бьет Тао по плечам. Тот даже не уклоняется.
– Я не могу спокойно сидеть, – всхлипывает Бэкхён. – Ты сказал, что Крис истекает кровью! Посмотри, какой сильный дождь.
Тао спихивает его в воду, и Бэкхён с трудом снова хватается за акулу. Тао свирепо смотрит на него.
– Если ты считаешь, что только ты о нем заботишься, то заблуждаешься. Ты встретил его меньше года назад. Чен, Лэй и я знаем его всю жизнь. Сюмин-гэ и Лухань-гэ знают его двадцать один год. Не думаешь, что нам больно точно так же, если не сильнее?
Бэкхён бессмысленно пялится на Тао, пока тот не затаскивает его обратно на акулу. Только сейчас он понимает, что Тао плачет. Из-за дождя это трудно заметить, но слезы стекают по его щекам, а плечи поникли. Бэкхён обнимает Тао и прижимает его к себе.
Кажется, он уснул, потому что, резко открыв глаза, он обнаруживает себя на солнечном пляже. Его голова лежит на коленях русала, и он замечает отблеск солнца на серебристой чешуе. Бэкхён вскакивает.
– Крис?!
Тут он видит русалку. У нее белокурые волосы и голубые глаза, очень похожие на сапфиры, которыми плачет Лухань.
– Привет, – говорит она нежным, шелковым голосом.
Бэкхён отступает на шаг.
– Ты морская пена.
– Да.
– Я сплю?
– Да, я усыпила тебя. Ты хотел со мной поговорить, – она безмятежно улыбается ему. – Ты хотел узнать, почему я забрала у тебя твоего драгоценного русала, – она вздыхает и тянет его обратно, так, что его голова снова оказывается у нее на коленях. Она гладит его волосы точно так же, как делал Крис. Бэкхён садится и отталкивает ее. Она смеется, и у него по спине бегут мурашки. – Он такой милый глупыш. Думал, что я о нем забочусь. Но мне всего лишь нужен был кто-то, чтобы разделить мою участь. Конечно, ты не должен был полюбить его так сильно. Но это сработало. Он не будет чувствовать себя преданным, но будет страдать. А ты испытаешь ровно столько же боли, сколько и я. Будешь таким же беспомощным, какой была я, когда поймешь, что поделать ничего нельзя.
Бэкхён с ужасом видит, что пляж, на котором они сидели, внезапно превращается в волны липкого золота. Оно пачкает его штаны, касаясь колен. Она снова смеется.
– Я так долго этого ждала. Я не могла сделать этого раньше – морской король сильнее меня. Но он стареет и слабеет, а его старший сын еще недостаточно владеет своим даром, чтобы меня остановить. А ты, – она смеется, наклоняясь, чтобы потрепать его по лицу, – ты всего лишь человек. Мерзкие грязные создания.
Бэкхён отбрасывает ее руку.
– Я бы не стал недооценивать Сюмина, – выплевывает он, вставая. Золото вокруг пахнет морской водой. – Или Криса. Или меня. – Ее лицо искажается. – Я верну его обратно, и я защищу его. Только попробуй остановить меня.
Она визжит и ныряет за ним, но Бэкхён уклоняется, разбрызгивая золотую кровь, сам ныряет за ней, хватая нож, пристегнутый к поясу, и всаживает ей в лопатку.
Русалка кричит. Бэкхён отпрыгивает назад, когда она оборачивается, хватает его за руку и тянет под воду. Он брыкается, но она крепко придавливает его своим телом.
И вдруг исчезает.
– Что?! Морская пена?
Бэкхён вытирает золотую жидкость с лица, недоверчиво наблюдая за тем, как белая морская пена уносит ее прочь. Карман обжигает, и он вытаскивает серебристую чешуйку, удивленно раскрыв глаза.
– Крис.
Как только он произносит это имя, пляж и золотой океан исчезают, оставляя его по щиколотку в темной воде. Он все еще измазан золотой жижей и пытается ее оттереть. Маленький клочок пены пристает к его лодыжке, и он останавливается.
– Как проснуться?
Пена отрывается от его ног и плывет прочь, он следует за ней. Он уже знает, что его ждет, когда пена исчезает. У него перехватывает дыхание.
– Привет.
– Привет, – улыбается Крис. – Подойди поближе. Разве ты не соскучился по мне?
Бэкхён не может шелохнуться. Не может говорить. Крис вздыхает и касается пальцами темной воды. Бэкхён замечает, что Крис весь в порезах и золото сочится из его тела отовсюду. Крис перехватывает его взгляд и грустно смеется.
– Мы… мы опоздали?
Крис на минуту задумывается.
– Нет, не думаю. Пока нет, – он осторожно скользит пальцами по руке, она пачкается золотом. – Но уже почти.
– Разбуди меня, Крис, дай мне проснуться. Я не могу сейчас спать. Я должен найти тебя, – Бэкхён с усилием передвигает ноги и падает рядом с Крисом. Вблизи еще лучше видно раны, и у него ноет сердце. – Что они с тобой сделали?
– Я толком не понял, – вздыхает Крис, опуская голову Бэкхёну на плечо. – Больно, – он замолкает на какое-то время, и Бэкхён видит, как бриллианты скатываются в воду по его плечам. – Останься со мной до… до самого конца.
Бэкхён прокусывает губу до крови. Он сплевывает ее в море и сжимает плечо Криса.
– Я не позволю этому случиться, – он целует Криса в губы. – Ты не станешь морской пеной. Я защищу тебя.
Крис смотрит на него, и бриллианты падают по его щекам.
– Я не хочу становиться морской пеной, – шепчет он, дрожа в руках Бэкхёна. – Не хочу умирать.
– Этого не будет. Разбуди меня, Крис, – Бэкхён целует его в лоб, – я найду тебя, клянусь. Тебе всего лишь нужно помочь мне тебя отыскать.
Крис закрывает глаза, и в этот раз Бэкхён смахивает бриллианты прежде, чем они покатятся по плечам. Камешки с плеском падают в воду.
– Она сильнее меня.
Бэкхён улыбается и целует Криса в нос.
– Я думаю, ты сильнее ее. Ты спас меня от нее. Я знаю, что ты сможешь это сделать. А теперь разбуди меня, Крис. У нас мало времени. Клянусь, я вытащу тебя. Я не позволю тебе стать морской пеной.
Крис опускает голову и выдергивает чешуйку из хвоста, протягивая ее Бэкхёну.
– Хорошо.
– Хм, пена отступает. И дождь закончился?
Бэкхён поспешно стряхивает руками морскую пену с лица, отплевываясь.
– Долго я был без сознания?
Чанёль наклоняется к нему, широко распахнув глаза.
– Недолго, – отвечает Лухань и тянется, чтобы вытереть остатки пены. – Что случилось?
– Я встретил госпожу. Она пыталась меня убить, хотя я ранил ее первым… – он хлопает себя по боку. – Мой нож пропал!
– Ты ее ранил?! – изумленно повторяет Чен. – Подожди, она пыталась тебя убить?
– Да, но Крис…
– Крис? Ты видел Криса? – перебивает его Сюмин.
Бэкхён кивает.
– Он спас меня. Он ранен. И, похоже, умирает. Надо готовиться к плаванью. Чунмён, родители ничего не сказали тебе, да?
– Нет, они ничего не слышали.
– Крис поможет нам, – говорит Бэкхён. – Отправляемся в плаванье, капитан.
– Ох, не нравится мне это, – стонет Чанёль, потирая висок. – Это кладбище кораблей.
Лэй хватается пальцами за поручень.
– О нет. Сюмин!
– Что-то случилось? – поднимает взгляд Чунмён.
Лэй качает головой.
– Нет, просто… смотрите.
@темы: группа: EXO (K/M), мое: перевод
Комментарии (3)
И еще раз с suhofestа) Не скажу, что я рьяный фанат фем!версий кого-либо, но иногда очень даже 
Название: Шалости
Автор: thesockmonster
Переводчик: Лунный дождь
Бета: olya11
Разрешение на перевод: получено
Пейринг: Чонин/фем!Чунмён
Рейтинг: NC-17
Жанр: highschool!AU
Размер: 4015 слов
Саммари: Чунмён – хорошая девочка, но иногда можно и пошалить.
Предупреждения: гендерсвитч - фем!Чунмён и фем!Бэкхён
читать дальшеКомната школьного совета почти пуста, на столах убрано и стулья аккуратно задвинуты. В ней только Чунмён – старшеклассница и председатель Совета. Она все еще разбирает документы с собрания, отказавшись от помощи: другим и так есть чем заняться, вместо того чтобы наблюдать, как она раскладывает по порядку разноцветные папки.
Самые важные бумаги идут в красную, чтобы она их срочно просмотрела. Например, реклама ярмарки выпечки, средства от которой пойдут на новую форму для чирлидеров. Чунмён предпочитает проверенные методы и уже опробовала разные способы сбора средств, хотя не все на них согласились. Чирлидеры упорно предлагают мыть машины в бикини, и Чунмён не может убедить их, что это неприлично. Они почти все несовершеннолетние, а большинство предполагаемых клиентов – это же родители учеников! Страшно даже представить, сколько будет жалоб, если они такое выкинут. Ей даже пришлось заручиться поддержкой директора, когда она убеждала их отказаться от этой идеи.
Поэтому Чунмён держит рекламу при себе, чтобы капитан чирлидеров не решила заменить выпечку мойкой машин. Ее опасения небеспочвенны: в прошлом году распространение флаеров, рекламирующих ежегодную школьную ярмарку, провалилось. Тогда под руководством теперь уже бывшего секретаря Совета школы раздача флаеров превратилась в клевету а-ля «мой парень козел, изменяет мне, вот фото в доказательство». Чунмён не доверяет всем подряд, даже если они члены Совета.
Еще пятнадцать минут занимает сортировка. Когда она выходит из кабинета с охапкой бумаг в руках и с тяжелой сумкой наперевес, то видит сонную Бэкхён – сидя на корточках, та прислонилась к стене и дремлет, опустив голову. Чунмён с силой захлопывает дверь, чтобы лучшая подруга проснулась и помогла ей. Бэкхён вяло поднимается, отряхивает свою вызывающе короткую юбку и берет из рук Чунмён папки, пока та закрывает дверь на замок.
– Долго же ты, – говорит Бэкхён вместо приветствия.
– Могла бы и не ждать. Я же говорила, что сегодня на повестке дня много вопросов, – отвечает Чунмён, подкидывая ранец повыше, чтобы поймать вторую лямку.
Бэкхён берет ее под руку и быстро тянет по коридору. Уже и так почти все ушли. Бэкхён не любит допоздна торчать в школе после уроков, но она верная подруга и к тому же опасается, что Чунмён надорвется, если будет таскать все одна. Тем не менее, верность не мешает Бэкхён иногда требовать вознаграждение.
– Чанёль устраивает пижамную вечеринку в субботу, – начинает она, глядя на Чунмён сквозь локоны длинных каштановых волос. – Она сказала пригласить тебя.
Чунмён вздыхает и делает вид, что обдумывает предложение, хотя заранее знает ответ. Она просто не может терять время, занимаясь непонятно чем на вечеринке, когда скоро экзамены, а эссе не дописаны и конспекты не просмотрены, и записки из ящика для идей учеников еще не поделены на толковые предложения и похабные послания. Чунмён уверена, что добрую половину последних написала Бэкхён – ее почерк она знает как свой собственный.
– Не могу, – наконец отвечает она.
Бэкхён тяжело вздыхает, прислоняясь к Чунмён, и та чувствует себя виноватой. Школьные ворота со щелчком закрываются позади. Чунмён щурится от слепящего солнца.
– Ты совсем не гуляешь, – говорит Бэкхён. – У тебя не комната, а тюрьма, высасывает всю радость и грузит ответственностью.
Чунмён сердито смотрит на нее.
– Ты скучная, как старуха, – ноет Бэкхён.
– Я не скучная, – фыркает Чунмён, – я осторожная.
– Чунмён, я тебя люблю, но… – Бэкхён с умоляющим видом преграждает путь Чунмён. – Ты не позволишь себе веселье, даже если ткнешься в него носом.
Чунмён ахает, негодующе распахнув глаза.
– Я умею веселиться!
– Обработка данных не считается.
Ее тянет огрызнуться: «Некоторым это очень даже весело», – но такой ответ будет только на руку Бэкхён.
– Зато у меня есть парень, – вяло возражает Чунмён. Даже у Бэкхён нет парня, хотя, по ее словам, это потому, что ей никто в школе не подходит.
Бэкхён хохочет.
– Чунмён, родители разрешают вам делать уроки вместе, когда их нет дома. Даже они знают, какие вы паиньки.
И это правда. Чонин идеален для платонических отношений. Чунмён сама установила границы, когда они только начали встречаться. Она разрешает ему держать ее за руку и целовать в щечку, но только когда вокруг ни души.
– Если ты сделаешь что-то не по расписанию, твоя голова вылетит из тела, как пробка из бутылки шампанского.
Чунмён сердито стискивает кулаки. Бэкхён специально ее подначивает?
– Чего ты от меня хочешь? – интересуется Чунмён. – Чтобы я забила на домашку и пошла на пижамную вечеринку?
Глаза Бэкхён искрятся, в уголке губ прячется усмешка.
– Твои трусики завязались в такой узел, что даже вечеринка не поможет. Единственный способ исправить дело – не надевать их вообще.
– Что? – моргает Чунмён.
Ее желудок скручивается еще до того, как Бэкхён снова открывает рот.
– Не надевай завтра в школу трусики. Докажи, что ты не такая примерная принцесса, какой кажешься.
Ох, не к добру это. Чунмён гложет тревога, но она гонит ее прочь – вместе с львиной долей гордости.
– Ладно, – решительно говорит она, и у Бэкхён отвисает челюсть.
От одного дня без белья под брюками – именно брюками! – ничего страшного не случится.
Чунмён обходит Бэкхён и идет дальше, стараясь сохранить безразличный вид, пока Бэкхён ее нагоняет. Главное – уверенность. Если она ее потеряет, то начнет паниковать.
– Чунмён, постой! Я умираю с голоду.
Будильник звенит ровно за полтора часа до начала занятий – как раз достаточно, чтобы принять душ, высушить волосы, одеться и собраться в школу, а потом хорошо, плотно позавтракать. Завтрак – самый важный прием пищи. Но в это утро все не так, как обычно.
Она ерзает на стуле, пытаясь устроиться так, чтобы не чувствовать, что сегодня под брюками у нее ничего нет. Одеваясь, она уже натягивала белые кружевные трусики, но вспомнила вчерашний разговор с Бэкхён и быстро сняла их. В ванной ее решимость была непоколебима, но теперь она чувствует себя голой – хотя тут всего лишь ее собственная кухня.
Чунмён то и дело бегает наверх к большому зеркалу на двери ее комнаты и смотрит, не слишком ли заметно, что брюки надеты на голое тело. Капри цвета хаки уже не первый год в ее гардеробе, они чуть жмут в районе бедер и попы, где она немного поправилась. Само по себе это неплохо, но сегодня лишнее внимание ни к чему. Она тянет белую блузку вниз, пытаясь прикрыть бедра, но приходится признать, что это не помогает.
Сотни бабочек порхают у Чунмён в животе, когда она допивает апельсиновый сок и, схватив сумку, направляется к двери. До школы недалеко. На углу ее встречает Бэкхён, юбка которой, как обычно, короче, чем позволяет дресс-код, но смысла делать замечание нет. Бэкхён просто опустит юбку до приемлемого уровня, а потом натянет обратно.
Бэкхён бросает взгляд на Чунмён, затем присматривается.
– Не знала, что у тебя есть брюки, – говорит она, оглядывая Чунмён с головы до ног.
Та краснеет и вздрагивает, а потом закатывает глаза и, взяв Бэкхён за руку, тянет за собой. Чего Чунмён терпеть не может, так это опаздывать. Они приходят с приличным запасом времени, и Бэкхён сразу начинает ныть, но Чунмён не до нее – она улыбается Чонину, который ждет их у ворот.
– Привет, – говорит Чонин, нежно улыбаясь.
Чунмён поднимается на носки и приглаживает Чонину выбившиеся пряди волос. Когда она заканчивает, Бэкхён усиленно имитирует рвоту, а Чонин краснеет, и симпатия Чунмён к нему увеличивается в разы. Вдалеке звенит первый звонок.
– Проводишь меня к шкафчику? – спрашивает она, как будто он не делает этого каждый день.
Чонин протягивает ей руку, и они вместе направляются к зданию.
Беспокойство появляется почти сразу после начала первого урока. Сидеть на стуле непривычно холодно, и тут она вспоминает, что у нее нет одного слоя одежды. Это отвлекает, и Чунмён долго ерзает, пока не находит удобную позу. Подогнув правую ногу под себя, а левую закинув за ножку парты, Чунмён с опаской оглядывается, но, кажется, одноклассники больше заняты учителем, чем ее задницей, что не может не радовать.
– Ты завела будильник на несусветную рань и выпила сразу три энергетика, да? – спрашивает Бэкхён, как только раздается звонок с урока. Чунмён прищуривается, гадая, помнит ли вообще подруга вчерашний разговор. Бэкхён известна своим легкомыслием, так что не факт.
– Я спала положенные восемь часов, – уверяет она, постукивая ручкой по тетради. Бэкхён демонстративно глядит на Чунмён, и та наконец спохватывается. Лист бумаги испещрен чернильными точками. Чунмён охает: ее замечательный аккуратный конспект испорчен.
– Неужели?
– Все в порядке, – хмуро говорит Чунмён и вытаскивает из-под себя согнутую ногу, чтобы встать и размяться. Правая нога затекла, и до следующего кабинета она идет, чуть прихрамывая. Они расстаются с Бэкхён в конце коридора.
Чунмён садится за парту, лукаво улыбаясь. Если уж Бэкхён не заметила, волноваться не о чем. Полностью расслабиться не получается, но становится легче.
К обеду Чунмён начинает входить во вкус. И не потому, что у нее нет ничего под брюками, а потому, что она делает нечто необычное и забавное – и, главное, никто об этом не знает. Чувство обретенной свободы кружит голову. Чунмён ослепительно улыбается. Бэкхён смотрит на нее искоса и заслоняется рукой, как бы говоря: «Ты слишком ярко светишь».
– Не знаю, что в тебя вселилось, но передавай этому что-то спасибо… Блин, Чун, прикрой зубы. А то я чокнусь.
Улыбка Чунмён гаснет. Она собирается пожурить Бэкхён за такие словечки, ведь леди не ругаются. Тут она вспоминает про свой секрет и улыбается с прежним озорством. Леди к тому же не ходят без трусиков.
К ним присоединяется Чонин и становится рядом с Чунмён – на расстоянии, которое считается приличным. Чунмён смотрит сначала на пространство между ними, потом на смущенного Чонина.
– Что? – он опускает взгляд. – Слишком близко?
Он такой милый, так старательно выполняет ее условия. Чунмён берет инициативу в свои руки и подбирается к нему поближе. Она прижимается к его теплому бедру, ее сердце начинает сильно биться, а голова чуть кружится. Чонин распахивает глаза и застывает, боясь сделать что-нибудь не так.
– Ты не против? – допытывается Чунмён и смотрит искоса. Это настолько на нее не похоже. Краем глаза она видит, как недоуменно таращится на них Бэкхён. Но ее больше интересует то, что Чонин тяжело сглатывает и впивается ногтями в ткань штанов.
– Это проверка? – серьезно спрашивает он у Бэкхён.
Та пожимает плечами, а Чунмён обхватывает руку Чонина.
– Не проверка. Но я могу отодвинуться, если хо…
– Нет!
Он краснеет. Чунмён закусывает губу, чтобы скрыть довольную усмешку. Чонин сжимает ее ладонь, и на сей раз краснеет Чунмён.
Она привыкнет к этому.
При первой же удобной возможности Бэкхён тащит Чунмён в туалет, не останавливаясь, пока они не оказываются в тесной кабинке.
– Что с тобой происходит?
Чунмён все еще витает в облаках: после обеда Чонин поцеловал ее в щеку. Довольная улыбка, с которой он ушел, бесценна, и сейчас у нее внутри все переворачивается. Она даже не представляла, чего была лишена.
– Ты же сама посоветовала мне расслабиться. Я так и сделала.
Бэкхён придирчиво смотрит на Чунмён подведенными глазами, оглядывая ее с ног до головы, и та отступает, пока не упирается лопатками в стену кабинки.
– Не может быть! – выдыхает Бэкхён. – Моя маленькая девочка выросла.
Она взвизгивает и обнимает Чунмён, пританцовывая.
– Я так тобой горжусь!
Чунмён высвобождается из объятий и поднимает бровь:
– Чем тут гордиться? Можно подумать, ты спрятала мое белье, и у меня не было выбора.
– Но ты это сделала! – Бэкхён все еще пританцовывает в своих изящных туфельках и выглядит так, словно вот-вот восторженно завопит на всю школу. Но вскоре ее улыбка тает. Она морщит нос.
– Ты должна была надеть юбку.
Глаза Чунмён лезут на лоб, и Бэкхён хохочет, сгибаясь пополам и похлопывая себя по бокам.
– Ну у тебя и лицо, – выдавливает она сквозь смех.
Чунмён поворачивается и выходит. Бэкхён вопит ей вслед, и это жутко приятно.
К концу уроков Чунмён не сидится на месте – в крови играет адреналин. В некотором смысле даже грустно: такая мелочь – и так ее взбудоражила, но для Чунмён это огромный шаг. Она никогда раньше не делала того, что не входит в ее раскрашенное в разные цвета расписание. Даже наряды распределяла на месяц вперед, чтобы не носить слишком часто одно и то же.
Но внезапное отклонение от плана раскрепощает, и хочется большего. Близится конец учебного дня, Чунмён грызет кончик ручки, пристально глядя на часы, а не на учителя. Сегодня они с Чонином вместе делают уроки, и в кои-то веки на уме у Чунмён отнюдь не учеба.
Он ждет ее у школьных ворот и сразу же крепко берет за руку; их пальцы переплетаются. Чунмён очень довольна, что Чонин радостно подхватывает ее инициативу. К тому времени, как они подходят к ее дому, его стеснительность испаряется, и она весело тянет его за порог, а потом и в свою комнату.
Чонин уже не в первый раз у нее в гостях. Он устраивается поудобнее на кровати, упираясь в стену и свесив босые ноги на пол. Пока он ерзает, Чунмён наблюдает за ним. Чонин так хорошо к ней относится. Она не знает больше ни одного парня, который согласился бы подчиняться ей во всем, что касается их отношений. Чонин особенный. Почему она не замечала этого раньше?
Она присаживается к нему на кровать – ближе, чем обычно. Чонин не замирает, как тогда, в школе, а едва заметно улыбается и прислоняется к ней. Рядом с ним Чунмён чувствует себя маленькой, как будто Чонин может одним махом перевернуть ее, пригвоздить к кровати и полностью накрыть собой. От внезапной картинки у Чунмён пересыхает во рту, и она с удивлением понимает, как это соблазнительно.
– Чонин, – тихо окликает она и легонько ведет рукой по его бедру, а потом дергает нитку, вылезшую из шва. Взгляд Чонина прикован к ее пальцам, он чуть слышно охает: ему явно приятно. – Что тебе во мне нравится?
У него резко сбивается дыхание, и Чунмён поворачивается, чтобы видеть его лицо. Чонин не сразу находит ответ.
– Меня привлекла к тебе улыбка, – признается он и сам улыбается так, что пульс Чунмён ускоряется. – А по-настоящему зацепило меня твое упорство, то, что ты всегда уверена в своих желаниях. Я часто думал, каково это – быть твоим желанием.
– И? – допытывается Чунмён и льнет к нему, будто нечаянно. – Это то, чего ты хотел? – Чунмён говорит низко, с придыханием. Внутри разгорается огонь. Раньше такие ощущения у нее были только перед сном, когда нет сил отбросить мысли, которых, как ее учили, не должно быть у порядочных девушек.
Это запретная территория, остановиться бы, но внутри все протестует. Чонин, кажется, испытывает то же самое: он сжимает-разжимает кулаки и кусает губы, видя, как близко Чунмён. Она сидит на коленях, почти соприкасаясь с его бедром.
– В точности, – наконец отвечает Чонин. Он кладет руки на изгиб ее бедер. Нежно тянет, завлекая к себе на колени. Он глядит уверенно, но на скулах еще виден след румянца, и Чунмён забывает обо всех правилах приличия – он смотрит на нее так, будто она важнее всего на свете.
Чунмён знакомо прикосновение губ Чонина к щеке, а как-то раз, договариваясь о свидании, он прикоснулся губами к ее пальцам. Но он никогда не целовал ее, и к этому тоже надо привыкнуть. Нельзя сказать, что Чунмён не представляла себе этого раньше, но реальность оказалась богаче фантазий. С каждым нежным прикосновением своих пухлых губ к ее он отдает всего себя.
– Мне нравится, что ты привлекаешь всеобщее внимание, даже если просто спокойно стоишь, – бормочет Чонин ей в губы и снова целует. Чунмён позволяет себе еще немного расслабиться, садится плотнее на его бедра и скользит ладонями от груди к шее. Свой тихий стон она скорее чувствует, чем слышит.
– Мне нравится, что ты раскладываешь свои вещи в алфавитном порядке, – продолжает Чонин. Он медленно проводит языком по ее нижней губе, и по спине Чунмён пробегает дрожь, а уже готовый вырваться стон замирает внутри. Чонин отодвигается, но Чунмён тянется к нему и касается коротких волосков на его шее. Он не хочет склонять ее к тому, к чему она не готова, и Чунмён это ценит, но сейчас она готова ко всему, что он пожелает дать.
Его мягкий язык ведет по языку Чунмён, и она сильнее прижимается к Чонину, пытаясь дышать носом. Он гладит теплой рукой ее спину и уверенно обнимает за талию. Чунмён наклоняет голову и открывает рот под его нажимом. Она уже почти привыкает к незнакомым ощущениям, когда Чонин прикусывает ее губу и тянет.
Чунмён издает громкий удивленный стон. Ее кожа покрывается мурашками и волна удовольствия устремляется вниз. Между ног становится тепло, и Чунмён дрожит, пытаясь прижаться к Чонину еще ближе, чтобы он утолил жар.
– Мне нравится, когда ты так стонешь, – выдыхает Чонин.
Он снова прикусывает ее губу – теперь уже не так неожиданно, но реакция остается неизменной: приглушенный ртом Чонина стон и движение тела ему навстречу. В ответ Чонин впивается ногтями в ее талию. Она чувствует, как вздымается его грудь и прерывается дыхание. Это как наркотик. Чонин целует ее глубже, и она покачивает бедрами, пытаясь ослабить нарастающее напряжение.
Чунмён путается пальцами в его волосах и прекращает поцелуй, чтобы вдохнуть побольше воздуха. Он снова целует ее, и опять нечем дышать. В ушах шумит, сердце тяжело стучит, жар расходится по всему телу. Все приличия забыты, Чонин садится, крепко сжимая ее бедра, а она пытается удержать равновесие.
Чунмён падает спиной на кровать, и ее тихий стон заглушается ртом Чонина. Он отодвигается, чтобы осыпать поцелуями ее подбородок и шею, а она обхватывает его бедра ногами. Чунмён откидывает голову назад и закрывает глаза, наслаждаясь ощущением Чонина сверху, его прикосновениями – неважно, что они сводят ее с ума. Он скользит горячими ладонями по ее бедрам, талии и затем под блузку, к голой коже.
– Н-не… – запинается она, и Чонин отодвигается так быстро, будто его ударили. Чунмён стонет и приподнимает ноги, чтобы снова притянуть к себе его бедра.
– …не останавливайся, – заканчивает она, берет его руки и кладет на пуговицы своей блузки.
Не отрывая взгляд, Чонин медленно, осторожно расстегивает пуговицы одну за другой. Чунмён краем глаза ловит его лукавую улыбку, с которой он наклоняется и целует ее живот. Чунмён резко втягивает воздух и выгибается навстречу его ласкам, когда он чертит на груди дорожку из поцелуев, ведет носом по шее, а потом снова целует ее в губы.
Чонин основательно устраивается между ее ног, и Чунмён невольно двигается ему навстречу. Она чувствует его возбуждение, и у нее срывает крышу.
– Мне нравится, как ты теряешь голову, – шепчет он и коротко смеется. – Мне нравится, что именно я сделал это с тобой.
Чунмён чувствует, как румянец разгорается на щеках, и старается сдержать стеснительную улыбку, но Чонин ее замечает. Он быстро наклоняется, целуя Чунмён в губы, затем сразу спускается к груди, целуя кожу рядом с бюстгальтером. У нее не очень большая грудь, но, судя по всему, Чонина она устраивает. Он касается губами сосков через белую ткань, и Чунмён пытается за что-нибудь ухватиться.
Было бы удобнее снять бюстгальтер, но к тому времени, как эта мысль проникает сквозь завесу ее желания, Чонин уже идет дальше. Кажется, ему нравится ее мягкий живот, Чонин улыбается при каждом поцелуе, и Чунмён смущенно смеется. Но тут Чонин кусает ее в чувствительное место на боку, прямо над левым бедром, и Чунмён как будто дергают за невидимые веревочки. Она со стоном открывает рот, выгибаясь, и легкая пульсация между ног становится сильнее.
Чунмён чувствует, как ткань брюк намокает в промежности, и на мгновение замирает с раскрытыми от ужаса глазами. Вдруг останется пятно, которое нельзя будет отстирать?
– Чонин, – зовет она. – Мои брюки.
Чонин привстает на коленях. Прикосновение его рук обжигает бедра Чунмён, пока она возится с пуговицей капри.
– Сни… – всхлипывает она, пытаясь объяснить, что ей нужно. Чонин останавливает ее пальцы и начинает расстегивать сам.
Она не успевает сообразить, что произошло, как чувствует, что воздух комнаты холодит ее кожу. Чонин расстегивает молнию и видит, что под брюками ничего нет. Он застывает.
– Ты не… – начинает он, но слова заглушаются стоном.
Ей должно быть стыдно. Чунмён должна откатиться в сторону и сохранить чувство собственного достоинства, но Чонин глядит на нее так, что она не может двинуться. Он всегда смотрел на нее ясно и нежно, но сейчас к его удивленному взгляду примешивается что-то еще. Чунмён толкает его ногу коленом, и Чонин наконец выходит из оцепенения и стягивает с нее брюки.
Времени прийти в себя и обрести уверенность нет. Чонин склоняется над ней, отбросив капри в сторону. Все поцелуи раньше начинались осторожно, но сейчас все иначе. Чунмён хватает Чонина за рубашку, пока он вылизывает ее рот, крепко держа ее за обнаженные бедра, и она ощущает его дыхание на своем лице.
Чунмён уже не хватает тепла его тела, она чувствует себя открытой и беззащитной, но Чонин не дает задумываться об этом.
– Можно? – спрашивает он, и Чунмён ахает, когда его пальцы скользят вниз по внутренней стороне бедра. Он почти достигает того места, где он ей так нужен, но вдруг останавливается, и в горле Чунмён замирает стон.
– Да, – отвечает она. – Да. Пожалуйста!
Никогда она не испытывала такого возбуждения. Она может взорваться, если он ее не коснется.
Он осторожно касается там в первый раз, но следующее движение уже более уверенное, и Чунмён вздрагивает, вдавливая ступни в одеяло. В третий раз он продвигает пальцы между складок и стонет даже громче нее. Как бы сильно не реагировала Чунмён, Чонину в десять раз хуже.
Чунмён чувствует, как он отстраняется, отодвигает ее подальше на кровати, а потом раздвигает ее бедра. Она опускает голову и видит, как смотрит на нее Чонин, сидя между ее бедер: зрачки расширены, на голове беспорядок, он облизывает губы. Чунмён чувствует его дыхание на своей влажной коже, сгорая от предвкушения.
Она чуть двигает бедрами – и Чонин воспринимает это как разрешение. Там, где несколько мгновений назад были пальцы, он проводит языком. Чунмён откидывает голову назад, пытаясь сжать бедра, но Чонин крепко удерживает их. Она не может даже описать, как потрясающе чувствуется его рот, движения языка внутри. Еще больше ее заводят стоны Чонина, как будто он не может насытиться ею, тем, как она раз за разом выдыхает его имя, когда он делает то, что ей и правда очень нравится.
Чунмён бросает то в холод, то в жар, одной рукой она мнет подушку, пытаясь удержаться, другой зарывается в волосы Чонина и всем телом подается ему навстречу. Не сказать, что Чунмён особенно разборчива в самоудовлетворении, но это совершенно другой уровень. Чонин посасывает клитор, и Чунмён чуть не вопит. Ей не хватает воздуха, бедра дрожат.
С каждым выдохом она постанывает, направляя голову Чонина, чтобы он держал ритм. Одна ее нога падает на кровать. Чунмён зарывается пяткой в одеяло, когда внутрь нее скользит палец Чонина. Он несколько раз толкается пальцем, а потом сгибает его, и Чунмён кончает, выгнув спину и открыв рот в беззвучном крике. Чонин не останавливается, пока она не насаживается на него.
Чонин садится и рубашкой вытирает рот и подбородок. Чунмён уже собирается выговорить ему, но вдруг замечает, что у него стоит. Она чуть приподнимается, хватает его за пояс и тянет на себя. Чонин с испуганным вскриком падает на руки. Чунмён улыбается, любуясь его румянцем на скулах, и размышляет, какова она на вкус.
Она расстегивает его штаны, спускает их, сует руку в вызывающе оранжевые трусы, и голова Чонина падает ей на плечо. Чунмён ни разу не видела член вживую, но на ощупь он приятный и тяжелый, чуть подрагивает в ладони, когда она двигает рукой вниз. Чонин со стоном толкается бедрами вперед.
– Тебе не обязательно, – выдает он хрипло.
Чунмён хмыкает. Она обвивает член пальцами и легонько тянет.
– Но мне хочется, – отвечает она. – Ты нравишься мне на ощупь. – Она наклоняет голову, касаясь носом его щеки, чуть сжимает руку и снова тянет. – Мне нравится, как ты на меня смотришь, как трогаешь. – Чунмён проводит большим пальцем под головкой члена, и Чонин стонет громко и судорожно, качаясь всем телом. – Мне нравится, как я нравлюсь тебе.
Чунмён позволяет Чонину задать свой ритм и плотно сжимает пальцы вокруг его члена, пока он толкается в это кольцо. Он прерывисто дышит, Чунмён чувствует рукой влагу, теперь он может двигаться быстрее и сильнее. Один изгиб ее запястья – и он кончает ей на руку, пачкая трусы. Его бедра замедляют движение и наконец останавливаются. Чунмён вытягивает руку, сморщив нос.
Брр.
– Пошли-ка в ванную, – говорит она, и Чонин невнятно бормочет, соглашаясь.
Когда родители Чунмён возвращаются с работы, они уже сидят на кровати: учебник в его руках, тетради – в ее. Как только дверь закрывается, Чунмён тянется поцеловать Чонина.
– Надо повторить этот урок завтра.
У Чонина краснеют кончики ушей.
Бэкхён неделю носит черное, скорбя по утраченной невинности Чунмён, но это всего лишь маска, за которой она пытается скрыть огорчение, что у Чунмён сейчас происходит больше событий, чем за всю жизнь у нее самой. Бэкхён опять заявляет, что парни в школе никакие, и пытается уговорить Чунмён пробраться на вечеринку в колледже. Чунмён оглядывает ее сверху вниз, и Бэкхён, надувшись, падает в кресло.
– Куда подевалась веселая Чунмён?
Чунмён все еще против мойки машин в бикини, но она отзывает официальную жалобу на слишком открытую форму чирлидеров. Взамен она получает несколько плюсов в карму от команды, Бэкхён дает ей пять, а Чонин мило улыбается.
Она по-прежнему следует своему разноцветному расписанию и тщательно продуманной системе хранения документов, но всего за неделю количество студентов, которым она делает замечания из-за мелких нарушений, снижается почти до нуля. В конце концов, как она может наказывать, если ей самой приходится зажимать рот ладонью, когда Чонин опускается на колени и сует голову ей под юбку в душевой для членов школьного совета во время большой перемены.
После этого Чонин часто прячет ее трусики себе в карман и возвращает их перед приходом домой ее родителей. Чунмён считает, что с учебой у него все в полном порядке.
Название: Шалости
Автор: thesockmonster
Переводчик: Лунный дождь
Бета: olya11
Разрешение на перевод: получено
Пейринг: Чонин/фем!Чунмён
Рейтинг: NC-17
Жанр: highschool!AU
Размер: 4015 слов
Саммари: Чунмён – хорошая девочка, но иногда можно и пошалить.
Предупреждения: гендерсвитч - фем!Чунмён и фем!Бэкхён
читать дальшеКомната школьного совета почти пуста, на столах убрано и стулья аккуратно задвинуты. В ней только Чунмён – старшеклассница и председатель Совета. Она все еще разбирает документы с собрания, отказавшись от помощи: другим и так есть чем заняться, вместо того чтобы наблюдать, как она раскладывает по порядку разноцветные папки.
Самые важные бумаги идут в красную, чтобы она их срочно просмотрела. Например, реклама ярмарки выпечки, средства от которой пойдут на новую форму для чирлидеров. Чунмён предпочитает проверенные методы и уже опробовала разные способы сбора средств, хотя не все на них согласились. Чирлидеры упорно предлагают мыть машины в бикини, и Чунмён не может убедить их, что это неприлично. Они почти все несовершеннолетние, а большинство предполагаемых клиентов – это же родители учеников! Страшно даже представить, сколько будет жалоб, если они такое выкинут. Ей даже пришлось заручиться поддержкой директора, когда она убеждала их отказаться от этой идеи.
Поэтому Чунмён держит рекламу при себе, чтобы капитан чирлидеров не решила заменить выпечку мойкой машин. Ее опасения небеспочвенны: в прошлом году распространение флаеров, рекламирующих ежегодную школьную ярмарку, провалилось. Тогда под руководством теперь уже бывшего секретаря Совета школы раздача флаеров превратилась в клевету а-ля «мой парень козел, изменяет мне, вот фото в доказательство». Чунмён не доверяет всем подряд, даже если они члены Совета.
Еще пятнадцать минут занимает сортировка. Когда она выходит из кабинета с охапкой бумаг в руках и с тяжелой сумкой наперевес, то видит сонную Бэкхён – сидя на корточках, та прислонилась к стене и дремлет, опустив голову. Чунмён с силой захлопывает дверь, чтобы лучшая подруга проснулась и помогла ей. Бэкхён вяло поднимается, отряхивает свою вызывающе короткую юбку и берет из рук Чунмён папки, пока та закрывает дверь на замок.
– Долго же ты, – говорит Бэкхён вместо приветствия.
– Могла бы и не ждать. Я же говорила, что сегодня на повестке дня много вопросов, – отвечает Чунмён, подкидывая ранец повыше, чтобы поймать вторую лямку.
Бэкхён берет ее под руку и быстро тянет по коридору. Уже и так почти все ушли. Бэкхён не любит допоздна торчать в школе после уроков, но она верная подруга и к тому же опасается, что Чунмён надорвется, если будет таскать все одна. Тем не менее, верность не мешает Бэкхён иногда требовать вознаграждение.
– Чанёль устраивает пижамную вечеринку в субботу, – начинает она, глядя на Чунмён сквозь локоны длинных каштановых волос. – Она сказала пригласить тебя.
Чунмён вздыхает и делает вид, что обдумывает предложение, хотя заранее знает ответ. Она просто не может терять время, занимаясь непонятно чем на вечеринке, когда скоро экзамены, а эссе не дописаны и конспекты не просмотрены, и записки из ящика для идей учеников еще не поделены на толковые предложения и похабные послания. Чунмён уверена, что добрую половину последних написала Бэкхён – ее почерк она знает как свой собственный.
– Не могу, – наконец отвечает она.
Бэкхён тяжело вздыхает, прислоняясь к Чунмён, и та чувствует себя виноватой. Школьные ворота со щелчком закрываются позади. Чунмён щурится от слепящего солнца.
– Ты совсем не гуляешь, – говорит Бэкхён. – У тебя не комната, а тюрьма, высасывает всю радость и грузит ответственностью.
Чунмён сердито смотрит на нее.
– Ты скучная, как старуха, – ноет Бэкхён.
– Я не скучная, – фыркает Чунмён, – я осторожная.
– Чунмён, я тебя люблю, но… – Бэкхён с умоляющим видом преграждает путь Чунмён. – Ты не позволишь себе веселье, даже если ткнешься в него носом.
Чунмён ахает, негодующе распахнув глаза.
– Я умею веселиться!
– Обработка данных не считается.
Ее тянет огрызнуться: «Некоторым это очень даже весело», – но такой ответ будет только на руку Бэкхён.
– Зато у меня есть парень, – вяло возражает Чунмён. Даже у Бэкхён нет парня, хотя, по ее словам, это потому, что ей никто в школе не подходит.
Бэкхён хохочет.
– Чунмён, родители разрешают вам делать уроки вместе, когда их нет дома. Даже они знают, какие вы паиньки.
И это правда. Чонин идеален для платонических отношений. Чунмён сама установила границы, когда они только начали встречаться. Она разрешает ему держать ее за руку и целовать в щечку, но только когда вокруг ни души.
– Если ты сделаешь что-то не по расписанию, твоя голова вылетит из тела, как пробка из бутылки шампанского.
Чунмён сердито стискивает кулаки. Бэкхён специально ее подначивает?
– Чего ты от меня хочешь? – интересуется Чунмён. – Чтобы я забила на домашку и пошла на пижамную вечеринку?
Глаза Бэкхён искрятся, в уголке губ прячется усмешка.
– Твои трусики завязались в такой узел, что даже вечеринка не поможет. Единственный способ исправить дело – не надевать их вообще.
– Что? – моргает Чунмён.
Ее желудок скручивается еще до того, как Бэкхён снова открывает рот.
– Не надевай завтра в школу трусики. Докажи, что ты не такая примерная принцесса, какой кажешься.
Ох, не к добру это. Чунмён гложет тревога, но она гонит ее прочь – вместе с львиной долей гордости.
– Ладно, – решительно говорит она, и у Бэкхён отвисает челюсть.
От одного дня без белья под брюками – именно брюками! – ничего страшного не случится.
Чунмён обходит Бэкхён и идет дальше, стараясь сохранить безразличный вид, пока Бэкхён ее нагоняет. Главное – уверенность. Если она ее потеряет, то начнет паниковать.
– Чунмён, постой! Я умираю с голоду.
* * *
Будильник звенит ровно за полтора часа до начала занятий – как раз достаточно, чтобы принять душ, высушить волосы, одеться и собраться в школу, а потом хорошо, плотно позавтракать. Завтрак – самый важный прием пищи. Но в это утро все не так, как обычно.
Она ерзает на стуле, пытаясь устроиться так, чтобы не чувствовать, что сегодня под брюками у нее ничего нет. Одеваясь, она уже натягивала белые кружевные трусики, но вспомнила вчерашний разговор с Бэкхён и быстро сняла их. В ванной ее решимость была непоколебима, но теперь она чувствует себя голой – хотя тут всего лишь ее собственная кухня.
Чунмён то и дело бегает наверх к большому зеркалу на двери ее комнаты и смотрит, не слишком ли заметно, что брюки надеты на голое тело. Капри цвета хаки уже не первый год в ее гардеробе, они чуть жмут в районе бедер и попы, где она немного поправилась. Само по себе это неплохо, но сегодня лишнее внимание ни к чему. Она тянет белую блузку вниз, пытаясь прикрыть бедра, но приходится признать, что это не помогает.
Сотни бабочек порхают у Чунмён в животе, когда она допивает апельсиновый сок и, схватив сумку, направляется к двери. До школы недалеко. На углу ее встречает Бэкхён, юбка которой, как обычно, короче, чем позволяет дресс-код, но смысла делать замечание нет. Бэкхён просто опустит юбку до приемлемого уровня, а потом натянет обратно.
Бэкхён бросает взгляд на Чунмён, затем присматривается.
– Не знала, что у тебя есть брюки, – говорит она, оглядывая Чунмён с головы до ног.
Та краснеет и вздрагивает, а потом закатывает глаза и, взяв Бэкхён за руку, тянет за собой. Чего Чунмён терпеть не может, так это опаздывать. Они приходят с приличным запасом времени, и Бэкхён сразу начинает ныть, но Чунмён не до нее – она улыбается Чонину, который ждет их у ворот.
– Привет, – говорит Чонин, нежно улыбаясь.
Чунмён поднимается на носки и приглаживает Чонину выбившиеся пряди волос. Когда она заканчивает, Бэкхён усиленно имитирует рвоту, а Чонин краснеет, и симпатия Чунмён к нему увеличивается в разы. Вдалеке звенит первый звонок.
– Проводишь меня к шкафчику? – спрашивает она, как будто он не делает этого каждый день.
Чонин протягивает ей руку, и они вместе направляются к зданию.
* * *
Беспокойство появляется почти сразу после начала первого урока. Сидеть на стуле непривычно холодно, и тут она вспоминает, что у нее нет одного слоя одежды. Это отвлекает, и Чунмён долго ерзает, пока не находит удобную позу. Подогнув правую ногу под себя, а левую закинув за ножку парты, Чунмён с опаской оглядывается, но, кажется, одноклассники больше заняты учителем, чем ее задницей, что не может не радовать.
– Ты завела будильник на несусветную рань и выпила сразу три энергетика, да? – спрашивает Бэкхён, как только раздается звонок с урока. Чунмён прищуривается, гадая, помнит ли вообще подруга вчерашний разговор. Бэкхён известна своим легкомыслием, так что не факт.
– Я спала положенные восемь часов, – уверяет она, постукивая ручкой по тетради. Бэкхён демонстративно глядит на Чунмён, и та наконец спохватывается. Лист бумаги испещрен чернильными точками. Чунмён охает: ее замечательный аккуратный конспект испорчен.
– Неужели?
– Все в порядке, – хмуро говорит Чунмён и вытаскивает из-под себя согнутую ногу, чтобы встать и размяться. Правая нога затекла, и до следующего кабинета она идет, чуть прихрамывая. Они расстаются с Бэкхён в конце коридора.
Чунмён садится за парту, лукаво улыбаясь. Если уж Бэкхён не заметила, волноваться не о чем. Полностью расслабиться не получается, но становится легче.
* * *
К обеду Чунмён начинает входить во вкус. И не потому, что у нее нет ничего под брюками, а потому, что она делает нечто необычное и забавное – и, главное, никто об этом не знает. Чувство обретенной свободы кружит голову. Чунмён ослепительно улыбается. Бэкхён смотрит на нее искоса и заслоняется рукой, как бы говоря: «Ты слишком ярко светишь».
– Не знаю, что в тебя вселилось, но передавай этому что-то спасибо… Блин, Чун, прикрой зубы. А то я чокнусь.
Улыбка Чунмён гаснет. Она собирается пожурить Бэкхён за такие словечки, ведь леди не ругаются. Тут она вспоминает про свой секрет и улыбается с прежним озорством. Леди к тому же не ходят без трусиков.
К ним присоединяется Чонин и становится рядом с Чунмён – на расстоянии, которое считается приличным. Чунмён смотрит сначала на пространство между ними, потом на смущенного Чонина.
– Что? – он опускает взгляд. – Слишком близко?
Он такой милый, так старательно выполняет ее условия. Чунмён берет инициативу в свои руки и подбирается к нему поближе. Она прижимается к его теплому бедру, ее сердце начинает сильно биться, а голова чуть кружится. Чонин распахивает глаза и застывает, боясь сделать что-нибудь не так.
– Ты не против? – допытывается Чунмён и смотрит искоса. Это настолько на нее не похоже. Краем глаза она видит, как недоуменно таращится на них Бэкхён. Но ее больше интересует то, что Чонин тяжело сглатывает и впивается ногтями в ткань штанов.
– Это проверка? – серьезно спрашивает он у Бэкхён.
Та пожимает плечами, а Чунмён обхватывает руку Чонина.
– Не проверка. Но я могу отодвинуться, если хо…
– Нет!
Он краснеет. Чунмён закусывает губу, чтобы скрыть довольную усмешку. Чонин сжимает ее ладонь, и на сей раз краснеет Чунмён.
Она привыкнет к этому.
* * *
При первой же удобной возможности Бэкхён тащит Чунмён в туалет, не останавливаясь, пока они не оказываются в тесной кабинке.
– Что с тобой происходит?
Чунмён все еще витает в облаках: после обеда Чонин поцеловал ее в щеку. Довольная улыбка, с которой он ушел, бесценна, и сейчас у нее внутри все переворачивается. Она даже не представляла, чего была лишена.
– Ты же сама посоветовала мне расслабиться. Я так и сделала.
Бэкхён придирчиво смотрит на Чунмён подведенными глазами, оглядывая ее с ног до головы, и та отступает, пока не упирается лопатками в стену кабинки.
– Не может быть! – выдыхает Бэкхён. – Моя маленькая девочка выросла.
Она взвизгивает и обнимает Чунмён, пританцовывая.
– Я так тобой горжусь!
Чунмён высвобождается из объятий и поднимает бровь:
– Чем тут гордиться? Можно подумать, ты спрятала мое белье, и у меня не было выбора.
– Но ты это сделала! – Бэкхён все еще пританцовывает в своих изящных туфельках и выглядит так, словно вот-вот восторженно завопит на всю школу. Но вскоре ее улыбка тает. Она морщит нос.
– Ты должна была надеть юбку.
Глаза Чунмён лезут на лоб, и Бэкхён хохочет, сгибаясь пополам и похлопывая себя по бокам.
– Ну у тебя и лицо, – выдавливает она сквозь смех.
Чунмён поворачивается и выходит. Бэкхён вопит ей вслед, и это жутко приятно.
* * *
К концу уроков Чунмён не сидится на месте – в крови играет адреналин. В некотором смысле даже грустно: такая мелочь – и так ее взбудоражила, но для Чунмён это огромный шаг. Она никогда раньше не делала того, что не входит в ее раскрашенное в разные цвета расписание. Даже наряды распределяла на месяц вперед, чтобы не носить слишком часто одно и то же.
Но внезапное отклонение от плана раскрепощает, и хочется большего. Близится конец учебного дня, Чунмён грызет кончик ручки, пристально глядя на часы, а не на учителя. Сегодня они с Чонином вместе делают уроки, и в кои-то веки на уме у Чунмён отнюдь не учеба.
Он ждет ее у школьных ворот и сразу же крепко берет за руку; их пальцы переплетаются. Чунмён очень довольна, что Чонин радостно подхватывает ее инициативу. К тому времени, как они подходят к ее дому, его стеснительность испаряется, и она весело тянет его за порог, а потом и в свою комнату.
Чонин уже не в первый раз у нее в гостях. Он устраивается поудобнее на кровати, упираясь в стену и свесив босые ноги на пол. Пока он ерзает, Чунмён наблюдает за ним. Чонин так хорошо к ней относится. Она не знает больше ни одного парня, который согласился бы подчиняться ей во всем, что касается их отношений. Чонин особенный. Почему она не замечала этого раньше?
Она присаживается к нему на кровать – ближе, чем обычно. Чонин не замирает, как тогда, в школе, а едва заметно улыбается и прислоняется к ней. Рядом с ним Чунмён чувствует себя маленькой, как будто Чонин может одним махом перевернуть ее, пригвоздить к кровати и полностью накрыть собой. От внезапной картинки у Чунмён пересыхает во рту, и она с удивлением понимает, как это соблазнительно.
– Чонин, – тихо окликает она и легонько ведет рукой по его бедру, а потом дергает нитку, вылезшую из шва. Взгляд Чонина прикован к ее пальцам, он чуть слышно охает: ему явно приятно. – Что тебе во мне нравится?
У него резко сбивается дыхание, и Чунмён поворачивается, чтобы видеть его лицо. Чонин не сразу находит ответ.
– Меня привлекла к тебе улыбка, – признается он и сам улыбается так, что пульс Чунмён ускоряется. – А по-настоящему зацепило меня твое упорство, то, что ты всегда уверена в своих желаниях. Я часто думал, каково это – быть твоим желанием.
– И? – допытывается Чунмён и льнет к нему, будто нечаянно. – Это то, чего ты хотел? – Чунмён говорит низко, с придыханием. Внутри разгорается огонь. Раньше такие ощущения у нее были только перед сном, когда нет сил отбросить мысли, которых, как ее учили, не должно быть у порядочных девушек.
Это запретная территория, остановиться бы, но внутри все протестует. Чонин, кажется, испытывает то же самое: он сжимает-разжимает кулаки и кусает губы, видя, как близко Чунмён. Она сидит на коленях, почти соприкасаясь с его бедром.
– В точности, – наконец отвечает Чонин. Он кладет руки на изгиб ее бедер. Нежно тянет, завлекая к себе на колени. Он глядит уверенно, но на скулах еще виден след румянца, и Чунмён забывает обо всех правилах приличия – он смотрит на нее так, будто она важнее всего на свете.
Чунмён знакомо прикосновение губ Чонина к щеке, а как-то раз, договариваясь о свидании, он прикоснулся губами к ее пальцам. Но он никогда не целовал ее, и к этому тоже надо привыкнуть. Нельзя сказать, что Чунмён не представляла себе этого раньше, но реальность оказалась богаче фантазий. С каждым нежным прикосновением своих пухлых губ к ее он отдает всего себя.
– Мне нравится, что ты привлекаешь всеобщее внимание, даже если просто спокойно стоишь, – бормочет Чонин ей в губы и снова целует. Чунмён позволяет себе еще немного расслабиться, садится плотнее на его бедра и скользит ладонями от груди к шее. Свой тихий стон она скорее чувствует, чем слышит.
– Мне нравится, что ты раскладываешь свои вещи в алфавитном порядке, – продолжает Чонин. Он медленно проводит языком по ее нижней губе, и по спине Чунмён пробегает дрожь, а уже готовый вырваться стон замирает внутри. Чонин отодвигается, но Чунмён тянется к нему и касается коротких волосков на его шее. Он не хочет склонять ее к тому, к чему она не готова, и Чунмён это ценит, но сейчас она готова ко всему, что он пожелает дать.
Его мягкий язык ведет по языку Чунмён, и она сильнее прижимается к Чонину, пытаясь дышать носом. Он гладит теплой рукой ее спину и уверенно обнимает за талию. Чунмён наклоняет голову и открывает рот под его нажимом. Она уже почти привыкает к незнакомым ощущениям, когда Чонин прикусывает ее губу и тянет.
Чунмён издает громкий удивленный стон. Ее кожа покрывается мурашками и волна удовольствия устремляется вниз. Между ног становится тепло, и Чунмён дрожит, пытаясь прижаться к Чонину еще ближе, чтобы он утолил жар.
– Мне нравится, когда ты так стонешь, – выдыхает Чонин.
Он снова прикусывает ее губу – теперь уже не так неожиданно, но реакция остается неизменной: приглушенный ртом Чонина стон и движение тела ему навстречу. В ответ Чонин впивается ногтями в ее талию. Она чувствует, как вздымается его грудь и прерывается дыхание. Это как наркотик. Чонин целует ее глубже, и она покачивает бедрами, пытаясь ослабить нарастающее напряжение.
Чунмён путается пальцами в его волосах и прекращает поцелуй, чтобы вдохнуть побольше воздуха. Он снова целует ее, и опять нечем дышать. В ушах шумит, сердце тяжело стучит, жар расходится по всему телу. Все приличия забыты, Чонин садится, крепко сжимая ее бедра, а она пытается удержать равновесие.
Чунмён падает спиной на кровать, и ее тихий стон заглушается ртом Чонина. Он отодвигается, чтобы осыпать поцелуями ее подбородок и шею, а она обхватывает его бедра ногами. Чунмён откидывает голову назад и закрывает глаза, наслаждаясь ощущением Чонина сверху, его прикосновениями – неважно, что они сводят ее с ума. Он скользит горячими ладонями по ее бедрам, талии и затем под блузку, к голой коже.
– Н-не… – запинается она, и Чонин отодвигается так быстро, будто его ударили. Чунмён стонет и приподнимает ноги, чтобы снова притянуть к себе его бедра.
– …не останавливайся, – заканчивает она, берет его руки и кладет на пуговицы своей блузки.
Не отрывая взгляд, Чонин медленно, осторожно расстегивает пуговицы одну за другой. Чунмён краем глаза ловит его лукавую улыбку, с которой он наклоняется и целует ее живот. Чунмён резко втягивает воздух и выгибается навстречу его ласкам, когда он чертит на груди дорожку из поцелуев, ведет носом по шее, а потом снова целует ее в губы.
Чонин основательно устраивается между ее ног, и Чунмён невольно двигается ему навстречу. Она чувствует его возбуждение, и у нее срывает крышу.
– Мне нравится, как ты теряешь голову, – шепчет он и коротко смеется. – Мне нравится, что именно я сделал это с тобой.
Чунмён чувствует, как румянец разгорается на щеках, и старается сдержать стеснительную улыбку, но Чонин ее замечает. Он быстро наклоняется, целуя Чунмён в губы, затем сразу спускается к груди, целуя кожу рядом с бюстгальтером. У нее не очень большая грудь, но, судя по всему, Чонина она устраивает. Он касается губами сосков через белую ткань, и Чунмён пытается за что-нибудь ухватиться.
Было бы удобнее снять бюстгальтер, но к тому времени, как эта мысль проникает сквозь завесу ее желания, Чонин уже идет дальше. Кажется, ему нравится ее мягкий живот, Чонин улыбается при каждом поцелуе, и Чунмён смущенно смеется. Но тут Чонин кусает ее в чувствительное место на боку, прямо над левым бедром, и Чунмён как будто дергают за невидимые веревочки. Она со стоном открывает рот, выгибаясь, и легкая пульсация между ног становится сильнее.
Чунмён чувствует, как ткань брюк намокает в промежности, и на мгновение замирает с раскрытыми от ужаса глазами. Вдруг останется пятно, которое нельзя будет отстирать?
– Чонин, – зовет она. – Мои брюки.
Чонин привстает на коленях. Прикосновение его рук обжигает бедра Чунмён, пока она возится с пуговицей капри.
– Сни… – всхлипывает она, пытаясь объяснить, что ей нужно. Чонин останавливает ее пальцы и начинает расстегивать сам.
Она не успевает сообразить, что произошло, как чувствует, что воздух комнаты холодит ее кожу. Чонин расстегивает молнию и видит, что под брюками ничего нет. Он застывает.
– Ты не… – начинает он, но слова заглушаются стоном.
Ей должно быть стыдно. Чунмён должна откатиться в сторону и сохранить чувство собственного достоинства, но Чонин глядит на нее так, что она не может двинуться. Он всегда смотрел на нее ясно и нежно, но сейчас к его удивленному взгляду примешивается что-то еще. Чунмён толкает его ногу коленом, и Чонин наконец выходит из оцепенения и стягивает с нее брюки.
Времени прийти в себя и обрести уверенность нет. Чонин склоняется над ней, отбросив капри в сторону. Все поцелуи раньше начинались осторожно, но сейчас все иначе. Чунмён хватает Чонина за рубашку, пока он вылизывает ее рот, крепко держа ее за обнаженные бедра, и она ощущает его дыхание на своем лице.
Чунмён уже не хватает тепла его тела, она чувствует себя открытой и беззащитной, но Чонин не дает задумываться об этом.
– Можно? – спрашивает он, и Чунмён ахает, когда его пальцы скользят вниз по внутренней стороне бедра. Он почти достигает того места, где он ей так нужен, но вдруг останавливается, и в горле Чунмён замирает стон.
– Да, – отвечает она. – Да. Пожалуйста!
Никогда она не испытывала такого возбуждения. Она может взорваться, если он ее не коснется.
Он осторожно касается там в первый раз, но следующее движение уже более уверенное, и Чунмён вздрагивает, вдавливая ступни в одеяло. В третий раз он продвигает пальцы между складок и стонет даже громче нее. Как бы сильно не реагировала Чунмён, Чонину в десять раз хуже.
Чунмён чувствует, как он отстраняется, отодвигает ее подальше на кровати, а потом раздвигает ее бедра. Она опускает голову и видит, как смотрит на нее Чонин, сидя между ее бедер: зрачки расширены, на голове беспорядок, он облизывает губы. Чунмён чувствует его дыхание на своей влажной коже, сгорая от предвкушения.
Она чуть двигает бедрами – и Чонин воспринимает это как разрешение. Там, где несколько мгновений назад были пальцы, он проводит языком. Чунмён откидывает голову назад, пытаясь сжать бедра, но Чонин крепко удерживает их. Она не может даже описать, как потрясающе чувствуется его рот, движения языка внутри. Еще больше ее заводят стоны Чонина, как будто он не может насытиться ею, тем, как она раз за разом выдыхает его имя, когда он делает то, что ей и правда очень нравится.
Чунмён бросает то в холод, то в жар, одной рукой она мнет подушку, пытаясь удержаться, другой зарывается в волосы Чонина и всем телом подается ему навстречу. Не сказать, что Чунмён особенно разборчива в самоудовлетворении, но это совершенно другой уровень. Чонин посасывает клитор, и Чунмён чуть не вопит. Ей не хватает воздуха, бедра дрожат.
С каждым выдохом она постанывает, направляя голову Чонина, чтобы он держал ритм. Одна ее нога падает на кровать. Чунмён зарывается пяткой в одеяло, когда внутрь нее скользит палец Чонина. Он несколько раз толкается пальцем, а потом сгибает его, и Чунмён кончает, выгнув спину и открыв рот в беззвучном крике. Чонин не останавливается, пока она не насаживается на него.
Чонин садится и рубашкой вытирает рот и подбородок. Чунмён уже собирается выговорить ему, но вдруг замечает, что у него стоит. Она чуть приподнимается, хватает его за пояс и тянет на себя. Чонин с испуганным вскриком падает на руки. Чунмён улыбается, любуясь его румянцем на скулах, и размышляет, какова она на вкус.
Она расстегивает его штаны, спускает их, сует руку в вызывающе оранжевые трусы, и голова Чонина падает ей на плечо. Чунмён ни разу не видела член вживую, но на ощупь он приятный и тяжелый, чуть подрагивает в ладони, когда она двигает рукой вниз. Чонин со стоном толкается бедрами вперед.
– Тебе не обязательно, – выдает он хрипло.
Чунмён хмыкает. Она обвивает член пальцами и легонько тянет.
– Но мне хочется, – отвечает она. – Ты нравишься мне на ощупь. – Она наклоняет голову, касаясь носом его щеки, чуть сжимает руку и снова тянет. – Мне нравится, как ты на меня смотришь, как трогаешь. – Чунмён проводит большим пальцем под головкой члена, и Чонин стонет громко и судорожно, качаясь всем телом. – Мне нравится, как я нравлюсь тебе.
Чунмён позволяет Чонину задать свой ритм и плотно сжимает пальцы вокруг его члена, пока он толкается в это кольцо. Он прерывисто дышит, Чунмён чувствует рукой влагу, теперь он может двигаться быстрее и сильнее. Один изгиб ее запястья – и он кончает ей на руку, пачкая трусы. Его бедра замедляют движение и наконец останавливаются. Чунмён вытягивает руку, сморщив нос.
Брр.
– Пошли-ка в ванную, – говорит она, и Чонин невнятно бормочет, соглашаясь.
Когда родители Чунмён возвращаются с работы, они уже сидят на кровати: учебник в его руках, тетради – в ее. Как только дверь закрывается, Чунмён тянется поцеловать Чонина.
– Надо повторить этот урок завтра.
У Чонина краснеют кончики ушей.
* * *
Бэкхён неделю носит черное, скорбя по утраченной невинности Чунмён, но это всего лишь маска, за которой она пытается скрыть огорчение, что у Чунмён сейчас происходит больше событий, чем за всю жизнь у нее самой. Бэкхён опять заявляет, что парни в школе никакие, и пытается уговорить Чунмён пробраться на вечеринку в колледже. Чунмён оглядывает ее сверху вниз, и Бэкхён, надувшись, падает в кресло.
– Куда подевалась веселая Чунмён?
Чунмён все еще против мойки машин в бикини, но она отзывает официальную жалобу на слишком открытую форму чирлидеров. Взамен она получает несколько плюсов в карму от команды, Бэкхён дает ей пять, а Чонин мило улыбается.
Она по-прежнему следует своему разноцветному расписанию и тщательно продуманной системе хранения документов, но всего за неделю количество студентов, которым она делает замечания из-за мелких нарушений, снижается почти до нуля. В конце концов, как она может наказывать, если ей самой приходится зажимать рот ладонью, когда Чонин опускается на колени и сует голову ей под юбку в душевой для членов школьного совета во время большой перемены.
После этого Чонин часто прячет ее трусики себе в карман и возвращает их перед приходом домой ее родителей. Чунмён считает, что с учебой у него все в полном порядке.
@темы: музыка: K-Pop - K-Rock, группа: EXO (K/M), мое: перевод
Комментарии (2)
Блин, это же мой первый перевод 
хДД
Оформление мне сделали просто шикарное
, так что при возможности советую читать прямо в записи на СХ, а здесь выкладываю только с коллажами.
Название: Дом волков
Автор: thesockmonster
Переводчик: Лунный дождь
Бета: olya11
Артеры: .Vozduh, Рене
Разрешение на перевод: получено
Фэндом: EXO
Пэйринг: Чонин/Тао
Рейтинг: NC-17
Жанр: АУ, ангст, романс
Саммари: Чонин, одинокий волк, в бегах столько, сколько себя помнит. Но пришло время остановиться, и, наверное, это к лучшему.
читать дальшеКровь вскипает под кожей, обжигая вены и превращая их в пепел на пути к сердцу. Иногда в такие минуты Чонину хочется раствориться, исчезнуть в никуда и наконец обрести покой. Вместо этого его приветствует свет полной луны и боль в меняющемся теле.
Чонина скручивает пополам, лопатки с хрустом выворачиваются, и он мешком валится на землю, едва успевая подставить локти. Из пальцев вытягиваются когти, а ногти падают на лесную подстилку, смешиваясь с грязью и листьями. Горло разрывает крик, когда вместе с выросшими клыками удлиняется все лицо, а челюсть болезненно хрустит. Он смеется — пока горло и нос не искажаются настолько, что хохот сменяет вой, пугающий дичь на несколько миль вокруг.
На секунду он вспоминает, что ему вообще-то нравилась эта футболка, — а потом она рвется, когда ребра выступают, чуть не разодрав смуглую кожу спины. Когтями Чонин вцепляется в землю, ему нужна опора, ведь боль сопровождает перелом каждой кости и перемещение внутренних органов. Это самый тяжелый этап. Многие оборотни теряют сознание от неослабевающей боли, которая заполняет все тело, пока трансформация не будет завершена.
Но Чонин цепляется за сознание — он живет именно ради таких минут. Ради боли и напоминания о том, что он жив, а вот все вокруг — в опасности. Волк хрипит из его горла, и уже через мгновение в холодном ночном воздухе раздается вой. Задние лапы Чонина дрожат и скребутся по листьям, и наконец он твердо встает на землю.
Чувства обострены, он сейчас хищник во всех смыслах этого слова. Он садится и воет, и эхо отзывается от деревьев и камней, затихая в ночи. О, как ему хорошо! Он уверенно отталкивается от земли, устремляясь во тьму, подальше от этого места. Время охотиться.
Утро — вот что хуже всего. Чонин просыпается в пустом дупле, весь в крови, а на языке — тягучий металлический привкус. Он сплевывает и видит на земле остатки оленя. Вороны возмущенно каркают и продолжают свой пир. Животные понимают друг друга без слов, и падальщики знают, что жертва ему больше не нужна.
Чонин встает и тут же об этом жалеет. Еще не переварившееся мясо поднимается в горле, а в голове стучит так сильно, что он еле слышит свое тяжелое дыхание. Чонин с трудом делает первые шаги и, обретя равновесие, осматривает лес в поисках опознавательных знаков. Увидев огромные отметины на соседних деревьях, явно сделанные когтями, он гордо усмехается испачканными кровью губами: может, как человек он ничего собой не представляет, но волк из него хоть куда.
В отличие от других представителей своего вида, Чонин предпочитает жить один, без защиты и помощи стаи. Его собственная была уничтожена охотниками, и он бежал — стремительно, не остановившись ни разу. Хоть Чонин и нашел временный приют в этом городе, он все еще в бегах. И никогда не остановится.
В ушах наконец-то перестает шуметь, он слышит вдалеке тихое журчание воды и улыбается. Теперь он понял, где находится. Он поворачивает на запад, к реке, бегущей в густых зарослях. Чонин наклоняется к воде и смотрит на свое отражение. Одно можно сказать точно: ест он неаккуратно — весь в крови, а в прядях черных, слегка отросших волос запутались частички внутренних органов и костей. Чонин вытаскивает самые крупные и зачерпывает воду, чтобы смыть все остальное. Вода холодная, и он вздрагивает, несмотря на слишком высокую температуру тела.
За спиной слышны громкие шаги, под ногами хрустят ветки и шуршат листья. Так не крадутся, но Чонин никогда и не считал, что Тао способен напасть исподтишка. В этом они схожи — оба предпочитают встретить врага лицом к лицу и насладиться схваткой. Или, может, дело в том, что так легче проиграть. Адреналин от близости смерти кружит Чонину голову.
— Где твой поводок? — спрашивает он еще до того, как Тао подходит к нему, и Чонин чувствует тепло и видит рядом с собой такого же голого, как он сам, чужака. Ярко-красный ирокез Тао выделяется среди приглушенных красок леса, притягивает внимание к напряженной фигуре. Его волосы отрастают, черный цвет еще сильнее подчеркивает красный, и Чонину это нравится.
— Вижу, ты умудрился измазаться потрохами бедного животного.
Чонин пожимает плечами и начинает смывать кровь с рук, соскребая ее ногтями там, где она запеклась.
— Не все пользуются столовыми приборами на охоте, — Чонин останавливается и снова смотрит на Тао. — Ой, я и забыл. Тебя же кастрировали.
Тао рычит и наклоняется к лицу Чонина, в его глазах вспыхивает алый огонь и тут же исчезает. Моргни Чонин в это время — он бы и не заметил.
— Я предпочитаю сохранять бдительность, чтобы самому не стать дичью, — Тао стискивает белоснежные зубы. — В отличие от тех, кто извещает о своем присутствии, оставив кровавое месиво.
— Боишься риска, Цзытао? — Чонин произносит его имя с вызовом, и глаза Тао сужаются, а ноздри раздуваются от участившегося дыхания. Чонин переступает с ноги на ногу — одно движение, и их тела сближаются. Его мышцы напрягаются, и сама мысль о драке — о боли — заставляет сделать первый шаг.
Чонин прыгает и валит Тао на землю, разбрызгивая воду. Он слышит, как дыхание со свистом вырывается из груди Тао, но тот, увы, крупнее, и схватка еще не закончена. Кулак Тао с невероятной силой врезается в челюсть Чонина, лицо сводит от боли. Удар опрокидывает его на землю, и он пробует языком щеку изнутри, чувствуя вкус теперь уже своей крови. Он ухмыляется, готовясь к тому, что Тао сейчас рухнет на него всем весом.
Ничего нового; оба провоцируют друг друга насмешками. Они посвящены в тайное знание о том, какое наслаждение доставляет острая боль от хорошо поставленного удара, или о том, как сладок сильный тычок коленом в живот. Если бы драгоценный вожак Тао знал, чем они занимаются, пожалуй, Чонина бы выгнали из города взашей. Но он не знает и пытается уговорить Чонина присоединиться к ним, хотя это последнее, чего хочет сам Чонин.
А хочет он чувствовать жизнь в мышцах и сухожилиях, которые пульсируют и болят от ударов Тао и которые заживут до заката. Не сказать, что Чонин не дает сдачи. Еще как дает. По нижней губе Тао, прямо по центру, тоненькой струйкой сочится кровь. Чонин рад, что достойно отплатил за раненую щеку, но тут его что-то настораживает. Он никогда раньше не хотел облизать Тао, провести языком по коже, которая, наверное, все еще хранит вкус земли, травы и других восхитительных лесных ароматов. Он хочет слизать кровь, захватить распухшую губу Тао своими губами и поцеловать.
— Ты чего? — спрашивает Тао и отстраняется, замечая, что Чонин перестал отвечать. — Так быстро сдаешься?
Чонин отталкивает Тао, со стоном потягивается, наслаждаясь вспышками боли в конечностях, и отрезает:
— Уходи.
— Зачем ты так, — мягко говорит Тао, но от его голоса волосы на затылке становятся дыбом. — Не надо.
— Надо, — Чонин в последний раз смотрит на соперника, и желудок неприятно сводит от вида блестящей кожи, испещренной синяками и залитой кровью. — Уходи.
Чонин оставляет Тао у реки и сквозь лабиринт деревьев возвращается к цивилизации.
Чонин работает в музыкальном магазинчике для людей, предпочитающих старые пластинки и кассеты новомодным веяниям в музыке и трекам с низкочастотными басами. Он не особенно привязан к этому месту и этим людям, но ему нужно оплачивать скромную аренду, а других вакансий год назад не нашлось. Здесь он и встретился с местной стаей; этот магазин — что-то вроде тихой гавани для тех, кто не вписывается в размеренную жизнь общества.
Чонин наклоняется над прилавком, теребя выцветшие наклейки на давно сломанных кассетах. С другого конца помещения доносится голос Бэкхёна, он в наушниках, которые кажутся слишком большими для его головы, и поет подозрительно громко для человека, который, по его же словам, стесняется своего голоса.
Под прилавком лежит коробка с резинками для денег — хорошими, толстыми резинками. Чонин аккуратно вытаскивает одну и тщательно прицеливается: надо попасть сквозь пластиковые провода шторы, за которой сидит Бэкхён. Это довольно легко, рука Чонина на мгновенье замирает, и он выстреливает. Бэкхён вскрикивает, наушники падают на пол, когда он резко оборачивается, сурово глядит на Чонина и трет ушибленную спину. Болеть будет чертовски. Чонин хихикает и опять продолжает колупать деревянный прилавок.
Дверь открывается и звенит колокольчик. Чонин уже собирается произнести традиционное приветствие, но видит знакомую фигуру Чунмёна. Весь его энтузиазм тут же тает.
— Привет, Чонин, — здоровается гость, и Чонин кивает из вежливости, не поднимая глаз.
— Если тебе нужны новобранцы, Бэкхёну пойдет ошейник.
Чонину не нужно смотреть, он и так знает, что Чунмён хмурится, сжав кулаки в карманах брюк, и вид у него властный. Увы, это не действует на волков не из его стаи, хотя, скорее всего, поза и прочее — лишь дань привычке.
— Рад, что ты пережил еще одно полнолуние.
Вот чего Чонин терпеть не может в Чунмёне. Непоколебимость. Чонин много раз пытался лишить его самообладания, спровоцировать удар, который вылился бы в кровавую драку. Это было бы здорово, но Чунмён никак не поддается. Говнюк.
— Ты хотел сказать: «Рад, что ты не привлек в город охотника»?
— И это тоже. Я бы волновался куда меньше, будь ты одним из нас.
— Под твоим контролем, да?
— Под моим руководством.
Чонин фыркает и убирает с лица волосы:
— Я прекрасно справляюсь сам.
— Пока что.
— Меня вполне устраивает «пока».
— Однажды ты ошибешься, а платить придется моей стае.
Чунмён говорит по-прежнему мягко и ободряюще, но у Чонина по спине бегут мурашки от скрытой угрозы в его словах. И ему это нравится. Не раз у Чунмёна был повод прогнать Чонина со своей территории, но он этого не сделал. Чонин рассчитывает на эту слабость.
— Так вышвырни меня, — говорит Чонин, пожимая плечами. — Не привыкать.
Это удар ниже пояса: Чонин знает, что Чунмён считает себя лучше многих вожаков, ведь он не сторонник насилия.
— Не хочу.
— Разве ты не можешь вовремя остановиться, если видишь тупик?
— Из тупика тоже можно найти выход.
— Жизнь — не сказка, Чунмён, — с сарказмом говорит Чонин, уходя в подсобку, навстречу желанному одиночеству, — и мне не нужен счастливый конец.
У Чонина больше ничего не болит, он лениво поводит плечами и головой, прогуливаясь между полками бакалейного магазина. Через пару кварталов есть крупный супермаркет, но тут ему нравится больше. Возможно, из-за отсутствия людей, глазеющих на него так, как будто он скрывает какой-то грязный секрет. А может, это все его воображение и инстинкты, которые нашептывают держаться подальше от толпы.
Никаких привязанностей.
В его корзине мало продуктов: овощи и свежий стейк, от которого у Чонина уже текут слюнки. Он проходит мимо отдела с выпечкой, вдыхая аромат хлеба и сладостей, и пытается решить, печенья ему хочется или кексов — или же и того, и другого сразу. Знакомый голос отрывает его от размышлений о преимуществах глазури над шоколадной крошкой, он поднимает взгляд и видит Тао и Минсока. Минсок довольно сверяется со списком продуктов, а Тао жадно глазеет на выпечку.
Чонин старается не пялиться, но невозможно оторвать взгляд от растрепанных волос и изогнутых губ, которые постоянно улыбаются. На Тао черная футболка, и когда он наклоняется за упаковкой, она подчеркивает его мускулистые руки и грудь. Чонин не хочет привлекать внимание, но когда он делает резкий вдох при виде плотно обтянутых джинсами бедер Тао, тот замечает его.
Их глаза встречаются, и Тао смущается. Он ничего не говорит и не двигается, но явно колеблется, подойти или нет. Наконец Чонин отворачивается первым и уходит. В голове шумит и руки чуть дрожат.
Зачем такому стадному животному, как Тао, нужен для драки чужак? Ясно ведь, что у него есть те, кому он доверяет больше, чем странному волку, который появляется только в полнолуние и валит его на землю. С самого начала их неустойчивых отношений именно Тао первым выискивал по утрам Чонина, чтобы обменяться парочкой крепких ударов.
Тао однажды сказал, что Чунмён закрывает их в полнолуние, чтобы не привлечь из-за чьей-нибудь неосторожности внимание охотников. Чонин тогда высмеял Тао и поинтересовался, как тот терпит такие ограничения:
— Ты не хочешь жить свободно?
— Свобода — понятие относительное, — ответил тогда Тао. — И наши представления о ней явно отличаются.
Прошел год, но мало что изменилось. Чонин уже освоился здесь, но по-прежнему не может разгадать Тао и его поведение, то, что он запирает волка внутри и срывается на Чонине. Тао может быть таким же свободным, как Чонин, но боится. И Чонин помогает ему справиться с вихрем эмоций после ночи в клетке.
Это выгодный обмен, потому что Чонин всегда рад схватке — и выбросу адреналина, сопровождающему каждый удар. Но в последнее время внутри порой появляется беспокойство, а почему — он не знает. И это его пугает.
Чонин обычно уходит с работы поздно — он, как и многие, спокойней себя чувствует в темноте. У выхода из магазина они с напарником прощаются, и Чонин, посмеиваясь, глядит вслед удаляющемуся вприпрыжку Бэкхёну. Чонин долго прислушивается к звону ключей в кармане Бэкхёна, и когда тот стихает, идет к себе. До комнатушки, которую он снимает, отсюда недалеко. Он не может назвать ее своим домом — даже мебель здесь ему не принадлежит. Скрипучая ржавая кровать с матрасом, который сильно продавлен, но спать можно. Комод, у которого отсутствуют почти все ручки, так что ящики Чонин не задвигает. Да и все равно его вещи в основном лежат на полу или висят на маленькой лампе у двери.
Сегодня день стирки, и Чонин запихивает в сумку с разнообразных поверхностей то небольшое количество одежды, что у него есть. Не хватает одной футболки, и он со стоном вспоминает, что разорвал ее в клочья во время трансформации, торопясь убраться из города. Забыл снять и лишился хорошей футболки. Вздохнув, он выходит из комнаты и тихо спускается по лестнице, чтобы не разбудить пару, живущую этажом ниже. Хорошие люди — сдают ему комнату недорого и не задают вопросов.
Через улицу мигает неоновой вывеской круглосуточная прачечная. Освещение внутри приглушено ровно настолько, чтобы не болела голова. Дверь на старых ржавых петлях открывается с трудом. К счастью, внутри ни души. Он скармливает стиральной машине мелочь, настраивает стирку и усаживается на ярко-оранжевый стул у окна. К потолку прикреплен маленький телевизор с выключенным звуком, но Чонин почти не смотрит на экран: его не интересуют мыльные оперы.
Он быстро начинает дремать, несмотря на тихое гудение ламп и то, что спинка стула впивается в лопатки. Громкий сигнал, возвещающий об окончании стирки, будит Чонина, он переносит мокрое белье в сушилку и бросает туда последние монеты, которые у него остались. Снова устраивается на стуле, скрещивая руки и склонив голову, чтобы поспать еще чуть-чуть. После полнолуния Чонин всегда старается наверстать упущенный сон. Он зевает, уткнувшись в рубашку, и засыпает.
Чонин трет руками лицо, пытаясь окончательно проснуться, чтобы не упасть, вставая. Он бредет к сушилке, вынимает белье и небрежно заталкивает его в сумку. В конце концов, никому нет дела, мятая его одежда или нет, так что его это тоже не волнует. Закрыв сумку, Чонин выходит в темноту и запрокидывает голову, чтобы посмотреть на луну. Она почти круглая, волк внутри Чонина выступает и тут же исчезает. Он тоже устал.
Чонин забрасывает сумку за спину, проходит несколько шагов и натыкается на твердую стену из мышц. Запах Тао будит его сонный мозг, и Чонин рычит, отшатываясь. У Тао интересное выражение лица, и Чонину оно решительно не нравится, так что он выбрасывает вперед кулак. Тао хрипит, когда кулак ударяет ему в живот и устремляется вверх, в ребра. Чонин нажимает еще сильнее, пока не раздается хруст. Тао складывается пополам и стонет, ощупывая сломанное ребро.
— Что ж ты вот так преграждаешь человеку дорогу, — укоряет Чонин.
Он медленно обходит скрючившегося Тао, наслаждаясь приятной болью в костяшках пальцев. Чонин не чувствует желания помочь Тао, протянуть ему руку и сделать перевязку, и он радуется, что все снова нормально. То утро было случайностью — наверное, просто влияние момента. Тао всего лишь еще один волк, которому нравится боль.
Чонин не ожидает удара плечом в спину: он врезается головой в кирпичную стену с такой силой, что из глаз сыплются искры. Он оборачивается, закрывается руками, но это лишь немного замедляет следующий выпад Тао. Чонин хрипит от жесткого удара в грудь. Тао неприятно усмехается, с вызовом поднимая бровь. Чонин не собирается сдаваться и бьет лбом в лицо Тао. Он слышит тихий стон и смеется, видя кровь, текущую с разбитых губ и из носа противника.
Глаза Тао сужаются, когда он на мгновение поднимает взгляд, и у Чонина сбивается дыхание, а сердце замирает. Непонятное чувство поднимается в нем, и улыбка тает. Чонин не помнит, сколько он так простоял, глядя в темные глаза Тао, на его окровавленный рот и свернутый нос. Тао с хрустом выправляет переносицу, шипя от боли, и Чонин пользуется этим, чтобы ускользнуть.
Прижимая к себе сумку с вещами, он бежит до самого дома и захлопывает дверь квартиры с такой силой, что звук отдается эхом. Он сползает по двери, прижимаясь к ней головой, и привычная обстановка успокаивает его. Что, черт возьми, это было?
Чонину не снятся сны — он помнит. Вопли боли, крики и кровь, разбрызганная по стенам, встают перед ним каждый раз, когда он закрывает глаза. Он настолько к этому привык, что легко отключает звук, не слыша мольбы о пощаде. Чонин глух и нем — время закаляло его до тех пор, пока от человечности не остались жалкие крохи. Иногда он не может заснуть, вспоминая, как на его глазах разорвали грудь матери, и тогда просто проваливается во тьму.
Зову полной луны нельзя воспротивиться. Жестокая хозяйка целиком подавляет волю, и превращение для оборотней неизбежно. Но выпустить внутреннего зверя можно не только так. Чонин приказывает телу превратиться в волка; глаза во мраке вспыхивают красным, а скорость намного превышает человеческую, когда он устремляется в лес. Чонин бежит неслышно и быстро, делаясь почти невидимым. Он дышит полной грудью, и только выдыхаемые облачка пара выдают его присутствие.
Огни города позади, и Чонин замедляет бег, а затем останавливается. Он весь в поту и тяжело дышит. Сейчас он далеко от своей комнатушки, бетонных дорог, кирпичных домов — и синтетических человеческих запахов, призванных скрыть естественный запах тела и раздражающих нюх. Пожалуй, пока можно оставаться в человеческом виде, не превращаясь в зверя, — ночная тишина успокаивает. Он закрывает глаза и вбирает в себя воздух, а бешеный стук сердца утихает.
Он не один.
— На полуночном выгуле? Или хочешь еще раз попытаться переубедить меня? — говорит Чонин, следя взглядом за Тао, выходящем из тени на освещенное луной пространство. На Тао из одежды только низко сидящие штаны. Они скрывают те части тела, которые Чонин уже видел, но зрелище и так довольно соблазнительное. Чонин с трудом сохраняет самообладание: сердце норовит выпрыгнуть из груди, а желудок скручивается в узел. Он ясно вспоминает каждый раз, когда ему хотелось большего, чем простой разговор и драка, и это настораживает.
— А что, мне нужна причина? — Тао останавливается в нескольких шагах, и Чонин опять замечает в его ушах серьги, бросающие серебристый отблеск на уши. Он хочет дотронуться до них, потянуть и узнать, поставит ли этим Тао на колени.
Тао облизывает губы, и Чонин снова еле сдерживается, чтобы не приблизиться к нему.
— Да нет. Просто не ожидал никого встретить.
— Ну, я могу уйти...
— Нет! — восклицает Чонин прежде, чем успевает это осознать, и краснеет. Очень странно. Он замечает краем глаза ухмылку Тао и хмурится. Такое ощущение, что Тао что-то знает, а Чонин даже не в курсе, что происходит.
— Ты ведешь себя… как-то не так, — видно, что Тао тщательно подбирает слова. Чонин тяжело сглатывает, оборачивается и смотрит Тао в глаза.
— Да?
— Ты не спешишь меня ударить, — Тао делает шаг вперед. Чонин не может понять, хочет он отступить или двинуться навстречу, поэтому остается на месте.
— И смотришь на меня тоже как-то по-другому.
— Разве? — хрипит Чонин. Он не волновался так, даже когда смотрел в упор на раздвоенное дуло ружья, начиненного серебряными пулями, и готовился умереть самым отвратительным для гордого молодого волка способом. Он не двигается, когда Тао тянет руку и проводит по его обнаженному плечу и вниз по спине. Затем крепко хватает Чонина и тянет к себе, пока они не прижимаются друг к другу. Чонину достаточно приподнять голову, чтобы увидеть глаза, отливающие красным.
— Ага, — выдыхает Тао, и Чонин еле слышит его из-за гула в ушах. Это что-то новое. Адреналин вбрасывается в кровь не от страха и боли. Тао наклоняется, и Чонин осознает, что его целуют, чувствует прикосновение мягких губ к своим. Он вспоминает свое утреннее желание поцеловать Тао. Тогда он побоялся поддаться порыву, а сейчас Тао сам сделал первый шаг, и Чонин стонет, пробуя поцелуй на вкус.
Нежность противоречит всему, что между ними было, каждой их встрече. Чонин комкает волосы Тао и целует его жестче, смакуя рык, который слышит, когда прикусывает только что зажившую губу. Не до крови, но он уверен, что Тао и тогда бы не сопротивлялся. Тот отвечает тем же и проводит зубами по языку, а затем посасывает его, и волна желания кружит Чонину голову. Кусочки мозаики собираются, и он видит картинку прямо перед носом.
Тао ему небезразличен.
Осознание этого заставляет его с силой оттолкнуть Тао. Тот смотрит широко раскрытыми глазами, и Чонин качает головой:
— Нет.
Тао снова шагает к нему, больно хватает за руку. Боль распространяется кругами от впившихся ногтей, Чонин шипит и врезается спиной в дерево. Кора царапает кожу сквозь рубашку, он сверлит Тао взглядом и рычит:
— Отпусти.
— Не позволю твоему упрямству все испортить, — отрезает Тао, и Чонин впадает в ступор. Пользуясь этим, Тао снова его целует, и тот поддается, но лишь потому, что тело реагирует раньше мозга. Тао такой горячий, так одуряюще пахнет, все это сводит с ума. Он хочет и берет без сожалений. Тао вцепляется еще сильнее, и Чонин хватает его за волосы, откидывает его голову назад, и поцелуй разрывается. Он приникает к шее Тао, проводит вниз губами. Стоны лишь раззадоривают его. Чувства одновременно обострены и затуманены, но сосредоточены на Тао: он и только он сейчас имеет значение.
Внутри бушует ураган, джинсы становятся тесными. Он стонет, когда Тао запускает руки ему под рубашку, касаясь разгоряченной кожи. Еще один поцелуй, и Чонин готов поклясться, что Тао специально вбирает в себя его дыхание, чтобы выдернуть душу из самого нутра и оставить себе. Главное, чтобы он берег эту душу, в отличие от ее хозяина.
У Чонина нет опыта в сексе, так как он им никогда не интересовался. Но он знает, зачем Тао падает на колени и смотрит на него так, что дрожат ноги. Джинсы расстегнуты и скользят вниз, но он сосредоточен на другом. Тао обхватывает рукой основание его члена, и Чонину даже немного неловко, что у него так сильно стоит, но стыд проходит, когда губы смыкаются вокруг головки и начинают сосать.
Чонин сдавленно стонет и заставляет себя дышать — он не ожидал сразу так много всего. Он сползает вниз по дереву, чтобы тверже упереться ногами в землю, но подошвы скользят по грязи. Тао удерживает его за бедра. Мир останавливается, когда Тао медленно заглатывает его член. Чонин косится на него и тихо стонет, заметив взгляд Тао из-под опущенных ресниц и румянец на его щеках. Зверь Тао совсем рядом, и Чонин чувствует, как его собственный зверь откликается. Но хотя бы сейчас Чонин хочет быть жадным и ни с кем не делиться, так что он заставляет зверя уйти. Тут Тао легко проходится зубами по основанию его члена и отстраняется.
Верь Чонин во что-то или кого-то кроме луны, он бы сейчас молился, но из его уст вырывается только имя Тао, и сердце вторит ему каждым ударом. Он скулит и скребет ногтями по голове Тао, цепляясь за ускользающие пряди волос. Он боится, что если отпустит себя, его унесет без возврата. Эмоции ломятся в мозг, будто заклятые враги, но он не признает их, откладывает на потом. Он сейчас все равно не способен на анализ. Поэтому он сосредоточивается на том, как Тао лижет его и сжимает пальцами основание члена. Сладкое наслаждение заполняет его, и он призывает все свое самообладание, чтобы унять волка, который рычит и скребет когтями, требуя большего. У него вытягиваются клыки, и он чуть не прокусывает нижнюю губу, пока кончает, наполняя рот Тао до краев, так, что сперма стекает из уголков рта по подбородку. В порыве желания Чонин толкает Тао в грязь и листья и сам падает на него, целуя. Тао рычит, когда Чонин скользит рукой ему в штаны и начинает ласкать. Его мысли так затуманены, что в голову не приходит вынуть член из штанов. Ему жарко, сердце бьется все чаще, и Чонин не перестает целовать Тао, пока тот не отстраняется, чтобы провыть в ночь, содрогаясь от оргазма.
Не сознавая, что делает, Чонин впивается зубами в плечо Тао, его зверь требует поставить клеймо, чтобы никто другой не посмел даже дотронуться. Зубы ломит, и он кусает сильнее, сжимает клыками мышцы и смакует жизнь, пульсирующую под ними. Вой Тао обрывается, и Чонин наконец ослабляет хватку. Он отодвигается, чтобы увидеть темную метку на смуглой коже, и сглатывает кровь, собравшуюся во рту. Его переполняет чувство собственничества, он смотрит на Тао и видит, что тот в шоке.
— Ты меня пометил.
Потрясенный голос Тао раздается в ушах и вырывает его из дурмана, а осознание содеянного накрывает Чонина. Ужас подбрасывает его на ноги. Чонин запинается о джинсы, натягивает их и быстро застегивает, старательно не глядя на Тао, лежащего на земле.
— Чонин.
Он резко поворачивает голову. Тао опирается на локти, и луна освещает рану на его плече. Как трофей. Грудь Чонина панически сжимается.
— Я не хотел, — бормочет он и повторяет чуть громче: — Я не хотел.
Чонин всегда ладил со своим волком, но сейчас его разрывает на части. Зверь хочет взобраться на Тао и завершить то, что начал, человек же пытается восстановить самообладание. Чонин ни к кому не привязывается. Он сам по себе и в любой момент может сорваться с места без оглядки и без сожалений.
И вот он пометил Тао — связал вместе их волков, и ущерб этот непоправим.
Тао припадает к земле, собираясь прыгнуть, но Чонин ведет в этой игре. Он стремительно разворачивается и срывается в лес. Ему нужно убежать отсюда, чтобы разобраться в этом хаосе. Должен быть какой-то способ исправить сделанное. Знакомый вой за спиной пробуждает желание вернуться, животный инстинкт зудит под кожей. Раньше его подавить было проще.
Чонин достигает опушки леса и бежит дальше. Размытые огни, гудки машин и высокие заборы, которые он перепрыгивает, сменяются пустынным полем и открытым ночным небом, и он наконец падает на колени. Вцепляется в землю и дрожит, пытаясь совладать с собой, пока не потерял контроль окончательно и не рассыпался на части. Он знал, что вероятность выпустить волка наружу и навсегда потерять возможность быть человеком велика, но не так. Только не так.
Лицо Тао мелькает перед глазами Чонина, и волна желания заставляет его скрежетать зубами и сжимать влажную рубашку на груди, до того больно. Не то чтобы он не хотел Тао, будучи человеком, но он не готов к последствиям. Выгонят ли Тао из стаи за связь с чужаком? Или Чонина заставят присоединиться к ней?
Придут ли рано или поздно охотники, чтобы забрать Тао у него на глазах, как они сделали со всеми, кто был Чонину небезразличен?
Чонин содрогается в последний раз и наконец уступает хаосу, теряя сознание, пока другой волк воет вдалеке.
— Ты весь горишь, — говорит Бэкхён и касается лба Чонина ладонью, затем прохладным полотенцем. Несмотря на показное безразличие, Чонин благодарен ему, потому что это уменьшает жар, и он моргает слезящимися глазами, пытаясь разогнать туман.
— Я всегда теплый, — напоминает он Бэкхёну, но тот только фыркает.
— Значит, теплее обычного. С тебя градом льется пот, а ты никогда не потеешь.
Чонин пожимает плечами и касается лбом прилавка, не убирая полотенце. Болезнь, которой он заражен, не так-то просто излечить, и бороться труднее с каждой минутой. Еще и трех дней не прошло, как он пометил Тао, а все тело сопротивляется разлуке. Связанные волки должны быть друг с другом до самой смерти, а жар у него настолько сильный, что перспектива смерти вполне реальна. Он надеется, что Тао справляется лучше, но вряд ли удача на его стороне.
В глубине души он жалеет, что Тао не ищет его сам. Чонин больше не гуляет по ночам, но Тао знает, где он живет, где работает и куда ходит. И не появляется. У Чонина неприятно сводит желудок, и он бежит в туалет. Но рвать уже нечем, потому что это продолжается все утро, и каждый раз Бэкхён бросает на него укоряющий взгляд, в котором ясно читается совет идти домой. И каждый раз, сполоснув рот и взяв себя в руки, он уверяет, что все в порядке.
Проходит еще две ночи. Чонин рвет на себе мягкую рубашку, которая будто прожигает дыры в его коже. Ткань легко расходится, когда Чонин выпускает когти. Затем он скребет деревянную дверь и выбегает наружу так, будто весь мир гонится за ним и уже наступает на пятки. Он с облегчением выходит на знакомую тропинку между деревьями, пошатываясь и перепрыгивая через упавшие ветки. Жизнь вливается в его жилы, но этого мало. Волк даже не высовывается, и Чонин падает на землю.
Подняться на ноги оказывается непосильной задачей, и Чонин снова валится на лесную подстилку, уставившись сквозь деревья на убывающую луну. Он тянет руку погладить ее изгиб. Луна всегда утешала Чонина, и его волчьи глаза с легкостью видят ее рябую поверхность даже на таком расстоянии. Мысль о том, что нечто прекрасное и сильное так же ущербно, как и они все, но все равно имеет власть над ними, приносит облегчение. Лежать здесь, ожидая конца, и надеяться, что Тао выживет, даже неплохо. Тао, видимо, не хочет иметь с ним ничего общего, и именно поэтому не появился у двери Чонина, чтобы убедить его принять связь.
Чонин знает, что поддался бы, если бы они с Тао встретились лицом к лицу.
Наверное, это волк влияет на него, в таком состоянии легко воспользоваться человеческой слабостью. Но Чонину плевать. Волк не создан для одиночества, и, возможно, Чонин слишком долго цепляется за свою свободу. Это не настоящая свобода, если он все время убегает. И от мысли о семье, о людях, которые бы приняли его как своего, по телу пробегает дрожь.
Глаза закрываются, и Чонин вызывает воспоминания о прошлом. Улыбка матери, сильные руки отца, поднимающие его над головой и водружающие на плечи. Тогда он был счастливым, но потом счастье отобрали люди, не знавшие ничего, кроме страха, боли и смерти. Если вдуматься, сейчас Чонин и сам такой же. Раны, которые Чонин старался не бередить, не в силах выдержать постоянную боль от потери, открываются вновь, и он, еще не осознав, почему плачет, чувствует, как слезы текут по лицу.
Внезапно дыхание перехватывает, на грудь что-то давит, а на шее смыкаются тонкие пальцы, перекрывая доступ воздуху. Он поднимает взгляд и видит красные глаза Лухана и его серебристые волосы, сияющие в лунном свете. Лухан рычит, скаля зубы, и хватка становится сильнее. Чонина спасает инстинкт самосохранения. Он упирается пятками в землю и сбрасывает с себя Лухана. Тот, рыча, приземляется на четвереньки. Чонин с хрипом переворачивается и припадает к земле, чтобы его опять не застали врасплох. Он окидывает Лухана взглядом: одежда вся грязная, значит, в лесу уже давно.
— Почему ты не оставишь нас в покое? — шипит Лухан и сдвигается чуть-чуть, но Чонин замечает. Он готов к прыжку Лухана, хотя из легких выходит весь воздух, когда он приземляется на спину. Когти впиваются в шею, и он вскрикивает, а потом заезжает коленом Лухану в живот. Тот откатывается в сторону. Чонин сейчас не в состоянии драться, и Лухан это знает. Его рот кривится в довольной усмешке, пока он оценивающе разглядывает Чонина.
Свежая рана ноет и кровь стекает по груди — Лухан глубоко расцарапал его когтями. Чонин стискивает зубы и поднимается, сжав кулаки и сузив глаза. Не секрет, что Лухан всегда был против Чонина, постоянно нашептывал Чунмёну на ухо, пытаясь убедить в своем мнении, но он никогда не думал, что Лухан зайдет так далеко и нападет на него. Лухан — небольшой волк, но Чонин уже ослаблен. Он презрительно улыбается:
— Только трусы нападают на полудохлого врага.
Лухан снова бросается на него, пытаясь укусить в шею, но Чонин уходит в сторону, и они вместе валятся на землю. Эта боль сладка и знакома Чонину. Лухан с ворчанием падает на спину. Чонин одной рукой зажимает его шею, а другой раздирает обнажившийся живот. Лухан мечется, и Чонин давит изо всех сил, которых, к сожалению, очень мало, — он дрожит от напряжения.
Он готов умереть в одиночку, но не собирается поддаваться какому-то мелкому злобному волчонку. Чонин рычит, и Лухан хватается за него, царапая когтями грудь — единственное, до чего может дотянуться. От новых ран в кровь выбрасывается адреналин. Чонин пользуется этим и, слившись со своим волком, впивается когтями в шею Лухана.
— Ты думаешь, что можешь победить меня? — рычит он, наслаждаясь тем, как у Лухана расширяются глаза, раскрывается рот, а хватка ослабевает.
Чьи-то руки хватают Чонина и поднимают вверх, и он запоздало понимает, что вся стая здесь. Он по запаху узнает, что от Лухана его оторвал Кёнсу. У него всегда была железная хватка, и у Чонина нет ни малейшего шанса вырваться, так что он разрешает себе обмякнуть в руках Кёнсу.
Лухан сплевывает, снова бросается на Чонина, и его ловят за запястья: Чондэ с одной стороны, Исин — с другой.
— Отпустите меня, я вырву ему глотку, — требует Лухан.
Чунмён выходит вперед.
— Заведи поводок покрепче для своей секс-игрушки, — говорит ему Чонин.
— Я позволял тебе многое, — начинает Чунмён с хмурой гримасой на обычно любезном лице, — но ты заходишь слишком далеко.
Чонин роняет челюсть от удивления, но берет себя в руки.
— Это твой драгоценный щенок Лухан начал. Не я.
Глаза Чунмёна сужаются.
— Чонин, — у него властный тон, и хотя Чонин не в стае, он чувствует скрытую команду.
— Он, конечно, дикий, но никогда не отпирается, если начал драку, — вмешивается Сехун, и Минсок встает рядом с ним.
— Это правда. Если Чонин ищет драки, он это признает. — Лухан рычит на Минсока, считая его слова предательством. — И Лухан планировал напасть на Чонина с тех пор, как Тао вернулся помеченным.
Теперь взгляд Чунмёна устремлен на Лухана, и тот опускает голову, избегая встречи со взглядом альфы. Три быстрых шага — и Чунмён перед Луханом, стискивает его серебристые волосы тонкими пальцами. Он дергает Лухана вперед, выдирая из хватки Чондэ и Исина. Лухан хнычет, пока Чунмён оттаскивает его в сторону, а остальные смотрят на него, ожидая приказаний. Кёнсу все еще крепко держит Чонина.
— Его нужно привести в порядок, — наконец командует Чунмён, кивая Кёнсу.
Чонина отпускают, и члены стаи медленно уходят, перешептываясь. Он шатается: кровь течет по шее и торсу без остановки. В обычном состоянии раны бы уже затягивались, но сейчас Чонин ослаблен. Он все равно пытается сделать шаг, но чуть не валится на землю. Кёнсу недовольно цокает языком и поддерживает его сильными руками. Чонин с трудом заставляет себя идти, и он благодарен Кёнсу, что тот шагает не торопясь, как будто с ребенком.
— Давай-ка доставим тебя к Тао, — говорит Кёнсу, позволяя Чонину навалиться на себя еще больше, чтобы ему было легче.
От упоминания Тао ноги снова начинают подгибаться.
— А что сразу Тао? — ворчит он, хотя все внутри поет от одного имени связанного с ним волка.
— Ну не мне же зализывать твои раны, — хмыкает Кёнсу, ускоряя шаг. — К тому же вы оба слишком упрямы, вам нужен хороший пинок под зад.
Чонин запинается о ветку, и они оба чуть не падают.
— Ну ладно, может, тебе достанется не сильный пинок.
Чонин тихо рычит, но давится стоном — один из порезов на груди сильно саднит, кожу разрывает еще больше. Свежая боль встряхивает, и он сосредоточивается на ходьбе, а не на том, как быстро бьется сердце и тревожно сжимается желудок.
Тао.
Чем дальше, тем сложнее дышать. Кружится голова, тело тяжелое, будто он тащит мешки с песком. Перед глазами все плывет, и Кёнсу приходится практически нести Чонина на руках. Может быть, если он умрет по дороге, это будет не так уж плохо. Тао освободится от связи и сможет найти того, кто охотно примет ее, в отличие от упрямого и гордого волка. Легкий толчок, и Чонин опять чувствует, как мышцы разрываются, и шипит сквозь стиснутые зубы. Нет. Он очень даже жив.
— Я нянчу беспомощного младенца, — тихо говорит Кёнсу немного погодя. Чонин лишь наваливается на него еще сильнее, и Кёнсу кряхтит под его весом. Это очень приятно слышать.
На краю леса стоят маленькие домики, хотя они больше похожи на будки. Все на равном расстоянии друг от друга, построены очень аккуратно, и в каждом живет член стаи. Ну, кроме Чунмёна и Лухана, которые живут вместе. И Чонин думает, что скоро это же произойдет с Сехуном и Кёнсу — Кёнсу пропитан его запахом. Если бы Чонин чувствовал себя получше, он бы его подразнил.
Но даже Чонин понимает, что нельзя кусать руку, которая его кормит. Или, в данном случае, тащит его тело по лесу уже целую милю.
Ноздри заполняет манящий запах Тао. Кровь кипит в жилах, и внутренний волк просыпается. Ему нужно быть близко. Очень близко.
Кёнсу останавливается напротив двери дома Тао и стучит. Внутри раздается шорох и звук разбившегося стекла. Сердце Чонина замирает, когда дверь распахивается и его встречает потный и взъерошенный Тао, который выглядит так, как будто не спал несколько дней. Впрочем, если с ним было то же, что и с Чонином, это так и есть.
— Не шалите, — слышит Чонин голос Кёнсу и падает вперед.
Он издает немужественный — и неволчий — вопль, а потом его ловит Тао. Ох. Везде, где он соприкасается с Тао, внутрь вливается сила, похожая на электричество. Чонин может только стонать, пока его затаскивают в дом, тело не слушается. Он хочет вцепиться в Тао и не отпускать, хочет заговорить, но язык тяжелый и неповоротливый. Все опять кружится, гораздо сильнее, чем раньше, и Чонин падает на мягкий матрас, уже не осознавая, где он. Он понимает, что на него залезает Тао — красные волосы бросаются в глаза, и лицо Тао то исчезает, то появляется в поле зрения.
— Что ты опять натворил? — вздыхает Тао, и Чонин чувствует, как смех подступает к горлу.
— Ничего, — выдавливает он, и голос срывается, а дыхание перехватывает, потому что Тао обводит пальцами рану на шее. Все его чувства сосредоточены на Тао, он купается в них, когда тот льнет к нему и проводит по открытой ране языком. Резкая боль пробивает насквозь, Чонин всхлипывает и комкает простыни. Если бы он не был волком, он бы потерял сознание, когда шершавый язык Тао прошелся по краям разреза, сделанного Луханом на шее. Каждое движение языка снова вызывает волну боли и наслаждения, и Чонин наклоняет голову набок, чтобы усилить эти ощущения.
Вылизывает Тао тщательно, шею покалывает все меньше. Он чувствует, как раны заживают уже от одного присутствия Тао. Пульсирующая сила оживляет его, постепенно исцеляя, кровотечение останавливается, а зрение обретает четкость. Первое, что он ищет взглядом, — это лицо Тао. Его темные глаза смотрят так, что он чуть не сходит с ума.
— Тао, — выдыхает Чонин и тянется убрать волосы с его лица.
— Дай вылижу грудь, а потом можешь уйти.
Сердце Чонина сжимается. Он правда не нужен Тао?
— Я не хочу уходить, — шепчет он, и Тао перестает слизывать кровь.
— Что?
Губы Тао запачканы кровью, а зрачки так расширены, что Чонин готов потеряться в их черноте и не возвращаться назад. Тао такой дикий и свободный, и Чонин горько жалеет, что убежал от него.
— Прости, — тихо говорит он. — Я убежал, потому что боялся. Я не знаю, что делаю, не знаю, что чувствую. Но я хочу тебя. Очень хочу.
Его волк показывается, вспыхивает в глазах и обостряет чувства, он еле сдерживается, чтобы не накинуться на Тао. Если тот этого не хочет, Чонин уйдет куда глаза глядят. Смерть будет то еще приключение.
— Ты меня хочешь, — ошарашенно бормочет Тао, его губы приоткрыты, а брови сдвинуты.
Чонин дотягивается до запястья Тао и нежно обхватывает его.
— Ты мне нужен.
В это мгновение все становится кристально ясно. Одинокий испуганный волк наконец находит того, с кем готов создать связь на всю жизнь. Непонятно, от чего его трясет — то ли от ужаса перед силой своих чувств, то ли потому, что Тао впивается в него взглядом и смотрит прямо в душу, выискивая малейшие следы лжи. Чонин никогда не ощущал себя таким беззащитным, хочется свернуться в клубок и закрыться хотя бы так.
В первый раз все было иначе — мягкие губы, осторожные прикосновения. В этот раз их губы жадно тянутся друг к другу, а внутренние волки воют от наслаждения. Тао прикусывает губы Чонина, впивается в них, затем заживляет их языком и проталкивает его дальше в рот. Конечно, Чонин восстанавливается в присутствии Тао, но он все еще слаб и злится, что не может покрепче схватиться за плечи Тао. Но это не важно — Тао уже движется вниз, к не зажившим еще ранам на груди, попутно касаясь губами челюсти, шеи, ключиц. Он лижет увереннее, надавливая языком, и пригвождает Чонина руками к кровати, чтобы тот не пытался выбраться. Слишком много всего сразу, у Чонина кружится голова, все тело звенит от ласк Тао.
Его Тао.
Пара.
Из груди вырывается собственнический рык, и Тао рычит в ответ и надавливает еще сильнее. У Чонина перехватывает дыхание, он пытается сохранить контроль над собой. Только потери крови ему не хватало. Тьма сгущается на границе сознания, убеждая поддаться. Он слаб и истощен, и уже просто от того, что Тао здесь, рядом, Чонина охватывает чувство безопасности, которое он не испытывал с детства. Поэтому он перестает бороться и позволяет себе отключиться. Последнее, что он слышит, — это дыхание Тао и тихое: «Я позабочусь о тебе».
Тао пахнет деревьями и землей, и Чонин вжимается лицом в теплую шею, чтобы вобрать в себя его запах. Стянутая на груди кожа не болит от этого легкого движения. Чонин открывает глаза, но тут же закрывает их из-за яркого солнечного света. Он стонет и натягивает одеяло на голову. Хриплый смех рассеивает тишину комнаты, и Чонин выглядывает из-под одеяла: Тао смотрит на него с улыбкой. Если уж быть совсем честным, он опять ожидал оцепенения и равнодушия, которое охватывает, когда нет ни боли, ни адреналина, но в этот раз иначе, и ему придется привыкнуть.
— Сколько я провалялся без сознания? — спрашивает Чонин, щурясь от солнца.
Тао вытягивает шею и глядит на часы на прикроватном столике.
— Часов четырнадцать.
Понятно, почему затекли мышцы. Чонин медленно садится, и одеяло соскальзывает с его груди, где вместо глубоких ран — ярко-розовые следы. Тао прислоняется к Чонину сзади, кладет подбородок ему на плечо и смотрит вниз.
— Вроде получше.
— Ты неплохо поработал.
— Это комплимент? — смеется Тао. — От тебя?
— Не вздумай привыкать, — Чонин пытается говорить ехидно, но не может сдержать улыбку. Тао смеется еще громче, Чонин заезжает ему локтем по ребрам, и тот падает на матрас.
Столько неизведанного пространства, столько незнакомых эмоций, что ему приходится делать усилие, чтобы не отпрянуть. Он так привык убегать, блокировать все, кроме боли и стремления к свободе, что сейчас борется с собой, чтобы не сделать какую-нибудь глупость. Он даже не замечает, что дрожит, пока Тао не обнимает его за талию, прижимаясь теплой грудью к спине и согревая дыханием шею.
— Все хорошо, — шепчет Тао, легонько целует Чонина за ухом, и он судорожно выдыхает. Он не хочет убегать и прятаться. В объятиях Тао хорошо и безопасно, и Чонин нерешительно льнет к нему, как будто боится, что тот исчезнет.
Но Тао здесь, и Чонин позволяет себе успокоиться и расслабить мышцы, готовые к прыжку. Он уже не отстраняется каждый раз, когда Тао целует его в шею. Чонин хмыкает и поворачивает голову, и они соприкасаются губами. Робко — оба готовы остановиться, но этого не происходит. По спине Чонина пробегает дрожь, он поворачивается, устраивается на коленях Тао и облизывает его губы, требуя большего. Тао стонет, и этот стон отдается в паху Чонина, а сердце безумно стучит.
Он проводит руками по знакомой коже, и впервые — не для того, чтобы оставить синяки, но подчиняясь первобытному желанию быть вместе. Чонин выгибается, крепко обхватив ногами талию Тао. Он тяжело и беспорядочно дышит ему в рот между поцелуями, жар внутри нарастает, тело покалывает от предвкушения близости. Тао хватает Чонина загрубевшими пальцами и до боли царапает тонкую кожу рубцов. Боль подстегивает возбуждение, и Чонин этому не удивляется.
У них обоих нет опыта, но между ними существует внутренняя связь, и она руководит ими. Чонин обнаруживает, что он уже лежит на спине, а Тао сидит сверху и вводит смазанный палец внутрь. Чонин никогда не задумывался о распределении ролей в их паре, но в смутных мечтах представлял себе все иначе. Он привык доминировать, а сейчас — шире разводит ноги для Тао, потому что чувствует, что так правильно. Незнакомые ощущения заставляют его стиснуть пальцами замазанные кровью простыни, он разрывается между жаждой большего и желанием отстраниться. В конце концов теплая рука Тао на животе успокаивает волнение, и Чонин полностью принимает его.
Второй палец — и желудок скручивается в узел, а член твердеет, наливаясь кровью. Он подавляет стон, норовящий сорваться с губ, и вместо этого двигает бедрами. Тао смотрит на него удивленно. Чонин поднимает бровь, Тао усмехается и проталкивает третий палец. Чонин стонет от боли, открывая шею для укуса. И Тао кусает, прихватывая кожу зубами, и растягивает внутри еще жестче и быстрее.
Чонин закидывает ногу на талию Тао, используя свой вес, чтобы перекатиться и поменяться местами, и с усмешкой смотрит на оседланного партнера. Он думал, что Тао будет сопротивляться, но тот расслаблен и прикусывает нижнюю губу, взглядом побуждая Чонина что-нибудь сделать. Он гладит член Тао, сначала медленно, а потом все быстрее, только чтобы увидеть, как Тао хватает воздух ртом.
— Чонин, — рычит тот, и Чонин стискивает зубы и поднимается на колени.
Член Тао толще пальцев, и, несмотря на подготовку, когда Чонин начинает насаживаться на головку, ему приходится сильнее сжать зубы, чтобы не застонать. Он закрывает глаза и тяжело дышит, прижав подбородок к груди. Руки Тао на его бедрах, он успокаивающе проводит пальцами по коже Чонина, и тот находит в себе силы насадиться до конца. Быть так заполненным и чувствовать пульсирующий член Тао внутри ново для Чонина. Он стонет и на миг останавливается, чтобы не разорваться напополам, а потом поводит бедрами.
Тао стонет, и Чонин наслаждается его стонами, он поднимается и опускается, удивляясь — он не ожидал, что ему будет так хорошо. Его пронизывает удовольствие, и он замедляет движения, чтобы продлить это мгновение. Но Тао сильнее сжимает его бедра, и Чонин опять ускоряет темп. Он запрокидывает голову, приоткрывает губы, обхватывает руками ноги Тао. Он вращает бедрами, и Тао приподнимается. Короткие всхлипывания перерастают в стоны, стоны становятся все громче и громче, пока голос Чонина не срывается.
Погрузившись в свои ощущения, Чонин пугается, когда внезапно оказывается на четвереньках, а Тао — позади него. Рука надавливает на его шею, вжимая голову в матрас, и Тао снова в него толкается. Чонин с трудом дышит, комкая простынь в кулаках, и откидывается назад с каждым толчком бедер Тао. Когда Тао в первый раз рычит, Чонин чуть не теряет сознание. Он пытается вдохнуть поглубже и раздвигает ноги шире, явно демонстрируя подчинение, позволяя Тао брать, брать, брать.
Член тяжело покачивается между ног, но Чонин не делает ничего, чтобы снять напряжение, потому что не хочет, чтобы это заканчивалось. Он наполовину стонет, наполовину рычит, когда Тао наклоняется к нему, чтобы отдрочить свободной рукой. Чонин подается назад, пытаясь остановить его, но ему не удается. Тао рычит и берется рукой за шею Чонина, прикусывая его кожу. Чонин вскрикивает от внезапной боли, и ему хватает этого, чтобы кончить. Он бессознательно рвет простыни с каждой судорогой, проходящей по телу.
Тао впивается в шею сильнее, пока кончает сам, и держит до появления клыков, прокусывая еще глубже. Чонин содрогается от пронзительной боли и новой волны наслаждения. Теперь Тао его пометил. Чонин без сил падает на матрас, вздрогнув от мокрого пятна под животом, но не успевает он сдвинуться, как Тао падает на него всем телом. Чонин ворчит и пытается выскользнуть, но останавливается, когда Тао отпускает его шею и начинает вылизывать укус.
Чонин довольно вздыхает, и при каждом движении языка Тао у него на ногах поджимаются пальцы. К этому он с радостью привыкнет. Наконец Тао заканчивает вылизывать шею Чонина, проводит носом по лицу и целует его.
— Слезь с меня, — ворчит Чонин, когда они прекращают целоваться. — Ты все-таки не пушинка.
Чонин открывает рот от изумления, когда Тао еще сильнее вдавливает его в кровать, а потом встает, оставляя дрожать от внезапного соприкосновения с холодным воздухом. Чонин переворачивается на спину, и Тао снова устраивается рядом. Чонин тут же находит глазами метку на плече Тао. Он проводит пальцами по шраму и чувствует странную гордость от того, что следы его зубов запечатлены на коже Тао. На теле может зажить практически все, но меток это не касается. Метка никогда не исчезнет, и у Чонина теперь есть такая же сзади на шее. Ну они и парочка.
— Ты переезжаешь ко мне, — сообщает Тао, и Чонин смотрит на него широко раскрытыми глазами. — Кто тебя знает, в какую еще переделку ты без меня попадешь.
Чонин тычет его коленом в бок и с удовлетворением слышит в ответ болезненный вздох.
Не то чтобы Чонин скучал по своей комнатушке, но он никогда не жил вместе с кем-то. Сначала он держится в стороне, пока Тао занимается своими обычными делами, например, утром, когда тот завораживающе разминается посреди комнаты, и к концу растяжки его мышцы напряжены, а кожа мокрая от пота. И у Чонина каждый раз немного кружится голова, а Тао подмигивает ему, и Чонин хмурится от такого вызывающего высокомерия. После этого Тао уходит на работу, и Чонин предоставлен сам себе. Он почти не прикасается ни к чему в доме, потому что вещи здесь ему не принадлежат. Они принадлежат Тао. Все это настолько внове для Чонина, что иногда он с трудом подавляет соблазн уйти. Он привык жить один, и открытость его угнетает.
Но по ночам Тао опять с ним, и он снова и снова доводит Чонина до исступления руками и губами. Иногда они добираются до кровати, но чаще нет. В основном Тао перегибает Чонина через диван или прижимает к кухонному столу, устраиваясь между его ног. Однажды они даже приняли вместе душ, но это оказалось плохой идеей — они не смогли сдержать руки, рухнули вместе с душевой стойкой, а потом долго хохотали, запутавшись ногами в занавеске, и весь пол залило водой.
Вот ради таких мгновений Чонин не уходит, и еще ради возможности запустить пальцы в волосы Тао и поцеловать его, когда они лежат в постели и уже почти засыпают. Он медленно привыкает к тому, что Тао не выгонит его из-за того, что он приготовил обед или переставил книги в алфавитном порядке, поскольку до этого они стояли как попало, и это сводило его с ума.
Чонин наконец чувствует себя дома, когда Тао заезжает ему в живот из-за истерики от сгоревшего обеда. Сначала он удивляется, но потом видит игривый огонек в глазах Тао и вспоминает старые добрые времена. Чонин прыгает вперед, и Тао с грохотом падает. Они обмениваются ударами и тычками до тех пор, пока Тао не пригвождает Чонина к полу, целуя в грудь, а его руки оказываются связаны над головой рубашкой.
Он дома.
Отношения — это гораздо проще, чем ожидал Чонин. Само собой появляется желание сделать то, чего бы он раньше никогда не сделал. Пожалуй, он всегда был на это способен, но не было повода. А теперь есть.
Тао рядом, его черная шерсть смешивается с тенями, заполняющими ночной лес, пока они бегут что есть сил. Когда они в волчьем облике, их притяжение друг к другу еще сильнее, и они легко держатся вместе. Они бегут просто так, без цели, только потому, что это здорово. Две половины единого целого наконец-то сливаются друг с другом под лунным светом. Чонин воет, Тао подхватывает этот вой, и он звенит в воздухе, пока они прокладывают дорогу сквозь кусты.
Чуть позже они выбегают на поляну, где деревья окружают высокую траву, усеянную одуванчиками. Чонин так зачарованно наблюдает за белым пухом, взлетающим вверх с каждым шагом, что не замечает Тао, пока тот не толкает его в бок. Чонин рычит на Тао, и тот пятится, ускользая. Чонин прыгает, но Тао не двигается, и они катятся по траве, а потом останавливаются. Тао кладет голову на грудь Чонина, и им хорошо.
Тао пару раз лижет Чонина в морду, и его сердце заходится от счастья. Они засыпают под светом луны, а потом крадутся в дом на рассвете. В их шерсти запуталась трава, и они соприкасаются боками на ходу.
В щеку Чонина тычется палец, он отмахивается, но без толку. Тогда он оборачивается и бросает на Бэкхёна уничтожающий взгляд.
— Чего? — наконец спрашивает Чонин, поскольку Бэкхён и не думает оставить его в покое.
— Ты весь светишься, — говорит Бэкхён, улыбаясь такой широкой улыбкой, которой Чонин никогда у него не видел.
Он в замешательстве смотрит на свою руку, а затем снова на Бэкхёна и хмурится:
— Свечусь? Ты что, все-таки скурил те браслеты из конопли?
Бэкхён снова тыкает Чонина в щеку.
— Я в переносном смысле, ты, задница! Ты весь... — Бэкхён бестолково размахивает руками, а потом подбоченивается: — Ага! У тебя был секс.
— Что? — Чонин теряет дар речи, но предательский румянец на щеках выдает его.
Он боится смотреть в довольное лицо Бэкхёна.
— Я так и знал! Кто?
Чонин морщит нос и отворачивается, надеясь, что допрос прекратится. Но он ошибается. Бэкхён подбирается поближе, кладет голову на плечо Чонину, и тот застывает.
— Ну скажи-и, — Бэкхён надувает губы, и Чонин вздыхает. Он с деланным вниманием смотрит на прилавок и сглатывает, увидев, что умудрился вырезать там имя Тао. Чонин быстро прикрывает надпись рукой с самым беспечным видом.
— Это Чунмён? — предполагает Бэкхён.
Чонин кривится от отвращения.
— Чунмён? Это первое, что пришло тебе в голову?
Бэкхён пожимает плечами.
— Он часто приходит пообщаться с тобой. Я подумал, что он наконец-то пробился сквозь ледяную стену.
А Бэкхён не такой пустоголовый, как казалось. Чонин пристально смотрит на него.
— Чунмён не в моем вкусе, — наконец выдает он.
— Тогда кто? — ноет Бэкхён, обвивая руками талию Чонина. Чонин смотрит на крепко прижатые руки, затем снова на Бэкхёна. Тот переходит черту — и наверняка об этом знает, — потому что Чонин терпеть не может, когда к нему прикасаются. Кроме Тао, но это совсем другое дело. Бэкхён щурится и, кажется, что-то замышляет.
— Ты боишься щекотки, Чонин?
И не ожидая ответа, Бэкхён запускает руку Чонину под рубашку и щекочет. Раздается пронзительный визг, и Чонин отбегает как можно дальше, но Бэкхён несется за ним. Чонин очень боится щекотки, и теперь его слабость раскрыта. Бэкхён приближается, и Чонин отступает за длинный стол, на котором громоздятся ящики с альбомами. Бэкхён пролезает под столом, и Чонин бежит к выходу, но резко останавливается, когда открывается дверь и звенит колокольчик.
— Добрый ве... — Бэкхён запрыгивает ему на спину. — ...чер, — выдыхает Чонин и пытается стащить с себя эту человекообразную пиявку.
Вошедший мужчина смотрит на них с любопытством, и Чонин его понимает.
— Мы можем вам чем-то помочь? — пропевает Бэкхён прямо в ухо Чонину слишком счастливым, учитывая обстановку, голосом.
— Вряд ли, — голос у посетителя на удивление низкий. Он слишком молод, чтобы интересоваться такой музыкой, но не Чонину судить: Бэкхён же слушает ее целыми днями, а они примерно одного возраста.
— Если передумаете, мы к вашим услугам.
Чонин старается не зарычать. Он с легкостью мог бы сбросить Бэкхёна, но зачем причинять вред человеку. Он тащится к кассе с Бэкхёном на спине, упорно отмалчиваясь, хотя тот сопит ему в ухо и вообще ведет себя по-детски.
— Почему ты не хочешь сказать?
— Потому что это не твое дело, — шепотом отвечает Чонин. Он не хочет обсуждать свою личную жизнь при посторонних.
— Мы же друзья.
Чонин наклоняется и стукается лбом о прилавок. Бэкхён издает вопль, ослабляет хватку и плюхается на пол.
хДДОформление мне сделали просто шикарное
, так что при возможности советую читать прямо в записи на СХ, а здесь выкладываю только с коллажами.Название: Дом волков
Автор: thesockmonster
Переводчик: Лунный дождь
Бета: olya11
Артеры: .Vozduh, Рене
Разрешение на перевод: получено
Фэндом: EXO
Пэйринг: Чонин/Тао
Рейтинг: NC-17
Жанр: АУ, ангст, романс
Саммари: Чонин, одинокий волк, в бегах столько, сколько себя помнит. Но пришло время остановиться, и, наверное, это к лучшему.
читать дальшеКровь вскипает под кожей, обжигая вены и превращая их в пепел на пути к сердцу. Иногда в такие минуты Чонину хочется раствориться, исчезнуть в никуда и наконец обрести покой. Вместо этого его приветствует свет полной луны и боль в меняющемся теле.
Чонина скручивает пополам, лопатки с хрустом выворачиваются, и он мешком валится на землю, едва успевая подставить локти. Из пальцев вытягиваются когти, а ногти падают на лесную подстилку, смешиваясь с грязью и листьями. Горло разрывает крик, когда вместе с выросшими клыками удлиняется все лицо, а челюсть болезненно хрустит. Он смеется — пока горло и нос не искажаются настолько, что хохот сменяет вой, пугающий дичь на несколько миль вокруг.
На секунду он вспоминает, что ему вообще-то нравилась эта футболка, — а потом она рвется, когда ребра выступают, чуть не разодрав смуглую кожу спины. Когтями Чонин вцепляется в землю, ему нужна опора, ведь боль сопровождает перелом каждой кости и перемещение внутренних органов. Это самый тяжелый этап. Многие оборотни теряют сознание от неослабевающей боли, которая заполняет все тело, пока трансформация не будет завершена.
Но Чонин цепляется за сознание — он живет именно ради таких минут. Ради боли и напоминания о том, что он жив, а вот все вокруг — в опасности. Волк хрипит из его горла, и уже через мгновение в холодном ночном воздухе раздается вой. Задние лапы Чонина дрожат и скребутся по листьям, и наконец он твердо встает на землю.
Чувства обострены, он сейчас хищник во всех смыслах этого слова. Он садится и воет, и эхо отзывается от деревьев и камней, затихая в ночи. О, как ему хорошо! Он уверенно отталкивается от земли, устремляясь во тьму, подальше от этого места. Время охотиться.
Утро — вот что хуже всего. Чонин просыпается в пустом дупле, весь в крови, а на языке — тягучий металлический привкус. Он сплевывает и видит на земле остатки оленя. Вороны возмущенно каркают и продолжают свой пир. Животные понимают друг друга без слов, и падальщики знают, что жертва ему больше не нужна.
Чонин встает и тут же об этом жалеет. Еще не переварившееся мясо поднимается в горле, а в голове стучит так сильно, что он еле слышит свое тяжелое дыхание. Чонин с трудом делает первые шаги и, обретя равновесие, осматривает лес в поисках опознавательных знаков. Увидев огромные отметины на соседних деревьях, явно сделанные когтями, он гордо усмехается испачканными кровью губами: может, как человек он ничего собой не представляет, но волк из него хоть куда.
В отличие от других представителей своего вида, Чонин предпочитает жить один, без защиты и помощи стаи. Его собственная была уничтожена охотниками, и он бежал — стремительно, не остановившись ни разу. Хоть Чонин и нашел временный приют в этом городе, он все еще в бегах. И никогда не остановится.
В ушах наконец-то перестает шуметь, он слышит вдалеке тихое журчание воды и улыбается. Теперь он понял, где находится. Он поворачивает на запад, к реке, бегущей в густых зарослях. Чонин наклоняется к воде и смотрит на свое отражение. Одно можно сказать точно: ест он неаккуратно — весь в крови, а в прядях черных, слегка отросших волос запутались частички внутренних органов и костей. Чонин вытаскивает самые крупные и зачерпывает воду, чтобы смыть все остальное. Вода холодная, и он вздрагивает, несмотря на слишком высокую температуру тела.
За спиной слышны громкие шаги, под ногами хрустят ветки и шуршат листья. Так не крадутся, но Чонин никогда и не считал, что Тао способен напасть исподтишка. В этом они схожи — оба предпочитают встретить врага лицом к лицу и насладиться схваткой. Или, может, дело в том, что так легче проиграть. Адреналин от близости смерти кружит Чонину голову.
— Где твой поводок? — спрашивает он еще до того, как Тао подходит к нему, и Чонин чувствует тепло и видит рядом с собой такого же голого, как он сам, чужака. Ярко-красный ирокез Тао выделяется среди приглушенных красок леса, притягивает внимание к напряженной фигуре. Его волосы отрастают, черный цвет еще сильнее подчеркивает красный, и Чонину это нравится.
— Вижу, ты умудрился измазаться потрохами бедного животного.
Чонин пожимает плечами и начинает смывать кровь с рук, соскребая ее ногтями там, где она запеклась.
— Не все пользуются столовыми приборами на охоте, — Чонин останавливается и снова смотрит на Тао. — Ой, я и забыл. Тебя же кастрировали.
Тао рычит и наклоняется к лицу Чонина, в его глазах вспыхивает алый огонь и тут же исчезает. Моргни Чонин в это время — он бы и не заметил.
— Я предпочитаю сохранять бдительность, чтобы самому не стать дичью, — Тао стискивает белоснежные зубы. — В отличие от тех, кто извещает о своем присутствии, оставив кровавое месиво.
— Боишься риска, Цзытао? — Чонин произносит его имя с вызовом, и глаза Тао сужаются, а ноздри раздуваются от участившегося дыхания. Чонин переступает с ноги на ногу — одно движение, и их тела сближаются. Его мышцы напрягаются, и сама мысль о драке — о боли — заставляет сделать первый шаг.
Чонин прыгает и валит Тао на землю, разбрызгивая воду. Он слышит, как дыхание со свистом вырывается из груди Тао, но тот, увы, крупнее, и схватка еще не закончена. Кулак Тао с невероятной силой врезается в челюсть Чонина, лицо сводит от боли. Удар опрокидывает его на землю, и он пробует языком щеку изнутри, чувствуя вкус теперь уже своей крови. Он ухмыляется, готовясь к тому, что Тао сейчас рухнет на него всем весом.
Ничего нового; оба провоцируют друг друга насмешками. Они посвящены в тайное знание о том, какое наслаждение доставляет острая боль от хорошо поставленного удара, или о том, как сладок сильный тычок коленом в живот. Если бы драгоценный вожак Тао знал, чем они занимаются, пожалуй, Чонина бы выгнали из города взашей. Но он не знает и пытается уговорить Чонина присоединиться к ним, хотя это последнее, чего хочет сам Чонин.
А хочет он чувствовать жизнь в мышцах и сухожилиях, которые пульсируют и болят от ударов Тао и которые заживут до заката. Не сказать, что Чонин не дает сдачи. Еще как дает. По нижней губе Тао, прямо по центру, тоненькой струйкой сочится кровь. Чонин рад, что достойно отплатил за раненую щеку, но тут его что-то настораживает. Он никогда раньше не хотел облизать Тао, провести языком по коже, которая, наверное, все еще хранит вкус земли, травы и других восхитительных лесных ароматов. Он хочет слизать кровь, захватить распухшую губу Тао своими губами и поцеловать.
— Ты чего? — спрашивает Тао и отстраняется, замечая, что Чонин перестал отвечать. — Так быстро сдаешься?
Чонин отталкивает Тао, со стоном потягивается, наслаждаясь вспышками боли в конечностях, и отрезает:
— Уходи.
— Зачем ты так, — мягко говорит Тао, но от его голоса волосы на затылке становятся дыбом. — Не надо.
— Надо, — Чонин в последний раз смотрит на соперника, и желудок неприятно сводит от вида блестящей кожи, испещренной синяками и залитой кровью. — Уходи.
Чонин оставляет Тао у реки и сквозь лабиринт деревьев возвращается к цивилизации.
Чонин работает в музыкальном магазинчике для людей, предпочитающих старые пластинки и кассеты новомодным веяниям в музыке и трекам с низкочастотными басами. Он не особенно привязан к этому месту и этим людям, но ему нужно оплачивать скромную аренду, а других вакансий год назад не нашлось. Здесь он и встретился с местной стаей; этот магазин — что-то вроде тихой гавани для тех, кто не вписывается в размеренную жизнь общества.
Чонин наклоняется над прилавком, теребя выцветшие наклейки на давно сломанных кассетах. С другого конца помещения доносится голос Бэкхёна, он в наушниках, которые кажутся слишком большими для его головы, и поет подозрительно громко для человека, который, по его же словам, стесняется своего голоса.
Под прилавком лежит коробка с резинками для денег — хорошими, толстыми резинками. Чонин аккуратно вытаскивает одну и тщательно прицеливается: надо попасть сквозь пластиковые провода шторы, за которой сидит Бэкхён. Это довольно легко, рука Чонина на мгновенье замирает, и он выстреливает. Бэкхён вскрикивает, наушники падают на пол, когда он резко оборачивается, сурово глядит на Чонина и трет ушибленную спину. Болеть будет чертовски. Чонин хихикает и опять продолжает колупать деревянный прилавок.
Дверь открывается и звенит колокольчик. Чонин уже собирается произнести традиционное приветствие, но видит знакомую фигуру Чунмёна. Весь его энтузиазм тут же тает.
— Привет, Чонин, — здоровается гость, и Чонин кивает из вежливости, не поднимая глаз.
— Если тебе нужны новобранцы, Бэкхёну пойдет ошейник.
Чонину не нужно смотреть, он и так знает, что Чунмён хмурится, сжав кулаки в карманах брюк, и вид у него властный. Увы, это не действует на волков не из его стаи, хотя, скорее всего, поза и прочее — лишь дань привычке.
— Рад, что ты пережил еще одно полнолуние.
Вот чего Чонин терпеть не может в Чунмёне. Непоколебимость. Чонин много раз пытался лишить его самообладания, спровоцировать удар, который вылился бы в кровавую драку. Это было бы здорово, но Чунмён никак не поддается. Говнюк.
— Ты хотел сказать: «Рад, что ты не привлек в город охотника»?
— И это тоже. Я бы волновался куда меньше, будь ты одним из нас.
— Под твоим контролем, да?
— Под моим руководством.
Чонин фыркает и убирает с лица волосы:
— Я прекрасно справляюсь сам.
— Пока что.
— Меня вполне устраивает «пока».
— Однажды ты ошибешься, а платить придется моей стае.
Чунмён говорит по-прежнему мягко и ободряюще, но у Чонина по спине бегут мурашки от скрытой угрозы в его словах. И ему это нравится. Не раз у Чунмёна был повод прогнать Чонина со своей территории, но он этого не сделал. Чонин рассчитывает на эту слабость.
— Так вышвырни меня, — говорит Чонин, пожимая плечами. — Не привыкать.
Это удар ниже пояса: Чонин знает, что Чунмён считает себя лучше многих вожаков, ведь он не сторонник насилия.
— Не хочу.
— Разве ты не можешь вовремя остановиться, если видишь тупик?
— Из тупика тоже можно найти выход.
— Жизнь — не сказка, Чунмён, — с сарказмом говорит Чонин, уходя в подсобку, навстречу желанному одиночеству, — и мне не нужен счастливый конец.
У Чонина больше ничего не болит, он лениво поводит плечами и головой, прогуливаясь между полками бакалейного магазина. Через пару кварталов есть крупный супермаркет, но тут ему нравится больше. Возможно, из-за отсутствия людей, глазеющих на него так, как будто он скрывает какой-то грязный секрет. А может, это все его воображение и инстинкты, которые нашептывают держаться подальше от толпы.
Никаких привязанностей.
В его корзине мало продуктов: овощи и свежий стейк, от которого у Чонина уже текут слюнки. Он проходит мимо отдела с выпечкой, вдыхая аромат хлеба и сладостей, и пытается решить, печенья ему хочется или кексов — или же и того, и другого сразу. Знакомый голос отрывает его от размышлений о преимуществах глазури над шоколадной крошкой, он поднимает взгляд и видит Тао и Минсока. Минсок довольно сверяется со списком продуктов, а Тао жадно глазеет на выпечку.
Чонин старается не пялиться, но невозможно оторвать взгляд от растрепанных волос и изогнутых губ, которые постоянно улыбаются. На Тао черная футболка, и когда он наклоняется за упаковкой, она подчеркивает его мускулистые руки и грудь. Чонин не хочет привлекать внимание, но когда он делает резкий вдох при виде плотно обтянутых джинсами бедер Тао, тот замечает его.
Их глаза встречаются, и Тао смущается. Он ничего не говорит и не двигается, но явно колеблется, подойти или нет. Наконец Чонин отворачивается первым и уходит. В голове шумит и руки чуть дрожат.
Зачем такому стадному животному, как Тао, нужен для драки чужак? Ясно ведь, что у него есть те, кому он доверяет больше, чем странному волку, который появляется только в полнолуние и валит его на землю. С самого начала их неустойчивых отношений именно Тао первым выискивал по утрам Чонина, чтобы обменяться парочкой крепких ударов.
Тао однажды сказал, что Чунмён закрывает их в полнолуние, чтобы не привлечь из-за чьей-нибудь неосторожности внимание охотников. Чонин тогда высмеял Тао и поинтересовался, как тот терпит такие ограничения:
— Ты не хочешь жить свободно?
— Свобода — понятие относительное, — ответил тогда Тао. — И наши представления о ней явно отличаются.
Прошел год, но мало что изменилось. Чонин уже освоился здесь, но по-прежнему не может разгадать Тао и его поведение, то, что он запирает волка внутри и срывается на Чонине. Тао может быть таким же свободным, как Чонин, но боится. И Чонин помогает ему справиться с вихрем эмоций после ночи в клетке.
Это выгодный обмен, потому что Чонин всегда рад схватке — и выбросу адреналина, сопровождающему каждый удар. Но в последнее время внутри порой появляется беспокойство, а почему — он не знает. И это его пугает.
Чонин обычно уходит с работы поздно — он, как и многие, спокойней себя чувствует в темноте. У выхода из магазина они с напарником прощаются, и Чонин, посмеиваясь, глядит вслед удаляющемуся вприпрыжку Бэкхёну. Чонин долго прислушивается к звону ключей в кармане Бэкхёна, и когда тот стихает, идет к себе. До комнатушки, которую он снимает, отсюда недалеко. Он не может назвать ее своим домом — даже мебель здесь ему не принадлежит. Скрипучая ржавая кровать с матрасом, который сильно продавлен, но спать можно. Комод, у которого отсутствуют почти все ручки, так что ящики Чонин не задвигает. Да и все равно его вещи в основном лежат на полу или висят на маленькой лампе у двери.
Сегодня день стирки, и Чонин запихивает в сумку с разнообразных поверхностей то небольшое количество одежды, что у него есть. Не хватает одной футболки, и он со стоном вспоминает, что разорвал ее в клочья во время трансформации, торопясь убраться из города. Забыл снять и лишился хорошей футболки. Вздохнув, он выходит из комнаты и тихо спускается по лестнице, чтобы не разбудить пару, живущую этажом ниже. Хорошие люди — сдают ему комнату недорого и не задают вопросов.
Через улицу мигает неоновой вывеской круглосуточная прачечная. Освещение внутри приглушено ровно настолько, чтобы не болела голова. Дверь на старых ржавых петлях открывается с трудом. К счастью, внутри ни души. Он скармливает стиральной машине мелочь, настраивает стирку и усаживается на ярко-оранжевый стул у окна. К потолку прикреплен маленький телевизор с выключенным звуком, но Чонин почти не смотрит на экран: его не интересуют мыльные оперы.
Он быстро начинает дремать, несмотря на тихое гудение ламп и то, что спинка стула впивается в лопатки. Громкий сигнал, возвещающий об окончании стирки, будит Чонина, он переносит мокрое белье в сушилку и бросает туда последние монеты, которые у него остались. Снова устраивается на стуле, скрещивая руки и склонив голову, чтобы поспать еще чуть-чуть. После полнолуния Чонин всегда старается наверстать упущенный сон. Он зевает, уткнувшись в рубашку, и засыпает.
Чонин трет руками лицо, пытаясь окончательно проснуться, чтобы не упасть, вставая. Он бредет к сушилке, вынимает белье и небрежно заталкивает его в сумку. В конце концов, никому нет дела, мятая его одежда или нет, так что его это тоже не волнует. Закрыв сумку, Чонин выходит в темноту и запрокидывает голову, чтобы посмотреть на луну. Она почти круглая, волк внутри Чонина выступает и тут же исчезает. Он тоже устал.
Чонин забрасывает сумку за спину, проходит несколько шагов и натыкается на твердую стену из мышц. Запах Тао будит его сонный мозг, и Чонин рычит, отшатываясь. У Тао интересное выражение лица, и Чонину оно решительно не нравится, так что он выбрасывает вперед кулак. Тао хрипит, когда кулак ударяет ему в живот и устремляется вверх, в ребра. Чонин нажимает еще сильнее, пока не раздается хруст. Тао складывается пополам и стонет, ощупывая сломанное ребро.
— Что ж ты вот так преграждаешь человеку дорогу, — укоряет Чонин.
Он медленно обходит скрючившегося Тао, наслаждаясь приятной болью в костяшках пальцев. Чонин не чувствует желания помочь Тао, протянуть ему руку и сделать перевязку, и он радуется, что все снова нормально. То утро было случайностью — наверное, просто влияние момента. Тао всего лишь еще один волк, которому нравится боль.
Чонин не ожидает удара плечом в спину: он врезается головой в кирпичную стену с такой силой, что из глаз сыплются искры. Он оборачивается, закрывается руками, но это лишь немного замедляет следующий выпад Тао. Чонин хрипит от жесткого удара в грудь. Тао неприятно усмехается, с вызовом поднимая бровь. Чонин не собирается сдаваться и бьет лбом в лицо Тао. Он слышит тихий стон и смеется, видя кровь, текущую с разбитых губ и из носа противника.
Глаза Тао сужаются, когда он на мгновение поднимает взгляд, и у Чонина сбивается дыхание, а сердце замирает. Непонятное чувство поднимается в нем, и улыбка тает. Чонин не помнит, сколько он так простоял, глядя в темные глаза Тао, на его окровавленный рот и свернутый нос. Тао с хрустом выправляет переносицу, шипя от боли, и Чонин пользуется этим, чтобы ускользнуть.
Прижимая к себе сумку с вещами, он бежит до самого дома и захлопывает дверь квартиры с такой силой, что звук отдается эхом. Он сползает по двери, прижимаясь к ней головой, и привычная обстановка успокаивает его. Что, черт возьми, это было?
Чонину не снятся сны — он помнит. Вопли боли, крики и кровь, разбрызганная по стенам, встают перед ним каждый раз, когда он закрывает глаза. Он настолько к этому привык, что легко отключает звук, не слыша мольбы о пощаде. Чонин глух и нем — время закаляло его до тех пор, пока от человечности не остались жалкие крохи. Иногда он не может заснуть, вспоминая, как на его глазах разорвали грудь матери, и тогда просто проваливается во тьму.
Зову полной луны нельзя воспротивиться. Жестокая хозяйка целиком подавляет волю, и превращение для оборотней неизбежно. Но выпустить внутреннего зверя можно не только так. Чонин приказывает телу превратиться в волка; глаза во мраке вспыхивают красным, а скорость намного превышает человеческую, когда он устремляется в лес. Чонин бежит неслышно и быстро, делаясь почти невидимым. Он дышит полной грудью, и только выдыхаемые облачка пара выдают его присутствие.
Огни города позади, и Чонин замедляет бег, а затем останавливается. Он весь в поту и тяжело дышит. Сейчас он далеко от своей комнатушки, бетонных дорог, кирпичных домов — и синтетических человеческих запахов, призванных скрыть естественный запах тела и раздражающих нюх. Пожалуй, пока можно оставаться в человеческом виде, не превращаясь в зверя, — ночная тишина успокаивает. Он закрывает глаза и вбирает в себя воздух, а бешеный стук сердца утихает.
Он не один.
— На полуночном выгуле? Или хочешь еще раз попытаться переубедить меня? — говорит Чонин, следя взглядом за Тао, выходящем из тени на освещенное луной пространство. На Тао из одежды только низко сидящие штаны. Они скрывают те части тела, которые Чонин уже видел, но зрелище и так довольно соблазнительное. Чонин с трудом сохраняет самообладание: сердце норовит выпрыгнуть из груди, а желудок скручивается в узел. Он ясно вспоминает каждый раз, когда ему хотелось большего, чем простой разговор и драка, и это настораживает.
— А что, мне нужна причина? — Тао останавливается в нескольких шагах, и Чонин опять замечает в его ушах серьги, бросающие серебристый отблеск на уши. Он хочет дотронуться до них, потянуть и узнать, поставит ли этим Тао на колени.
Тао облизывает губы, и Чонин снова еле сдерживается, чтобы не приблизиться к нему.
— Да нет. Просто не ожидал никого встретить.
— Ну, я могу уйти...
— Нет! — восклицает Чонин прежде, чем успевает это осознать, и краснеет. Очень странно. Он замечает краем глаза ухмылку Тао и хмурится. Такое ощущение, что Тао что-то знает, а Чонин даже не в курсе, что происходит.
— Ты ведешь себя… как-то не так, — видно, что Тао тщательно подбирает слова. Чонин тяжело сглатывает, оборачивается и смотрит Тао в глаза.
— Да?
— Ты не спешишь меня ударить, — Тао делает шаг вперед. Чонин не может понять, хочет он отступить или двинуться навстречу, поэтому остается на месте.
— И смотришь на меня тоже как-то по-другому.
— Разве? — хрипит Чонин. Он не волновался так, даже когда смотрел в упор на раздвоенное дуло ружья, начиненного серебряными пулями, и готовился умереть самым отвратительным для гордого молодого волка способом. Он не двигается, когда Тао тянет руку и проводит по его обнаженному плечу и вниз по спине. Затем крепко хватает Чонина и тянет к себе, пока они не прижимаются друг к другу. Чонину достаточно приподнять голову, чтобы увидеть глаза, отливающие красным.
— Ага, — выдыхает Тао, и Чонин еле слышит его из-за гула в ушах. Это что-то новое. Адреналин вбрасывается в кровь не от страха и боли. Тао наклоняется, и Чонин осознает, что его целуют, чувствует прикосновение мягких губ к своим. Он вспоминает свое утреннее желание поцеловать Тао. Тогда он побоялся поддаться порыву, а сейчас Тао сам сделал первый шаг, и Чонин стонет, пробуя поцелуй на вкус.
Нежность противоречит всему, что между ними было, каждой их встрече. Чонин комкает волосы Тао и целует его жестче, смакуя рык, который слышит, когда прикусывает только что зажившую губу. Не до крови, но он уверен, что Тао и тогда бы не сопротивлялся. Тот отвечает тем же и проводит зубами по языку, а затем посасывает его, и волна желания кружит Чонину голову. Кусочки мозаики собираются, и он видит картинку прямо перед носом.
Тао ему небезразличен.
Осознание этого заставляет его с силой оттолкнуть Тао. Тот смотрит широко раскрытыми глазами, и Чонин качает головой:
— Нет.
Тао снова шагает к нему, больно хватает за руку. Боль распространяется кругами от впившихся ногтей, Чонин шипит и врезается спиной в дерево. Кора царапает кожу сквозь рубашку, он сверлит Тао взглядом и рычит:
— Отпусти.
— Не позволю твоему упрямству все испортить, — отрезает Тао, и Чонин впадает в ступор. Пользуясь этим, Тао снова его целует, и тот поддается, но лишь потому, что тело реагирует раньше мозга. Тао такой горячий, так одуряюще пахнет, все это сводит с ума. Он хочет и берет без сожалений. Тао вцепляется еще сильнее, и Чонин хватает его за волосы, откидывает его голову назад, и поцелуй разрывается. Он приникает к шее Тао, проводит вниз губами. Стоны лишь раззадоривают его. Чувства одновременно обострены и затуманены, но сосредоточены на Тао: он и только он сейчас имеет значение.
Внутри бушует ураган, джинсы становятся тесными. Он стонет, когда Тао запускает руки ему под рубашку, касаясь разгоряченной кожи. Еще один поцелуй, и Чонин готов поклясться, что Тао специально вбирает в себя его дыхание, чтобы выдернуть душу из самого нутра и оставить себе. Главное, чтобы он берег эту душу, в отличие от ее хозяина.
У Чонина нет опыта в сексе, так как он им никогда не интересовался. Но он знает, зачем Тао падает на колени и смотрит на него так, что дрожат ноги. Джинсы расстегнуты и скользят вниз, но он сосредоточен на другом. Тао обхватывает рукой основание его члена, и Чонину даже немного неловко, что у него так сильно стоит, но стыд проходит, когда губы смыкаются вокруг головки и начинают сосать.
Чонин сдавленно стонет и заставляет себя дышать — он не ожидал сразу так много всего. Он сползает вниз по дереву, чтобы тверже упереться ногами в землю, но подошвы скользят по грязи. Тао удерживает его за бедра. Мир останавливается, когда Тао медленно заглатывает его член. Чонин косится на него и тихо стонет, заметив взгляд Тао из-под опущенных ресниц и румянец на его щеках. Зверь Тао совсем рядом, и Чонин чувствует, как его собственный зверь откликается. Но хотя бы сейчас Чонин хочет быть жадным и ни с кем не делиться, так что он заставляет зверя уйти. Тут Тао легко проходится зубами по основанию его члена и отстраняется.
Верь Чонин во что-то или кого-то кроме луны, он бы сейчас молился, но из его уст вырывается только имя Тао, и сердце вторит ему каждым ударом. Он скулит и скребет ногтями по голове Тао, цепляясь за ускользающие пряди волос. Он боится, что если отпустит себя, его унесет без возврата. Эмоции ломятся в мозг, будто заклятые враги, но он не признает их, откладывает на потом. Он сейчас все равно не способен на анализ. Поэтому он сосредоточивается на том, как Тао лижет его и сжимает пальцами основание члена. Сладкое наслаждение заполняет его, и он призывает все свое самообладание, чтобы унять волка, который рычит и скребет когтями, требуя большего. У него вытягиваются клыки, и он чуть не прокусывает нижнюю губу, пока кончает, наполняя рот Тао до краев, так, что сперма стекает из уголков рта по подбородку. В порыве желания Чонин толкает Тао в грязь и листья и сам падает на него, целуя. Тао рычит, когда Чонин скользит рукой ему в штаны и начинает ласкать. Его мысли так затуманены, что в голову не приходит вынуть член из штанов. Ему жарко, сердце бьется все чаще, и Чонин не перестает целовать Тао, пока тот не отстраняется, чтобы провыть в ночь, содрогаясь от оргазма.
Не сознавая, что делает, Чонин впивается зубами в плечо Тао, его зверь требует поставить клеймо, чтобы никто другой не посмел даже дотронуться. Зубы ломит, и он кусает сильнее, сжимает клыками мышцы и смакует жизнь, пульсирующую под ними. Вой Тао обрывается, и Чонин наконец ослабляет хватку. Он отодвигается, чтобы увидеть темную метку на смуглой коже, и сглатывает кровь, собравшуюся во рту. Его переполняет чувство собственничества, он смотрит на Тао и видит, что тот в шоке.
— Ты меня пометил.
Потрясенный голос Тао раздается в ушах и вырывает его из дурмана, а осознание содеянного накрывает Чонина. Ужас подбрасывает его на ноги. Чонин запинается о джинсы, натягивает их и быстро застегивает, старательно не глядя на Тао, лежащего на земле.
— Чонин.
Он резко поворачивает голову. Тао опирается на локти, и луна освещает рану на его плече. Как трофей. Грудь Чонина панически сжимается.
— Я не хотел, — бормочет он и повторяет чуть громче: — Я не хотел.
Чонин всегда ладил со своим волком, но сейчас его разрывает на части. Зверь хочет взобраться на Тао и завершить то, что начал, человек же пытается восстановить самообладание. Чонин ни к кому не привязывается. Он сам по себе и в любой момент может сорваться с места без оглядки и без сожалений.
И вот он пометил Тао — связал вместе их волков, и ущерб этот непоправим.
Тао припадает к земле, собираясь прыгнуть, но Чонин ведет в этой игре. Он стремительно разворачивается и срывается в лес. Ему нужно убежать отсюда, чтобы разобраться в этом хаосе. Должен быть какой-то способ исправить сделанное. Знакомый вой за спиной пробуждает желание вернуться, животный инстинкт зудит под кожей. Раньше его подавить было проще.
Чонин достигает опушки леса и бежит дальше. Размытые огни, гудки машин и высокие заборы, которые он перепрыгивает, сменяются пустынным полем и открытым ночным небом, и он наконец падает на колени. Вцепляется в землю и дрожит, пытаясь совладать с собой, пока не потерял контроль окончательно и не рассыпался на части. Он знал, что вероятность выпустить волка наружу и навсегда потерять возможность быть человеком велика, но не так. Только не так.
Лицо Тао мелькает перед глазами Чонина, и волна желания заставляет его скрежетать зубами и сжимать влажную рубашку на груди, до того больно. Не то чтобы он не хотел Тао, будучи человеком, но он не готов к последствиям. Выгонят ли Тао из стаи за связь с чужаком? Или Чонина заставят присоединиться к ней?
Придут ли рано или поздно охотники, чтобы забрать Тао у него на глазах, как они сделали со всеми, кто был Чонину небезразличен?
Чонин содрогается в последний раз и наконец уступает хаосу, теряя сознание, пока другой волк воет вдалеке.
— Ты весь горишь, — говорит Бэкхён и касается лба Чонина ладонью, затем прохладным полотенцем. Несмотря на показное безразличие, Чонин благодарен ему, потому что это уменьшает жар, и он моргает слезящимися глазами, пытаясь разогнать туман.
— Я всегда теплый, — напоминает он Бэкхёну, но тот только фыркает.
— Значит, теплее обычного. С тебя градом льется пот, а ты никогда не потеешь.
Чонин пожимает плечами и касается лбом прилавка, не убирая полотенце. Болезнь, которой он заражен, не так-то просто излечить, и бороться труднее с каждой минутой. Еще и трех дней не прошло, как он пометил Тао, а все тело сопротивляется разлуке. Связанные волки должны быть друг с другом до самой смерти, а жар у него настолько сильный, что перспектива смерти вполне реальна. Он надеется, что Тао справляется лучше, но вряд ли удача на его стороне.
В глубине души он жалеет, что Тао не ищет его сам. Чонин больше не гуляет по ночам, но Тао знает, где он живет, где работает и куда ходит. И не появляется. У Чонина неприятно сводит желудок, и он бежит в туалет. Но рвать уже нечем, потому что это продолжается все утро, и каждый раз Бэкхён бросает на него укоряющий взгляд, в котором ясно читается совет идти домой. И каждый раз, сполоснув рот и взяв себя в руки, он уверяет, что все в порядке.
Проходит еще две ночи. Чонин рвет на себе мягкую рубашку, которая будто прожигает дыры в его коже. Ткань легко расходится, когда Чонин выпускает когти. Затем он скребет деревянную дверь и выбегает наружу так, будто весь мир гонится за ним и уже наступает на пятки. Он с облегчением выходит на знакомую тропинку между деревьями, пошатываясь и перепрыгивая через упавшие ветки. Жизнь вливается в его жилы, но этого мало. Волк даже не высовывается, и Чонин падает на землю.
Подняться на ноги оказывается непосильной задачей, и Чонин снова валится на лесную подстилку, уставившись сквозь деревья на убывающую луну. Он тянет руку погладить ее изгиб. Луна всегда утешала Чонина, и его волчьи глаза с легкостью видят ее рябую поверхность даже на таком расстоянии. Мысль о том, что нечто прекрасное и сильное так же ущербно, как и они все, но все равно имеет власть над ними, приносит облегчение. Лежать здесь, ожидая конца, и надеяться, что Тао выживет, даже неплохо. Тао, видимо, не хочет иметь с ним ничего общего, и именно поэтому не появился у двери Чонина, чтобы убедить его принять связь.
Чонин знает, что поддался бы, если бы они с Тао встретились лицом к лицу.
Наверное, это волк влияет на него, в таком состоянии легко воспользоваться человеческой слабостью. Но Чонину плевать. Волк не создан для одиночества, и, возможно, Чонин слишком долго цепляется за свою свободу. Это не настоящая свобода, если он все время убегает. И от мысли о семье, о людях, которые бы приняли его как своего, по телу пробегает дрожь.
Глаза закрываются, и Чонин вызывает воспоминания о прошлом. Улыбка матери, сильные руки отца, поднимающие его над головой и водружающие на плечи. Тогда он был счастливым, но потом счастье отобрали люди, не знавшие ничего, кроме страха, боли и смерти. Если вдуматься, сейчас Чонин и сам такой же. Раны, которые Чонин старался не бередить, не в силах выдержать постоянную боль от потери, открываются вновь, и он, еще не осознав, почему плачет, чувствует, как слезы текут по лицу.
Внезапно дыхание перехватывает, на грудь что-то давит, а на шее смыкаются тонкие пальцы, перекрывая доступ воздуху. Он поднимает взгляд и видит красные глаза Лухана и его серебристые волосы, сияющие в лунном свете. Лухан рычит, скаля зубы, и хватка становится сильнее. Чонина спасает инстинкт самосохранения. Он упирается пятками в землю и сбрасывает с себя Лухана. Тот, рыча, приземляется на четвереньки. Чонин с хрипом переворачивается и припадает к земле, чтобы его опять не застали врасплох. Он окидывает Лухана взглядом: одежда вся грязная, значит, в лесу уже давно.
— Почему ты не оставишь нас в покое? — шипит Лухан и сдвигается чуть-чуть, но Чонин замечает. Он готов к прыжку Лухана, хотя из легких выходит весь воздух, когда он приземляется на спину. Когти впиваются в шею, и он вскрикивает, а потом заезжает коленом Лухану в живот. Тот откатывается в сторону. Чонин сейчас не в состоянии драться, и Лухан это знает. Его рот кривится в довольной усмешке, пока он оценивающе разглядывает Чонина.
Свежая рана ноет и кровь стекает по груди — Лухан глубоко расцарапал его когтями. Чонин стискивает зубы и поднимается, сжав кулаки и сузив глаза. Не секрет, что Лухан всегда был против Чонина, постоянно нашептывал Чунмёну на ухо, пытаясь убедить в своем мнении, но он никогда не думал, что Лухан зайдет так далеко и нападет на него. Лухан — небольшой волк, но Чонин уже ослаблен. Он презрительно улыбается:
— Только трусы нападают на полудохлого врага.
Лухан снова бросается на него, пытаясь укусить в шею, но Чонин уходит в сторону, и они вместе валятся на землю. Эта боль сладка и знакома Чонину. Лухан с ворчанием падает на спину. Чонин одной рукой зажимает его шею, а другой раздирает обнажившийся живот. Лухан мечется, и Чонин давит изо всех сил, которых, к сожалению, очень мало, — он дрожит от напряжения.
Он готов умереть в одиночку, но не собирается поддаваться какому-то мелкому злобному волчонку. Чонин рычит, и Лухан хватается за него, царапая когтями грудь — единственное, до чего может дотянуться. От новых ран в кровь выбрасывается адреналин. Чонин пользуется этим и, слившись со своим волком, впивается когтями в шею Лухана.
— Ты думаешь, что можешь победить меня? — рычит он, наслаждаясь тем, как у Лухана расширяются глаза, раскрывается рот, а хватка ослабевает.
Чьи-то руки хватают Чонина и поднимают вверх, и он запоздало понимает, что вся стая здесь. Он по запаху узнает, что от Лухана его оторвал Кёнсу. У него всегда была железная хватка, и у Чонина нет ни малейшего шанса вырваться, так что он разрешает себе обмякнуть в руках Кёнсу.
Лухан сплевывает, снова бросается на Чонина, и его ловят за запястья: Чондэ с одной стороны, Исин — с другой.
— Отпустите меня, я вырву ему глотку, — требует Лухан.
Чунмён выходит вперед.
— Заведи поводок покрепче для своей секс-игрушки, — говорит ему Чонин.
— Я позволял тебе многое, — начинает Чунмён с хмурой гримасой на обычно любезном лице, — но ты заходишь слишком далеко.
Чонин роняет челюсть от удивления, но берет себя в руки.
— Это твой драгоценный щенок Лухан начал. Не я.
Глаза Чунмёна сужаются.
— Чонин, — у него властный тон, и хотя Чонин не в стае, он чувствует скрытую команду.
— Он, конечно, дикий, но никогда не отпирается, если начал драку, — вмешивается Сехун, и Минсок встает рядом с ним.
— Это правда. Если Чонин ищет драки, он это признает. — Лухан рычит на Минсока, считая его слова предательством. — И Лухан планировал напасть на Чонина с тех пор, как Тао вернулся помеченным.
Теперь взгляд Чунмёна устремлен на Лухана, и тот опускает голову, избегая встречи со взглядом альфы. Три быстрых шага — и Чунмён перед Луханом, стискивает его серебристые волосы тонкими пальцами. Он дергает Лухана вперед, выдирая из хватки Чондэ и Исина. Лухан хнычет, пока Чунмён оттаскивает его в сторону, а остальные смотрят на него, ожидая приказаний. Кёнсу все еще крепко держит Чонина.
— Его нужно привести в порядок, — наконец командует Чунмён, кивая Кёнсу.
Чонина отпускают, и члены стаи медленно уходят, перешептываясь. Он шатается: кровь течет по шее и торсу без остановки. В обычном состоянии раны бы уже затягивались, но сейчас Чонин ослаблен. Он все равно пытается сделать шаг, но чуть не валится на землю. Кёнсу недовольно цокает языком и поддерживает его сильными руками. Чонин с трудом заставляет себя идти, и он благодарен Кёнсу, что тот шагает не торопясь, как будто с ребенком.
— Давай-ка доставим тебя к Тао, — говорит Кёнсу, позволяя Чонину навалиться на себя еще больше, чтобы ему было легче.
От упоминания Тао ноги снова начинают подгибаться.
— А что сразу Тао? — ворчит он, хотя все внутри поет от одного имени связанного с ним волка.
— Ну не мне же зализывать твои раны, — хмыкает Кёнсу, ускоряя шаг. — К тому же вы оба слишком упрямы, вам нужен хороший пинок под зад.
Чонин запинается о ветку, и они оба чуть не падают.
— Ну ладно, может, тебе достанется не сильный пинок.
Чонин тихо рычит, но давится стоном — один из порезов на груди сильно саднит, кожу разрывает еще больше. Свежая боль встряхивает, и он сосредоточивается на ходьбе, а не на том, как быстро бьется сердце и тревожно сжимается желудок.
Тао.
Чем дальше, тем сложнее дышать. Кружится голова, тело тяжелое, будто он тащит мешки с песком. Перед глазами все плывет, и Кёнсу приходится практически нести Чонина на руках. Может быть, если он умрет по дороге, это будет не так уж плохо. Тао освободится от связи и сможет найти того, кто охотно примет ее, в отличие от упрямого и гордого волка. Легкий толчок, и Чонин опять чувствует, как мышцы разрываются, и шипит сквозь стиснутые зубы. Нет. Он очень даже жив.
— Я нянчу беспомощного младенца, — тихо говорит Кёнсу немного погодя. Чонин лишь наваливается на него еще сильнее, и Кёнсу кряхтит под его весом. Это очень приятно слышать.
На краю леса стоят маленькие домики, хотя они больше похожи на будки. Все на равном расстоянии друг от друга, построены очень аккуратно, и в каждом живет член стаи. Ну, кроме Чунмёна и Лухана, которые живут вместе. И Чонин думает, что скоро это же произойдет с Сехуном и Кёнсу — Кёнсу пропитан его запахом. Если бы Чонин чувствовал себя получше, он бы его подразнил.
Но даже Чонин понимает, что нельзя кусать руку, которая его кормит. Или, в данном случае, тащит его тело по лесу уже целую милю.
Ноздри заполняет манящий запах Тао. Кровь кипит в жилах, и внутренний волк просыпается. Ему нужно быть близко. Очень близко.
Кёнсу останавливается напротив двери дома Тао и стучит. Внутри раздается шорох и звук разбившегося стекла. Сердце Чонина замирает, когда дверь распахивается и его встречает потный и взъерошенный Тао, который выглядит так, как будто не спал несколько дней. Впрочем, если с ним было то же, что и с Чонином, это так и есть.
— Не шалите, — слышит Чонин голос Кёнсу и падает вперед.
Он издает немужественный — и неволчий — вопль, а потом его ловит Тао. Ох. Везде, где он соприкасается с Тао, внутрь вливается сила, похожая на электричество. Чонин может только стонать, пока его затаскивают в дом, тело не слушается. Он хочет вцепиться в Тао и не отпускать, хочет заговорить, но язык тяжелый и неповоротливый. Все опять кружится, гораздо сильнее, чем раньше, и Чонин падает на мягкий матрас, уже не осознавая, где он. Он понимает, что на него залезает Тао — красные волосы бросаются в глаза, и лицо Тао то исчезает, то появляется в поле зрения.
— Что ты опять натворил? — вздыхает Тао, и Чонин чувствует, как смех подступает к горлу.
— Ничего, — выдавливает он, и голос срывается, а дыхание перехватывает, потому что Тао обводит пальцами рану на шее. Все его чувства сосредоточены на Тао, он купается в них, когда тот льнет к нему и проводит по открытой ране языком. Резкая боль пробивает насквозь, Чонин всхлипывает и комкает простыни. Если бы он не был волком, он бы потерял сознание, когда шершавый язык Тао прошелся по краям разреза, сделанного Луханом на шее. Каждое движение языка снова вызывает волну боли и наслаждения, и Чонин наклоняет голову набок, чтобы усилить эти ощущения.
Вылизывает Тао тщательно, шею покалывает все меньше. Он чувствует, как раны заживают уже от одного присутствия Тао. Пульсирующая сила оживляет его, постепенно исцеляя, кровотечение останавливается, а зрение обретает четкость. Первое, что он ищет взглядом, — это лицо Тао. Его темные глаза смотрят так, что он чуть не сходит с ума.
— Тао, — выдыхает Чонин и тянется убрать волосы с его лица.
— Дай вылижу грудь, а потом можешь уйти.
Сердце Чонина сжимается. Он правда не нужен Тао?
— Я не хочу уходить, — шепчет он, и Тао перестает слизывать кровь.
— Что?
Губы Тао запачканы кровью, а зрачки так расширены, что Чонин готов потеряться в их черноте и не возвращаться назад. Тао такой дикий и свободный, и Чонин горько жалеет, что убежал от него.
— Прости, — тихо говорит он. — Я убежал, потому что боялся. Я не знаю, что делаю, не знаю, что чувствую. Но я хочу тебя. Очень хочу.
Его волк показывается, вспыхивает в глазах и обостряет чувства, он еле сдерживается, чтобы не накинуться на Тао. Если тот этого не хочет, Чонин уйдет куда глаза глядят. Смерть будет то еще приключение.
— Ты меня хочешь, — ошарашенно бормочет Тао, его губы приоткрыты, а брови сдвинуты.
Чонин дотягивается до запястья Тао и нежно обхватывает его.
— Ты мне нужен.
В это мгновение все становится кристально ясно. Одинокий испуганный волк наконец находит того, с кем готов создать связь на всю жизнь. Непонятно, от чего его трясет — то ли от ужаса перед силой своих чувств, то ли потому, что Тао впивается в него взглядом и смотрит прямо в душу, выискивая малейшие следы лжи. Чонин никогда не ощущал себя таким беззащитным, хочется свернуться в клубок и закрыться хотя бы так.
В первый раз все было иначе — мягкие губы, осторожные прикосновения. В этот раз их губы жадно тянутся друг к другу, а внутренние волки воют от наслаждения. Тао прикусывает губы Чонина, впивается в них, затем заживляет их языком и проталкивает его дальше в рот. Конечно, Чонин восстанавливается в присутствии Тао, но он все еще слаб и злится, что не может покрепче схватиться за плечи Тао. Но это не важно — Тао уже движется вниз, к не зажившим еще ранам на груди, попутно касаясь губами челюсти, шеи, ключиц. Он лижет увереннее, надавливая языком, и пригвождает Чонина руками к кровати, чтобы тот не пытался выбраться. Слишком много всего сразу, у Чонина кружится голова, все тело звенит от ласк Тао.
Его Тао.
Пара.
Из груди вырывается собственнический рык, и Тао рычит в ответ и надавливает еще сильнее. У Чонина перехватывает дыхание, он пытается сохранить контроль над собой. Только потери крови ему не хватало. Тьма сгущается на границе сознания, убеждая поддаться. Он слаб и истощен, и уже просто от того, что Тао здесь, рядом, Чонина охватывает чувство безопасности, которое он не испытывал с детства. Поэтому он перестает бороться и позволяет себе отключиться. Последнее, что он слышит, — это дыхание Тао и тихое: «Я позабочусь о тебе».
***
Тао пахнет деревьями и землей, и Чонин вжимается лицом в теплую шею, чтобы вобрать в себя его запах. Стянутая на груди кожа не болит от этого легкого движения. Чонин открывает глаза, но тут же закрывает их из-за яркого солнечного света. Он стонет и натягивает одеяло на голову. Хриплый смех рассеивает тишину комнаты, и Чонин выглядывает из-под одеяла: Тао смотрит на него с улыбкой. Если уж быть совсем честным, он опять ожидал оцепенения и равнодушия, которое охватывает, когда нет ни боли, ни адреналина, но в этот раз иначе, и ему придется привыкнуть.
— Сколько я провалялся без сознания? — спрашивает Чонин, щурясь от солнца.
Тао вытягивает шею и глядит на часы на прикроватном столике.
— Часов четырнадцать.
Понятно, почему затекли мышцы. Чонин медленно садится, и одеяло соскальзывает с его груди, где вместо глубоких ран — ярко-розовые следы. Тао прислоняется к Чонину сзади, кладет подбородок ему на плечо и смотрит вниз.
— Вроде получше.
— Ты неплохо поработал.
— Это комплимент? — смеется Тао. — От тебя?
— Не вздумай привыкать, — Чонин пытается говорить ехидно, но не может сдержать улыбку. Тао смеется еще громче, Чонин заезжает ему локтем по ребрам, и тот падает на матрас.
Столько неизведанного пространства, столько незнакомых эмоций, что ему приходится делать усилие, чтобы не отпрянуть. Он так привык убегать, блокировать все, кроме боли и стремления к свободе, что сейчас борется с собой, чтобы не сделать какую-нибудь глупость. Он даже не замечает, что дрожит, пока Тао не обнимает его за талию, прижимаясь теплой грудью к спине и согревая дыханием шею.
— Все хорошо, — шепчет Тао, легонько целует Чонина за ухом, и он судорожно выдыхает. Он не хочет убегать и прятаться. В объятиях Тао хорошо и безопасно, и Чонин нерешительно льнет к нему, как будто боится, что тот исчезнет.
Но Тао здесь, и Чонин позволяет себе успокоиться и расслабить мышцы, готовые к прыжку. Он уже не отстраняется каждый раз, когда Тао целует его в шею. Чонин хмыкает и поворачивает голову, и они соприкасаются губами. Робко — оба готовы остановиться, но этого не происходит. По спине Чонина пробегает дрожь, он поворачивается, устраивается на коленях Тао и облизывает его губы, требуя большего. Тао стонет, и этот стон отдается в паху Чонина, а сердце безумно стучит.
Он проводит руками по знакомой коже, и впервые — не для того, чтобы оставить синяки, но подчиняясь первобытному желанию быть вместе. Чонин выгибается, крепко обхватив ногами талию Тао. Он тяжело и беспорядочно дышит ему в рот между поцелуями, жар внутри нарастает, тело покалывает от предвкушения близости. Тао хватает Чонина загрубевшими пальцами и до боли царапает тонкую кожу рубцов. Боль подстегивает возбуждение, и Чонин этому не удивляется.
У них обоих нет опыта, но между ними существует внутренняя связь, и она руководит ими. Чонин обнаруживает, что он уже лежит на спине, а Тао сидит сверху и вводит смазанный палец внутрь. Чонин никогда не задумывался о распределении ролей в их паре, но в смутных мечтах представлял себе все иначе. Он привык доминировать, а сейчас — шире разводит ноги для Тао, потому что чувствует, что так правильно. Незнакомые ощущения заставляют его стиснуть пальцами замазанные кровью простыни, он разрывается между жаждой большего и желанием отстраниться. В конце концов теплая рука Тао на животе успокаивает волнение, и Чонин полностью принимает его.
Второй палец — и желудок скручивается в узел, а член твердеет, наливаясь кровью. Он подавляет стон, норовящий сорваться с губ, и вместо этого двигает бедрами. Тао смотрит на него удивленно. Чонин поднимает бровь, Тао усмехается и проталкивает третий палец. Чонин стонет от боли, открывая шею для укуса. И Тао кусает, прихватывая кожу зубами, и растягивает внутри еще жестче и быстрее.
Чонин закидывает ногу на талию Тао, используя свой вес, чтобы перекатиться и поменяться местами, и с усмешкой смотрит на оседланного партнера. Он думал, что Тао будет сопротивляться, но тот расслаблен и прикусывает нижнюю губу, взглядом побуждая Чонина что-нибудь сделать. Он гладит член Тао, сначала медленно, а потом все быстрее, только чтобы увидеть, как Тао хватает воздух ртом.
— Чонин, — рычит тот, и Чонин стискивает зубы и поднимается на колени.
Член Тао толще пальцев, и, несмотря на подготовку, когда Чонин начинает насаживаться на головку, ему приходится сильнее сжать зубы, чтобы не застонать. Он закрывает глаза и тяжело дышит, прижав подбородок к груди. Руки Тао на его бедрах, он успокаивающе проводит пальцами по коже Чонина, и тот находит в себе силы насадиться до конца. Быть так заполненным и чувствовать пульсирующий член Тао внутри ново для Чонина. Он стонет и на миг останавливается, чтобы не разорваться напополам, а потом поводит бедрами.
Тао стонет, и Чонин наслаждается его стонами, он поднимается и опускается, удивляясь — он не ожидал, что ему будет так хорошо. Его пронизывает удовольствие, и он замедляет движения, чтобы продлить это мгновение. Но Тао сильнее сжимает его бедра, и Чонин опять ускоряет темп. Он запрокидывает голову, приоткрывает губы, обхватывает руками ноги Тао. Он вращает бедрами, и Тао приподнимается. Короткие всхлипывания перерастают в стоны, стоны становятся все громче и громче, пока голос Чонина не срывается.
Погрузившись в свои ощущения, Чонин пугается, когда внезапно оказывается на четвереньках, а Тао — позади него. Рука надавливает на его шею, вжимая голову в матрас, и Тао снова в него толкается. Чонин с трудом дышит, комкая простынь в кулаках, и откидывается назад с каждым толчком бедер Тао. Когда Тао в первый раз рычит, Чонин чуть не теряет сознание. Он пытается вдохнуть поглубже и раздвигает ноги шире, явно демонстрируя подчинение, позволяя Тао брать, брать, брать.
Член тяжело покачивается между ног, но Чонин не делает ничего, чтобы снять напряжение, потому что не хочет, чтобы это заканчивалось. Он наполовину стонет, наполовину рычит, когда Тао наклоняется к нему, чтобы отдрочить свободной рукой. Чонин подается назад, пытаясь остановить его, но ему не удается. Тао рычит и берется рукой за шею Чонина, прикусывая его кожу. Чонин вскрикивает от внезапной боли, и ему хватает этого, чтобы кончить. Он бессознательно рвет простыни с каждой судорогой, проходящей по телу.
Тао впивается в шею сильнее, пока кончает сам, и держит до появления клыков, прокусывая еще глубже. Чонин содрогается от пронзительной боли и новой волны наслаждения. Теперь Тао его пометил. Чонин без сил падает на матрас, вздрогнув от мокрого пятна под животом, но не успевает он сдвинуться, как Тао падает на него всем телом. Чонин ворчит и пытается выскользнуть, но останавливается, когда Тао отпускает его шею и начинает вылизывать укус.
Чонин довольно вздыхает, и при каждом движении языка Тао у него на ногах поджимаются пальцы. К этому он с радостью привыкнет. Наконец Тао заканчивает вылизывать шею Чонина, проводит носом по лицу и целует его.
— Слезь с меня, — ворчит Чонин, когда они прекращают целоваться. — Ты все-таки не пушинка.
Чонин открывает рот от изумления, когда Тао еще сильнее вдавливает его в кровать, а потом встает, оставляя дрожать от внезапного соприкосновения с холодным воздухом. Чонин переворачивается на спину, и Тао снова устраивается рядом. Чонин тут же находит глазами метку на плече Тао. Он проводит пальцами по шраму и чувствует странную гордость от того, что следы его зубов запечатлены на коже Тао. На теле может зажить практически все, но меток это не касается. Метка никогда не исчезнет, и у Чонина теперь есть такая же сзади на шее. Ну они и парочка.
— Ты переезжаешь ко мне, — сообщает Тао, и Чонин смотрит на него широко раскрытыми глазами. — Кто тебя знает, в какую еще переделку ты без меня попадешь.
Чонин тычет его коленом в бок и с удовлетворением слышит в ответ болезненный вздох.
Не то чтобы Чонин скучал по своей комнатушке, но он никогда не жил вместе с кем-то. Сначала он держится в стороне, пока Тао занимается своими обычными делами, например, утром, когда тот завораживающе разминается посреди комнаты, и к концу растяжки его мышцы напряжены, а кожа мокрая от пота. И у Чонина каждый раз немного кружится голова, а Тао подмигивает ему, и Чонин хмурится от такого вызывающего высокомерия. После этого Тао уходит на работу, и Чонин предоставлен сам себе. Он почти не прикасается ни к чему в доме, потому что вещи здесь ему не принадлежат. Они принадлежат Тао. Все это настолько внове для Чонина, что иногда он с трудом подавляет соблазн уйти. Он привык жить один, и открытость его угнетает.
Но по ночам Тао опять с ним, и он снова и снова доводит Чонина до исступления руками и губами. Иногда они добираются до кровати, но чаще нет. В основном Тао перегибает Чонина через диван или прижимает к кухонному столу, устраиваясь между его ног. Однажды они даже приняли вместе душ, но это оказалось плохой идеей — они не смогли сдержать руки, рухнули вместе с душевой стойкой, а потом долго хохотали, запутавшись ногами в занавеске, и весь пол залило водой.
Вот ради таких мгновений Чонин не уходит, и еще ради возможности запустить пальцы в волосы Тао и поцеловать его, когда они лежат в постели и уже почти засыпают. Он медленно привыкает к тому, что Тао не выгонит его из-за того, что он приготовил обед или переставил книги в алфавитном порядке, поскольку до этого они стояли как попало, и это сводило его с ума.
Чонин наконец чувствует себя дома, когда Тао заезжает ему в живот из-за истерики от сгоревшего обеда. Сначала он удивляется, но потом видит игривый огонек в глазах Тао и вспоминает старые добрые времена. Чонин прыгает вперед, и Тао с грохотом падает. Они обмениваются ударами и тычками до тех пор, пока Тао не пригвождает Чонина к полу, целуя в грудь, а его руки оказываются связаны над головой рубашкой.
Он дома.
Отношения — это гораздо проще, чем ожидал Чонин. Само собой появляется желание сделать то, чего бы он раньше никогда не сделал. Пожалуй, он всегда был на это способен, но не было повода. А теперь есть.
Тао рядом, его черная шерсть смешивается с тенями, заполняющими ночной лес, пока они бегут что есть сил. Когда они в волчьем облике, их притяжение друг к другу еще сильнее, и они легко держатся вместе. Они бегут просто так, без цели, только потому, что это здорово. Две половины единого целого наконец-то сливаются друг с другом под лунным светом. Чонин воет, Тао подхватывает этот вой, и он звенит в воздухе, пока они прокладывают дорогу сквозь кусты.
Чуть позже они выбегают на поляну, где деревья окружают высокую траву, усеянную одуванчиками. Чонин так зачарованно наблюдает за белым пухом, взлетающим вверх с каждым шагом, что не замечает Тао, пока тот не толкает его в бок. Чонин рычит на Тао, и тот пятится, ускользая. Чонин прыгает, но Тао не двигается, и они катятся по траве, а потом останавливаются. Тао кладет голову на грудь Чонина, и им хорошо.
Тао пару раз лижет Чонина в морду, и его сердце заходится от счастья. Они засыпают под светом луны, а потом крадутся в дом на рассвете. В их шерсти запуталась трава, и они соприкасаются боками на ходу.
В щеку Чонина тычется палец, он отмахивается, но без толку. Тогда он оборачивается и бросает на Бэкхёна уничтожающий взгляд.
— Чего? — наконец спрашивает Чонин, поскольку Бэкхён и не думает оставить его в покое.
— Ты весь светишься, — говорит Бэкхён, улыбаясь такой широкой улыбкой, которой Чонин никогда у него не видел.
Он в замешательстве смотрит на свою руку, а затем снова на Бэкхёна и хмурится:
— Свечусь? Ты что, все-таки скурил те браслеты из конопли?
Бэкхён снова тыкает Чонина в щеку.
— Я в переносном смысле, ты, задница! Ты весь... — Бэкхён бестолково размахивает руками, а потом подбоченивается: — Ага! У тебя был секс.
— Что? — Чонин теряет дар речи, но предательский румянец на щеках выдает его.
Он боится смотреть в довольное лицо Бэкхёна.
— Я так и знал! Кто?
Чонин морщит нос и отворачивается, надеясь, что допрос прекратится. Но он ошибается. Бэкхён подбирается поближе, кладет голову на плечо Чонину, и тот застывает.
— Ну скажи-и, — Бэкхён надувает губы, и Чонин вздыхает. Он с деланным вниманием смотрит на прилавок и сглатывает, увидев, что умудрился вырезать там имя Тао. Чонин быстро прикрывает надпись рукой с самым беспечным видом.
— Это Чунмён? — предполагает Бэкхён.
Чонин кривится от отвращения.
— Чунмён? Это первое, что пришло тебе в голову?
Бэкхён пожимает плечами.
— Он часто приходит пообщаться с тобой. Я подумал, что он наконец-то пробился сквозь ледяную стену.
А Бэкхён не такой пустоголовый, как казалось. Чонин пристально смотрит на него.
— Чунмён не в моем вкусе, — наконец выдает он.
— Тогда кто? — ноет Бэкхён, обвивая руками талию Чонина. Чонин смотрит на крепко прижатые руки, затем снова на Бэкхёна. Тот переходит черту — и наверняка об этом знает, — потому что Чонин терпеть не может, когда к нему прикасаются. Кроме Тао, но это совсем другое дело. Бэкхён щурится и, кажется, что-то замышляет.
— Ты боишься щекотки, Чонин?
И не ожидая ответа, Бэкхён запускает руку Чонину под рубашку и щекочет. Раздается пронзительный визг, и Чонин отбегает как можно дальше, но Бэкхён несется за ним. Чонин очень боится щекотки, и теперь его слабость раскрыта. Бэкхён приближается, и Чонин отступает за длинный стол, на котором громоздятся ящики с альбомами. Бэкхён пролезает под столом, и Чонин бежит к выходу, но резко останавливается, когда открывается дверь и звенит колокольчик.
— Добрый ве... — Бэкхён запрыгивает ему на спину. — ...чер, — выдыхает Чонин и пытается стащить с себя эту человекообразную пиявку.
Вошедший мужчина смотрит на них с любопытством, и Чонин его понимает.
— Мы можем вам чем-то помочь? — пропевает Бэкхён прямо в ухо Чонину слишком счастливым, учитывая обстановку, голосом.
— Вряд ли, — голос у посетителя на удивление низкий. Он слишком молод, чтобы интересоваться такой музыкой, но не Чонину судить: Бэкхён же слушает ее целыми днями, а они примерно одного возраста.
— Если передумаете, мы к вашим услугам.
Чонин старается не зарычать. Он с легкостью мог бы сбросить Бэкхёна, но зачем причинять вред человеку. Он тащится к кассе с Бэкхёном на спине, упорно отмалчиваясь, хотя тот сопит ему в ухо и вообще ведет себя по-детски.
— Почему ты не хочешь сказать?
— Потому что это не твое дело, — шепотом отвечает Чонин. Он не хочет обсуждать свою личную жизнь при посторонних.
— Мы же друзья.
Чонин наклоняется и стукается лбом о прилавок. Бэкхён издает вопль, ослабляет хватку и плюхается на пол.
@музыка: Block B - HER
@темы: группа: EXO (K/M), мое: перевод